Пробуждался мириады раз. Вспышка реальности, удар – и тьма синим покрывалом. Море беспамятства, бездна небытия. Лед.
Лед поселился в каждой клеточке тела, острые кристаллы пронзают стенки и мембраны. Холод грозным стражем сдерживает жизнь. Время замерло, вмерзло в лед: то ли секунда, то ли вечность.
Но вот… вдруг… шанс! Не упустить! Мир вспыхнул размытым пятном, обрел материальность. Я тотчас вцепился в реальность, только бы не соскользнуть под каток беспамятства… Держаться!
И когда ощутил где-то глубоко внутри долгожданный огонек тепла, понял: я жив.
Вокруг беснуется ярчайший гремящий хаос: образы рушатся в мозг лавиной, стучат молотом в барабанные перепонки звуки. Накатывает ужас: что я, где?! Меня бросает щепкой в океане, выкинет вот-вот обратно, во мрак и пустоту.
Я сосредоточился, напряг последние силы и различил наконец:
– …чать восстановление на молекулярном уровне! – долетел издалека женский голос, чистый и звонкий.
Странно знакомый…
Голос продолжил звенеть радостно, будто весенняя капель:
– Вывести остаточные криопротектирующие вещества за пределы организма… проверка жизненных функций, состояние: выполняется… системы жизнеобеспечения: кровеносная… ввести питательные вещества…
Ощущаю, как постепенно возвращается жизнь: кровь бежит по жилам быстрей и быстрей, разносит к органам животворные соединения. Тело обретает вес. Все еще не в силах пошевелиться, но чувствую, как тает и исчезает само воспоминание о бесконечном ледяном плене.
Только перед глазами размытое пятно, ничего не разглядеть…
– Нервная система: проверка проводимости нейронов… эндокринная регуляция в норме… сканирование внутренних органов…
Наконец голос объявил торжественно:
– Проверка завершена! Жизненные показатели в норме.
Яркий дивный свет пролился на меня серебристым дождем. Лучи будто прошли насквозь, высветили каждый уголок оживающего организма. Кто-то невидимый склонился надо мной и произнес:
– Добро пожаловать в жизнь!
Чудесное кресло из неведомого материала держит бережно, будто ребенка. Подстроилось под каждый изгиб тела, гибкое, как живое. В теле приятная слабость: можно без зазрения совести развалиться и наслаждаться. Ощущать себя живым! Так странно: слышу каждый удар сердца, кровь толчками проносится по сосудам. Вот шевельнулись внутренности, улеглись поудобней. Живой, живой!!
Валяюсь вот так, один посреди громадного зала. Вдоль стен тянутся ярусы странной аппаратуры: мерцают десятки дисплеев, индикаторные огоньки бегут вереницами. Зрение теперь орлиное – различаю все кнопочки и детали. Но главное увидит и слепой…
Шагах в двадцати висит над полом огненная сфера, метра три в поперечнике. Лучится синим светом, как маленькое солнце. Еле заметное вращение, подрагивает поминутно. Будто и впрямь – карманная звезда.
Плазмоид резко замер, на миг показалось: смотрит на меня пронизывающим взором. Под сводами разнеслось:
– Господин Сергеев! Приветствуем вас в посткрионическом реабилитационном центре. Здесь вы получите помощь, необходимую для восстановления после криостаза. Также мы позаботимся о вашем безболезненном вхождении в мир, где теперь оказались. Добро пожаловать в жизнь!
Голос идет отовсюду разом, но ничто не развеет уверенность: говорит именно Сфера. Плазмоид помедлил чуть и добавил:
– Если у вас есть какие-либо вопросы, можете задать их прямо сейчас.
Я выпрямился в кресле, качнулся от слабости, но умное сиденье среагировало мгновенно: позади ощутил твердую опору, спинка даже деликатно придержала за плечи.
– Ну… эээ… первым делом – кто вы?
Сфера замерла на секунду, сбоку вырос небольшой протуберанец, тут же втянулся обратно. Плазмоид произнес:
– Называйте меня Карилад. Я внутренняя контрольная система Центра. Комбинированный энергополевой компьютер, если это может быть вам понятнее.
– Искусственный интеллект?
Пауза.
– Думаю, неверно называть меня так. Хотя тест Тьюринга я бы прошел.
Я медленно кивнул.
– Хорошо, Карилад… Не мог бы ты рассказать подробнее, что представляет собой ваша система реабилитации? И какое время займет моя подготовка… к выходу во внешний мир?
