Ну и как ему объяснить? Эта унылая мысль плясала в голове и не находила ответа. Посему пришлось импровизировать:
- Понимаете, Василий Михайлович, у меня в доме есть умный прибор, то есть механизм, который... испускает волны, как круги по воде. Но он делает эти круги по воздуху - словами. А другой механизм, что стоит в крепости ловит эти волны той же железной палкой, что на крыше дома стоит. И передаёт те слова, что были сказаны.
Беклемишев, подперев кулаком голову, смотрел на меня, не мигая. Патовая ситуция, подумалось мне.
- Как можно поймать слово железной палкой? Пётр, такого бесовства не бывает, - серьёзным наставительным тоном отвечал он.
- Бывает, только никак это бесовством назвать нельзя. Это лишь наукой зовётся, да знанием подкреплённое, - вздохнул я. - Вона, пароход наш - бесовство ли? Сам плавал на нём, ведь машина его толкает, а не черти!
- И что же, сегодня ты оное учинить можешь? - нахмурился Беклемишев. - Слова ловить будешь?
Кивнув, я сказал, что заеду за ним вечером. Основное задание выполнено, оставался ещё один вопрос:
- Василий Михайлович, ещё вот что. В том караване, что вы привели в Енисейск, по пути погибло три десятка душ...
- И что же? - перебил меня собеседник, обгладывая куриную ножку. - На всё воля Божья, Пётр.
И тут я впервые почувствовал отвращение к нему, да ещё и ножка эта! Кровь прилила к лицу. Ничего себе оправдание выдумал, Бог виноват!
- Как же так, Василий Михайлович? Что же вы Богом прикрываете свои упущения! - воскликнул я.
Беклемишев опустил обглоданную ножку на стол и с укором посмотрел на меня:
- Лишку не реки! Божий промысел на то и есть. Всё что деется, то его руцею.
- А ежели мы караван сей поведём, да по уму? Снеди возьмём поболе, пути проторим меж реками, переправы паромные? Да к людям с ласкою?
- То дело твоё и княжье, а я в помощи тебе не откажу. Коли сподобитесь вы дорогу лучшую учинить - лепше станет от того. А злата у вас в достатке, - прищурился он.
Задумался приказный голова, а вот мне уходить пора. Пусть посидит - покумекает, может накумекает чего интересного. Распрощавшись, я напомнил ему, чтоб ждал меня к вечеру. Заскочу мол. А что? Сейчас можно заскакивать в прямом смысле этого слова. Заглянув в стойла, я хотел было позвать парня, что забрал у меня Весту, но увидел его сразу. Тот, стоя спиной к входу, ласково говорил с моей лошадкой, поглаживая её по морде.
- Здорово, паря! Лошадь моя понравилась? - сказал я, стараясь сделать это помягче.
- День добрый, пан посол! - юноша отскочил от Весты, будто та лягнула его копытом.
Даже неприятно стало, что он такой пугливый.
- Как звать? - спросил я его, пока он выводил лошадь.
- Олесь, - отвечал тот, выходя на двор.
Я заметил, что у него рубаха была сзади изорвана, да не чинена. Непорядок.
- Олесь, чего в рванине ходишь? Почини.
- Дядька иглы не даёт, - пожал плечами парень.
Я наконец взгромоздился на Весту и натянул поводья, поворачивая лошадь мордой к воротам.
- А ты заходи к Макару, в посольский острожек, он тебе даст иглу, - посоветовал я парню и направился в обратный путь, к Ленке.
В середине дня мой денщик пришёл из Енисейска вместе со своим корешем из посадских. Огородник Серафим очень интересовался спичками, о которых ему говорил наущенный об этом мною Макар. О том, чтобы больше общаться с людьми из острога я ему наказал ещё по приезду сюда, на берега Енисея. Мне же Соколов говорил о том, чтобы я как мог, привязал енисейцев к посольству. Вот они и начинали потихоньку бегать, а Онфим отдавал товары под запись. Ситуация напоминала то, что было в советской зоне Шпицбергена, о чём рассказывал мне отец, некогда бывший там недолгое время. Работающие на угледобыче люди, в условиях запрета норвежцами хождения советских денег на архипелаге, удачно приватизированном ими в своё время, брали товары в местных магазинах бесплатно. Теперь также было и в посольской лавке, каждому бывшему в Енисейске человеку можно было получить себе совершенно бесплатно определённое количество спичек, мыла, свечей, иголок, небольших зеркалец и прочего. Платы Соколов брать не велел, а склад, меж тем, пустел. Енисейцы, кстати, всё пытались всучить что-нибудь взамен. Говорят, воевода Измайлов ревниво отреагировал на данный фортель ангарцев, поначалу даже пытался запретить ходить енисейцам к посольскому острожку. Но раз Беклемишев дал добро, то Василию Артёмовичу пришлось с этим смириться.
