“Государь! - стояло вверху пропотевшего куска пергамента. - Известные тебе люди вышли на Север. А перед тем были они у наместника Иса на земле - полным титулом его называю, хотя и нечестивым путем взошел он на святой престол! И свел их к Ртепу Двадцатому твой ближний человек, именуемый ныне братом Грезом. А кому он взаправду служит - разберись сам”.
Подписи не было. Но император и так хорошо знал этот почерк. Он отослал гонца, вызвал ближнего барона и, дождавшись, когда за вошедшим закроется дверь, спросил:
– Не ты ли советовал посылать Греза?
– Я, государь.
– Не боишься, что тебе придется висеть на золотой цепи, пожалованной тебе для того, чтобы ее носить, а не для того, чтобы на ней висеть?
– Нет, государь, ибо не знаю за собою вины, - с достоинством ответил барон.
– Читай, - он ткнул в нос барону злополучный лоскут. - Здесь читай, света хватает! - повысил голос Лий Восьмой, заметив попытку барона отойти к высокому узкому окну, забранному в тяжелый переплет, сквозь цветные стекла которого в залу врывался густой поток света. И все же здесь была полутьма - стоявшие по углам кресла, особенно после взгляда на свет, скорее угадывались, чем виделись. А лики императорских предков глядели строго и осуждающе из темных рам.
– Что на это скажешь? - выждав, когда барон положил рукопись на черный громоздкий стол, буркнул Лий Восьмой.
– Кто это писал, государь? - осторожно, словно боялся голосом разбить что-то хрупкое, спросил барон.
– Верный пес. Да ты не крути, говори что думаешь, - положил на стол волосатую руку император.
– Государь, я поражен не меньше тебя. Но пес всегда остается псом. А Грез был добрым воином и вассалом. Нужно дождаться его возвращения и тогда решить, как поступить.