– Трудно сказать: сроки сильно различаются в конкретных случаях. Вам предстоит два курса восстановления: физический и ментальный. Первый сводится к медицинским процедурам, стимуляции некоторых функций организма, диете и физическим упражнениям. Ничего обременительного. В вашем организме сейчас курсируют с обменными потоками миллионы специальных устройств – наноботов. Именно они восстановят микроструктуру организма: клеточную и на уровне тканей. Основная работа на них. Но что касается ментального курса… Здесь возможны непредвиденные трудности.
Я насторожился.
– Трудности? Какого рода?
– Вы знакомы с понятием футурошока, Алексей Сергеевич?
– Шок будущего?
– Именно. Наша задача подготовить вас к переменам, ожидающим Вовне. Потому с некоторого момента вам начнут дозированно выдавать информацию о внешнем мире. Пусть вас не смущает такой подход: это необходимость… Однако возможны и иные проблемы.
Я взглянул вопросительно, Карилад пояснил:
– Господин Сергеев, мне не очень удобно вас об этом спрашивать… тем более нам это станет известно так или иначе… Вы не испытываете сложностей с какими-либо мыслительными процессами? Например, с памятью?
Я вздрогнул, где-то в животе будто вновь намерзла ледяная глыба. Голос задрожал, я выдавил:
– Эт-то… это серьезно?
Карилад ответил с сочувствием:
– Зависит от характера нарушений… Обычно такое связано с повреждением нейронных связей при глубокой заморозке, и тогда этим займутся наноботы. Но в некоторых случаях возможна блокировка или даже утрата части информации… Если ваш случай именно таков, будем искать иные подходы, но такой исход крайне нежелателен. Обычно применяется методика восстановления памяти по резервной электронной копии личности. Но вас, увы, крионировали раньше ее создания, и потому «исходников» взять негде… А что конкретно вас беспокоит?
Я подумал и сказал, тщательно подбирая слова:
– Я… Я прекрасно помню, кто я, в том плане, что… Свою личность я понимаю превосходно, знаю характер, привычки. Все знакомо и понятно. Но вот как только пытаюсь вспомнить, откуда они взялись, чем я занимался тогда, до крионирования, что вообще собой представляю… будто на стену натыкаюсь! Я не знаю, что за человек и как здесь очутился!
Плазмоид немного помолчал, ответил:
– Пока информации слишком мало, чтобы судить. Но данные от наноботов в вашем мозгу поступают непрерывно. Единственное, что могу посоветовать: расслабьтесь. Успокойтесь, забудьте о проблемах. Самое страшное позади: вы живы! Вы, должно быть, устали. Пройдите в ваши апартаменты, думаю, нелишним будет вздремнуть – проверенный способ ускорить восстановление. Все остальное – наша забота.
Я кивнул, но внутри остается мерзкий холодок и неуверенность.
– Световые индикаторы укажут путь к вашим комнатам, – добавил Карилад. – Если вы слишком слабы, чтобы добраться самостоятельно, киберсиделка поможет. Стоит только позвать.
Я поднялся, колени подрагивают, но на ногах держусь.
– Нет, спасибо. Я сам.
На стене, у выхода и дальше, в затемненном коридоре, загорелись красные стрелки, приглашая в путь. Уже направился к дверям, как вдруг вопрос вспышкой озарил сознание. Я обернулся и спросил:
– Карилад, а персонал… В Центре есть люди?
– Нет, Центр полностью автоматизирован, все работы выполняют контролируемые мной машины. Кроме того, преждевременный контакт с людьми может повредить восстановлению – доказанный факт.
– А… в момент пробуждения я слышал голос. Такой звонкий, чистый. Женский. Он показался мне знакомым.
Карилад чуть помедлил.
– Просто интерфейс программы вывода из криостаза. Вы не могли слышать его раньше. Возможно, просто случайный эффект, такое бывает.
Я задумчиво кивнул и вышел.
Бездымные факелы пылают весело и ярко, свет гоняет по стенам испуганные тени. В полумраке высятся великанами дорические колонны, кажется, косятся недобро на людишек у подножий.
Блики прыгают по золотой посуде, озаряют неисчислимые яства. Вино в кратерах поблескивает масляно, густое, как кровь.
Толстенная лапища с размаху легла на баранью ляжку посреди стола. Пухлые и белесые, как личинки древесного жука, пальцы вцепились в исходящее жиром мясо. Свет факелов выхватил из ночной тьмы круглую луноподобную рожу, отвисшие щеки затрепетали на плечах. Жуткий оскал, зубы впиваются в жареную плоть, челюсти отрывают кусок. Громадная туша трясется под пурпурной хламидой, телеса вибрируют, будто земля при извержении вулкана, – жует. Могучий глоток, тело патриция вздрогнуло. Секундой позже – довольная отрыжка.