Когда я возвратился из Енисейска, Ленка сидела во дворике на лавочке, погружённая в свои мысли. Хорошо, что я нарвал на лугу разноцветья, символический букетик пришёлся как нельзя кстати. Она с милой улыбкой уткнулась носиком в цветы, я же, обняв её, привалился на спинку лавки.
- Петя, а ты откуда родом? Ты ведь мне так и не сказал до сих пор, - вдруг серьёзным взглядом стрельнула в меня Лена.
- Ну...
Тут пришлось почесать затылок, соображая, что же сказать. В тайну нашего тут появления из числа переселенцев с Руси был посвящён только отец Кирилл и более никто. Насколько я знаю, большинство наших мужиков, женатых на переселенках, либо говорили правду, указывая известные города на Руси, либо помещали свои города на территории к востоку от Сибири. В общем, как-то объясняли, да и жёны особо не докапывались до них. Ленка же, как я заметил, уже пыталась получить ответ на свой вопрос, я же пытался отшутиться. Сейчас же врать или придумывать нечто я не захотел и ответил так:
- Я с Севера, Кольский полуостров.
- В Кольском острожке уродился? - удивилась она.
- Ну почти, - немного запнулся я, вспомнив о Мурманске. - Там недалеко будет.
- А отец твой также с Колы? - продолжала она свой допрос.
- Нет, он с Волыни, Луцкий район, - брякнул я. - 'Зачем?'
- Вот и князь Сокол, бают, с Луческа, - протянула Лена.
- Кто бает? - нахмурился я.
- Люди, - пожала она плечами, - что с того?
Пока не знаю, что с того. Вот только зачем об этом говорят? Проболтался кто-то из наших, не иначе.
Наступил вечер и, съездив за Василием Михайловичем, я привёл его в свой дом. При входе он кинул взгляд на торчащую из крыши длинную антенну и лишь покачал головой, опустив глаза. Лена по случаю визита дорогого гостя на пару с Макаром испекла медовые печенья с орехами, Беклемишев остался ими весьма доволен. Час с небольшим пролетел в разговорах, из которых каждый вынес что-то новое для себя. Оказалось, что Беклемишев всё же не столь чёрств, как мне показалось утром. Он объяснил, что делал всё возможное для наилучшего исхода трудного пути. Вообще, если бы не делать оное по уму, то надобно было зимовать в Томске. И идти посуху, как раз летом к Енисейску добраться можно.
- А там уж ваш пароход, - закончил свою мысль приказный голова.
- Угу, ясно, - кивнул я. - Но я предлагаю немного по-другому.
Взяв перечерченную с карты копию с подправленной географией, я принялся показывать путь от Москвы до Енисейска. Тот, что обсуждал с товарищами Соколов. По нашему проекту выходило вроде бы ладно. Но была пара проблем - на Чулыме и на Енисее надлежало поставить два городка, а меж ними проторить дорогу для телег.
- Там километров полтораста будет, - сказал я Беклемишеву и, увидев непонимание, поправился, - сто сорок вёрст. Поэтому, на середине пути нужен ещё и острожек для отдыха.
- Дело верное, - согласился Беклемишев. - Я могу порадеть вам?
- Да, нужны люди, чтобы дорогу справить и острожки поставить. Мы уплатим за работу.
Хорошо, что в этом вопросе мы нашли полное понимание с Василием Михайловичем. Хотя меня кольнула мыслишка. Дорога в Ангарию получится больно уж ладная и обещает быть проторена. А где провезли многие сотни переселенцев, проведут и тысячи солдат с пушками. А сам Беклемишев так не подумал, случаем. Глянул на него - улыбается в бороду, хитрюга, и не поймёшь его. Вроде прост, как валенок. Так то и напускное может быть. Что в таких случаях делают? Мне тут же вспомнился момент из замечательного кинофильма 'Россия молодая' - как русский чиновник в Швеции советовал нашему ливонцу быть осторожнее с медовухой - она мол, многим языки развязывала. Надо это учесть.
- Пётр Лексеич! Вызывает Петренко! - из чердачного лаза высунулась вихрастая голова Онфимки.