– Луций! – разнеслось под сводом пиршественной залы. – Чего застыл? Догоняй!
Я вздрогнул, оглянулся. Холодный взгляд заплывших поросячьих глазок пронзил до глубины души. Там, в зрачках, поблескивает что-то, будто кристаллики льда.
– Скоро третью смену объявят, – провозгласила туша, – а ты и с первой еще не разобрался!
Благородный патриций отшвырнул очищенную от мяса кость, погладил необъятный живот. Причмокнул озабоченно:
– Да, друг, что-то ты сам не свой!.. Эх, недожарили все-таки мясо, канальи. Что за рабы пошли!
По мановению руки слуга поднес белоснежное воздушное перышко. Патриций придирчиво осмотрел, подул, распушая.
– Вознесем же благодарение богам за дарованную нам прожитую радость и наслаждения жизни. И сохраним же надежду, что прекраснейшее лишь впереди!
С этими словами перо скрылось в его разверстой пасти, несколько изящных отработанных движений и… туловище патриция скрылось под столом, судя по звукам, там его наконец вывернуло наизнанку. Только видно, как сотрясаются жирные бока, под геологическими напластованиями жира сокращаются внутренности, извергая полупереваренную, отвратительно пахнущую массу.
Я почувствовал, как у меня внутри намерзает лед, расползается по организму. Острые кристаллы протыкают клеточные мембраны, разрывают органы изнутри, а потом приходит холод – абсолютный ноль. Мгновенная анестезия. Человек уже мертв, но даже не чувствует боли.
Из-под стола вынырнула морда, заляпанная блевотиной. Рабы бросились убирать за хозяином.
Жирная рука метнулась к чаше, там неразбавленное вино, разом вылила в бездонную глотку. Опустошенный сосуд полетел прочь.
– Эй! Где вы там, бездельники! Неси следующую смену!
И тут не выдержал я…
Я проснулся с криком, рывком сел на кровати. Легкие судорожно втянули воздух.
В зеркале на стене напротив белое пятно, с трудом понимаю, что мое лицо. Взъерошенные волосы, на лбу холодная испарина. Глаза – два тающих кристаллика льда. Оплывающая ледяная скульптура «Ужас».
– Свет!
Вспыхнули светодиоды, тени по комнате выжгло мигом, вымело прочь ночные страхи. Апартаменты целиком в пастельных тонах, от одного взгляда на интерьер чувство покоя, будто очутился в материнской утробе. Каждая деталь доставляет эстетическое удовольствие, ни с чем не сравнимый уют, но… Холод, холод, холод внутри!
Я решительно откинул одеяло, опустил ступни на пол. Быстро оделся. Измерил комнату шагами: туда-сюда, туда-сюда. Слабости как не бывало.
Что же за сон, так его и растак! Что, может быть, память? Воспоминания рвутся на волю?! Но не мог же валяться в криостате со времен Древнего Рима!
И все-таки – неужто был таким вот чудищем, участвовал в оргиях? А теперь память выдает ассоциативным рядом?
Б-рр!
Не в силах стоять, выскочил за дверь. Меня понесло по коридорам Центра, мысли мелькают молниями, некоторые больше похожи на скорые поезда: сами промчались, но за собой тянут целые караваны. Все тяжелые, как Эверест, и темные, как Марианская впадина.
Вдруг выросла передо мной дверь лифта, бездумно нажал кнопку вызова. Когда двери отворились, поворачивать было поздно. С десяток кнопок на панели управления, ага, под нижней надпись: «Криобанк». Интересно: мне туда можно? Ладно, бог с ними, коли нельзя, остановят уж как-то.
Палец вдавил нижнюю клавишу.
Вязкие секунды ожидания, створки разъехались в стороны. Жиденькие лучи упали наружу, канули в озере темноты. В неверном свете из кабинки лифта едва угадывается черная труба коридора.
Осторожно, боясь каждого звука, я шагнул в неизвестность.
В тот же миг оказался будто в недрах Солнца. Ударил ярчайший свет, такой плотный, словно иду под водой. Я вскрикнул, рванулся назад, спина бухнулась в закрывшуюся дверь лифта. Сощурился, попытался прикрыть глаза, но свет идет отовсюду, прямо из стен – те генерируют всей площадью. Замер в страхе: с такой просветкой даже мыслей не утаишь!
Наконец зрение восстановилось, минуту я стоял в растерянности. Светлый прямой коридор приглашающе убегает вдаль – только иди. Я покачал головой и скрепя сердце двинулся дальше.
Вскоре показалась новая дверь. Громадная цельнометаллическая плита – поблескивает тускло, с дружелюбием убийцы. Проход перегорожен от пола до потолка.
Вот и конец путешествию! Биометрический замок: окошко цифрового дактилоскопа, окуляр анализатора сетчатки. За этот барьер уж точно не пройти.
Я замедлил шаг метрах в пяти, безнадежно окинул препятствие взглядом. Подошел, потоптался, с досадой хлопнул ладонью по гладкой поверхности. Едва коснулся рукой, стальная громада дрогнула. Что-то сместилось в недрах механизма, неколебимая плита медленно, с натугой поползла в сторону. Из щели повалил странный белесый дымок, тотчас обдало холодом.
Под потолком мигнуло, я вздернул взгляд. В углу притаился детектор движения: видеокамера провожает колючим взглядом, но звездочка индикатора приветливо сверкает зеленым. Проходи, мол.
Я обернулся к проходу. Тотчас поежился: будто морозильник кто распахнул. На устройство вверху зыркнул хмуро, с недоверием. Но нет, глядит, зараза, дает зеленый свет.
Впереди темнота, под ногами уже изморозь хрустит: ну чего я там потерял?!.
– Ох, и отмороженный же я, право слово, – пробурчал под нос.
Пожал плечами и вошел.
В следующий миг ощутил себя муравьем в кулаке титана. Тьма дышит неохватной громадностью, безграничная пустота без искорки света. И неотступно ощущение: незримый гигант раздвинул щелку между пальцами, следит. Ухмылка на губах шириной с океан: забавную словил букашку!
Я выдохнул, перед лицом повисло облачко пара. Что ж здесь за климат антарктический?! Будущее, продвинутые технологии: чего ради выстуживать помещение? Всего-то надо: сотню-другую тел заморозить в дюарах…
Подивившись дурости потомков, осторожно двинулся впотьмах. Рука нашарила гладкую прохладную стену, мелкими шажками двинулся вдоль нее. Да где же тут у них выключатель?!
Едва мелькнула мысль, как с потолка пролилось тусклое серебристое сияние. Свет оттеснил мрак по углам громадного зала, и помещение Криобанка раскрылось во всей широте. Потолок растворяется в жиденьких лучах невидимых ламп, дальняя стена теряется в белесой дымке. Рядами большие цилиндрические сосуды, в человеческий рост каждый, на высоких постаментах. Тускло поблескивает заиндевевший серый металл стенок.
Растерянно окинул картину взглядом, тишину расколол нервный смешок. Криостаты выстроились колонн в пятнадцать, те уходят вдаль, сливаются с таинственной пеленой, пропадают в тумане. Чувство реальности дрогнуло, поколебалось и, одарив прощальным приветом, покинуло сознание через черный ход. Светлый стерильный пластик стен, прочный металл криобаков показались вдруг раскрашенным картоном – театральная бутафория, да и только. Ну к чему эти сибирские морозы, колоссальные помещения? Нефункционально даже…
Я шагнул к ближайшему баку, обошел стальную бочку, взгляд внимательно скользит по серой поверхности. Сбоку обнаружилось окошко, толстенное стекло покрывает белесая муть наледи. Чуть ниже тянутся в три ряда кнопки и индикаторы.
Подобрался поближе, окошко высоко, привстал на цыпочки. Тронул осторожно одну из кнопок. Мутная пленка испарилась, застя взгляд туманной пеленой. Клубы пара озарил изнутри холодный серебристый свет. Мгла рассеивается, проступают неясные очертания. Вот, кажется, вижу…
Я с криком отшатнулся от взгляда мертвых заледенелых глаз. Пятка ударилась обо что-то, запнулся, тяжко грохнулся на пол. Не чувствуя боли, вскочил и ринулся опрометью прочь.
Разум захлестнуло мутной волной, я утонул в ирреальном ужасе. Дыхание частое, обжигает огнем. Глухо бухают подошвы в металлический пол, отчаянное сердце кузнечным молотом долбит в грудную клетку, – только два бешеных ритма и ловит слух сквозь рев крови в голове.
Что я? Где я? Что происходит? Явь вокруг или только сон, – ведь такого просто не бывает! Сон, ледяная фантазия мертвого мозга в крионированном теле. Это же ведь я там, я в металлической банке криокапсулы! Или все же – здесь?
Страшная догадка заставила замедлить бег, я содрогнулся при мысли, что не было разморозки, а все – грезы мертвеца в замогильном холоде. Но в следующую секунду тело сотрясли конвульсии истерического смеха: ну какие сны у трупа в морозилке?!
Остается бежать.
Ноги несут по лабиринту коридоров, мозг в отключке, не желает разбирать дороги. Время тянется вязкой смолой, потом мчится безудержным потоком – и вот уже ни единой зацепки, ты потерян во всех четырех координатах. Только мышцы наливаются свинцом, дыхание вылетает со всхлипами. На губах соленый пот, едкая жидкость прорывает плотину бровей и заливает взгляд. Усталость физической оболочки – последняя ниточка в реальность для бунтующих мозгов.
Раз, два – последние удары отбитых подошв. Я замер, пошатнулся. Попытка устоять, но тщетно. Колени стукнулись в пол, ртом жадно глотаю воздух.
Лица коснулся серебристый свет, яркий, как чужое солнце, – заставил зажмуриться крепко. Но серебряная заря принесла прохладу разгоряченному телу, и страх отступил. Я приложил ладонь козырьком к глазам, осторожно разомкнул веки.
Куда же меня занесло?
Передо мной раскрылся Зал Управления, в десятке метров парит синий плазменный шар. Сфера беззвучно провернулась в ореоле синего сияния, помещение озарилось слепящей вспышкой.
Свыше снизошел благожелательный голос Карилада:
– Что с вами, Алексей Сергеевич? Возвращаетесь с вечерней пробежки?
Сил едва хватает, чтоб не расстелиться половой тряпкой, куда уж ворочать языком. Карилад милостиво подобрал инициативу беседы:
– Конечно, приятно, что физическое восстановление проходит такими темпами, но я бы не советовал перегружать себя.
Легкое вращение, мимолетное колебание поверхности плазмоида: кажется, заметил что-то в моем лице. И после паузы:
– Вас что-то беспокоит?
Страх вновь пронзил рассудок ледяной иглой, и – да! Вот чего не хватало, чтобы заставить двигаться язык! Да, черт побери, кое-что меня беспокоит!
– Там, т-там, – выдавил я, захлебываясь ужасом; тело бьет дрожь, губы дергаются, зубы выстукивают морзянкой: – Т-там, в Криобанке… там мое тело в дьюаре! Как? Откуда? Зачем?!
– Значит, вы были в Криобанке? – спросил Карилад. – Ваше любопытство, конечно, похвально, но как бы все это не сказалось на лечении… Впрочем, может, оно и к лучшему.
Логично бы ждать продолжения, но синюю сферу окутала тишина. Я широко распахнутыми глазами воззрился на плазмоида.
– Э-э-э, – протянул я, чувствуя, как растет внутри возмущение, – и этой отповедью ты ограничишься? Карилад, я… я хочу знать, что все это значит!
Плазмоид лишь провернулся на девяносто градусов, – сместилось крохотное темное пятнышко на его огненном теле. Поверхность карманной звезды осталась гладкой, как бильярдный шар.
– Ах да, – проронил он словно невзначай, – не беспокойтесь, Алексей Сергеевич. Дело в абсолютно штатной, элементарной процедуре.
– Поясни!
– Это запасные тела, – буднично ответил Карилад. – Резервные копии… Вы же понимаете, Алексей Сергеевич. Да, наши технологии отточены и почти совершенны. Но природа несет на себе неустранимую печать случайности. Шумы, статистическая погрешность – неискоренимый порок любого механизма. Ошибки неизбежны. Но можно перестраховаться, повысить шансы на победу. Мы же не можем терять наших пациентов! Это вопрос юридических и моральных обязательств. Элементарная предосторожность. – После паузы добавил: – Понимаю, звучит дико. Но это обыденная реальность.
– Вот тебе, бабушка, и футурошок, – пролепетал я. – И как же вы делаете эти… резервные копии?
– Молекулярная сборка. Наномеханизмы, вы, должно быть, помните, я уже упоминал о них. – Карилад помолчал еще, но решил пояснить: – Конечно, этот метод тоже вносит погрешности, некоторая информация о личности бывает потеряна или искажена при создании копии. Но это куда лучше полной потери данных. К тому же по сравнению с последствиями самой заморозки – это сущие пустяки.
– Но… – осторожно начал я, – не имеет ли особенного значения, какое именно тело… в каком именно…
– Какое именно тело возвращать к жизни? – закончил за меня Карилад. – Ну что вы, Алексей Сергеевич. Информационно они абсолютно эквивалентны. Каждое несет все сохранившиеся данные о вашей личности.
– Хм. Ну а в моем случае? В моем случае какое из тел извлекли из криостата? То же, что положили туда, или, быть может, копию?
– Волноваться нет причин, – ответил Карилад. – В вашем случае все шло строго в штатном режиме.
Я наконец ощутил под собой твердую поверхность, по-прежнему стою коленопреклоненный посреди зала. В груди ужасающе пусто, в голове – звенящая тишина. Уперся ладонью в пол в попытке подняться, но рука дрожит от кончиков пальцев до плеча. Трясется, будто хочет вывернуться из сустава.
Поднес ладони к лицу и с усилием потер глаза. Дрожь медленно уходит, но ее место занимает слабость, вот-вот осяду тряпичной куклой, раскидав ватные руки. Замирает бег хаотичных мыслей, те никак не складываются в связные цепочки, просто пропадают: сказанное Кариладом оседает в дальних уголках сознания, чтобы всплыть потом, когда смогу наконец обдумать, оценить. Ну и бог с ним, сегодня так и так ни на что не гожусь.
Попробовал укротить непослушное тело вторично, ноги удалось утвердить на танцующем полу. Я покачнулся, но удержался, как канатоходец – раскинув руки. Умоляющим взглядом отыскал Карилада.
– Позвать киберсиделку, чтобы проводила вас в палату? – с сочувствием осведомился плазмоид.
– Да… пожалуй.
Позади тихо прожужжало, из дверцы в стене выкатилась пузатая округлая тумбочка из пластика и металла. Боковые панели и крышка откинулись, задвигались, детали сложились в комфортабельное передвижное кресло.
– Прошу вас, господин Сергеев, – раздался из недр механизма приятный мелодичный голос.
Я вздрогнул. Опять он! Такой же слышал в Криобанке при пробуждении и… когда-то еще, раньше! Пытаясь скрыть растерянность, шагнул к сиделке и буквально рухнул в объятия заботливого автомата.
– Понимаю, Алексей Сергеевич, на вас сегодня столь многое свалилось, – напутствовал Карилад, – но отрешитесь пока от проблем, попробуйте расслабиться и отдохнуть. Поверьте мне, силы вам понадобятся… Хотя должен сказать, вы делаете успехи, – многие ваши предшественники воспринимали детали их возвращения на этот свет не в пример тяжелее.
Раздавленный и опустошенный, без сил даже на мысли и сомнения, я покатился навстречу долгожданному сну, и говорящий плазменный шар скрылся за поворотом коридора.
Часов двенадцать отсыпался в апартаментах. Пару раз выныривал в реальность из глубин сна, но, едва поднимал веки, наваливалась страшная слабость. К рукам будто привязано по товарному составу: поднимаешь с неимоверной тяжестью, а те немощно и жалко дрожат. Так что тотчас обреченно проваливался в спасительную темноту.
Когда же наконец нашел силы подняться, обнаружилось, что усталость как рукой сняло. В голове кристальная ясность, мысли будто подсвечены внутренним огнем. В мышцах играет такая сила, что горы бы сворачивать. Вспоминать о вчерашнем не хотелось, да и времени на это не хватало. Карилад тотчас препроводил в тренажерный зал и загрузил физическими упражнениями. Плазмоид менторским тоном уверял, что главное теперь – воспользоваться успехами в восстановлении и направить процесс в нужную сторону. Он сделался постоянным спутником: то витает вокруг бесплотным духом, и слышен лишь его голос, то сопровождает в образе киберсиделки. А под вечер явился в совсем уж экстравагантном аватаре: стальное членистоногое, эдакий паук с круглым металлическим брюшком метр в поперечнике.
На следующее утро эта чудная штуковина и дожидалась моего пробуждения у постели. Едва умылся и позавтракал наспех, как Карилад потащил по коридорам Центра в неведомое. После десятка минут блужданий перед нами распахнулись широкие двустворчатые двери. И в следующий миг пришлось схватиться за челюсть, чтобы не вывалилась на пол, а брови взлетели едва не на макушку.
Впереди открылось громадное пространство, охватывающие его стены центра убегают в обе стороны метров на сто, там теряются из виду. Передо мной шелестят пышными кронами деревья, кусты подлеска покачивают гибкими ветвями, где каждый листочек свежий и умытый, будто вчера распустился. В чащу убегает тропинка, а из лесного полумрака доносится беззаботный птичий щебет. Над головой полуденную синеву неба пересекают отары белоснежных облаков.
– Я подумал, что вам будет полезно соприкоснуться с природой, Алексей Сергеевич, в таких условиях восстановление протекает куда быстрее, – сообщил Карилад и с усмешкой добавил: – Да, это внутренний дворик нашего Центра. Понимаю, размеры впечатляют, но уверяю: для нас это совершенно не обременительно, а вот в работе с пациентами окупается на двести процентов. К тому же вам ведь нужно место для спокойного и вдумчивого, гм… чтения.
Из округлой блестящей спинки паука вынырнула девятая суставчатая конечность, четыре гибких пальца сжимают черный матовый кубик. Манипулятор протянул вещицу мне, на ощупь устройство прохладное и чуть шершавое.
– Это голографический проектор, – объяснил Карилад. – В блоке памяти некоторые исторические сведения о периоде вашего криостаза, которые мы посчитали возможным сообщить. Это первый шаг в довольно тонкой операции восстановления вашей памяти. Собственно, о вас там сведений практически нет, будет лучше, если нейронные цепочки вашей памяти восстановят целостность при помощи ассоциативных связей. Если по ходу ознакомления возникнут вопросы, задавайте. Я здесь, рядом.
Я углубился в чащу, устроился под деревом и включил устройство. Изображение возникло прямо в воздухе над кубом, управлять просмотром можно голосом и жестами.
Перед глазами замелькали кадры хроники, страницы поясняющего текста. Оказалось на удивление много знакомого, большинство событий тут же оживали и в моей памяти, перед внутренним взором всплывают имена и названия стран, организаций. Да, все это, несомненно, знакомо, более того, у меня есть четкое мнение по поводу тех событий (тех, что произошли при моей жизни, само собой). Но остается один тревожный и странный вопрос. Какое отношение ко всему этому имею я? Где мое место в тех давних событиях?
Ведь я отлично помню события, их участников, важнейшие даты. Но вот воспоминаний обо мне самом все это не пробуждает абсолютно…
Я раздраженно отмахнулся, и голопроектор погас.
Густой шелест листвы промчался над головой, ветер холодной змейкой скользнул по лицу, запутался в волосах. Я откинулся, спиной с удовлетворением ощутил теплую шершавую кору дерева. Глаза сомкнулись, и вахту зрения принял слух: ловит каждое колебание воздуха.
Ветер унесся в лесную чащу, и звенящая тишина долго прятала замершие звуки. Наконец на краю слышимости возникло переливчатое журчание. Где-то неподалеку бежит ручей. Вода протискивается меж камней, перехлестывает через преграды, срывается с высоты в услужливо подставленную чашу пруда.
Меня подхватило потоком, понесло к неведомому устью. Мысли вплетаются в холодные струи, и спокойствие овладевает каждым членом. Внутренний взор обрел особую ясность, все события последних дней становятся проще и понятней. Вырвался вздох облегчения – словно гора с плеч, а губы растянулись в блаженной улыбке.
Повинуясь смутному зову, распахнул глаза. Сквозь просветы в листве в зрачки упало пронзительно-синее небо. Суетливо поднялся, почти бегом обогнул ствол здоровенного дуба, ноги понесли в чащу. Мысками бьюсь о толстые корни, под землей так тесно, что вылазят на поверхность упитанными удавами. Воздух загустел, на лице выступила влага. Под подошвами проскользнула пара мокрых камней, чуть не навернулся на крутом склоне.
Но вот блеснуло в лесной глубине, раздвинул руками ветви…
Уступ вознесен над гладью водоема, ручей обрушивает оттуда звонкие струи, и разбегается по зеркалу пруда легковесная зыбь. Вид подернут белесым туманом, водяная взвесь радостно разбрасывает тысячи радуг.
Осторожно ступаю по мшистой почве, подкрался к воде, преклонил колени. В лицо пахнуло прохладой, я застыл на краю в страхе потревожить спокойствие вод – и увидеть в них себя. Наконец решился.
В текучем зеркале взволнованное лицо: в голубых глазах лихорадочный блеск, взгляд из глубины напряженно обшаривает меня. Губы сжаты в тонкую струнку, брови сошлись, лоб избороздили складки. Мужчина средних лет, но в темных волосах пробиваются серебряные пряди.
Звонко треснули сучья, по прибрежным камням пробежала серия щелчков, и долетело тихое жужжание. Я резко обернулся: на берегу застыл небольшой элегантный механизм. Тускло блестит серое металлическое тельце, сантиметров на тридцать над землей его возносят восемь изящных членистых ножек. На «голове» устройства недоуменно перемигнулись звездочки индикаторов.
– С вами все в порядке, Алексей? – осведомился металлический паук голосом Карилада.
Вместо ответа спросил невпопад, указывая на отражение в воде:
– Карилад, не знаешь ли ты, когда меня поместили в Криобак, я выглядел примерно так же? Ну, возраст, внешние приметы. Или, может, при восстановлении тела микроботы подправили какие-то нюансы?
– Насколько мне известно, внешность максимально близка к вашему тогдашнему облику… Но вам точно не нужна помощь? Все хорошо?
Растерянно кивнул, задумчивый взгляд вновь обратился к воде, но там уже пусто: я отстранился, и отражение как утонуло. Но в памяти всплывает давнишний разговор, увиденное натолкнуло на странную мысль. Вихрь сомнений обретает плотность, форму, складывается в вопрос, а тот уже крутится на языке.
– Я тут подумал… Скажи, Карилад. Ведь если существует несколько копий одного тела, одного мозга… то есть как бы в заархивированном виде несколько идентичных личностей одного человека, и абсолютно без разницы, какую из них размораживать, восстанавливать, в общем – возрождать, то они в равной степени являются… хмм… – Я запнулся, правая ладонь сомкнулась в кулак, я закусил губу, подбирая слова: – Являются, скажем, продолжениями той, умершей личности?
Я отыскал взглядом стального паука. Тот застыл памятником, словно горделивый самодержец, поблескивают под бликами листвы хромированные конечности.
– Термин «продолжение», само собой, очень нестрогий, – протянул Карилад и смолк в задумчивости.
Губы внезапно пересохли, я провел языком по шершавой поверхности. Не помогло: во рту от волнения тоже полуденная Сахара. В паре метров плеск воды и веселые брызги, напейся – не хочу, но странное напряжение не дает сдвинуться с места. Когда же там ответит тупая железяка!
– Но если вы говорите о некой преемственности, непрерывности существования, – закончил наконец Карилад, – то логически все верно. Одна копия ничуть не хуже другой. Они идентичны. В тех пределах, какие допускает точность молекулярной сборки, само собой, ну и сами повреждения, полученные при витрификации.
Сердце затрепыхалось, как пронзенная острогой рыбина.
– Тогда, – заговорил я быстро, – смотри, Карилад. Ведь если прямо сейчас создать копию меня нынешнего, синхронизировать с процессами в организме «оригинала» и «оживить» – она, по той же логике, будет ничем не хуже меня? Она идентична и потому является «мной» с тем же правом, что и те копии в криобаках в случае их разморозки. С тем же правом, что и я сам. Так?
– Пожалуй, вы правы, – ответил Карилад.
– Но ведь, – повысил я голос, – не могу же я ощущать себя в двух телах одновременно! С позиции моих ощущений, моего мышления и сознания, я останусь в этом теле, а ту копию хоть и перепутаю с зеркальным отражением, но «мной» она не станет!
Я умолк, отвел взгляд, собираясь с мыслями для последних, самых важных слов.
– Но отсюда следует, – подытожил, чувствуя, как успокаивается пульс, зато сердце наливается свинцовой тяжестью и тревогой, – что и я сам – не тот Алексей Сергеев, что десятки лет назад умер и попал в криобак при обстоятельствах, которые я даже не помню как следует! Он умер и перестал мыслить и ощущать, его личность погибла. Я же – не более чем копия, пусть и восстановленная из материала, который когда-то составлял тело умершего. Все, что дожило до наших времен, – информация, и то воспроизведенная неточно, с ошибками. Это верно?
– Да, пожалуй, это верно. И в некоторой степени даже очевидно. Должен признаться, меня удивляет эмоциональность вашей реакции на эту истину. Хотя в вашем состоянии… Но логическое мышление вам не отказало. Два идентичных организма – это все равно различные физические и биохимические процессы. Они ощущают разное, мыслят по-разному и в конечном счете формируют различные, физически не связанные личности. Если, конечно, мы не приравниваем понятие личности всей возможной информации, какую только можно раздобыть о данном человеке: его физиологии, работе нейронной сети мозга, фактам биографии и тому подобному. Впрочем, нас бы не спасло и это, ведь информация, пережившая крионирование, и впрямь неполна: неизбежные клеточные повреждения при заморозке, пусть и минимизированные, статистические ошибки молекулярного восстановления, о которых уже говорил… К тому же, если углубляться в тонкую философию, приравнивание человека к информации было бы уходом от материалистического мировоззрения. Ведь информация – лишь физическая величина, идеальная субстанция, а человек, в нашем понимании, – все-таки материальный объект, физический процесс… Но в общем и целом можно констатировать, что вы не тот Алексей Сергеев, тело которого некогда поступило на хранение в наш Криобанк. Впрочем, спешу уверить, что сей факт ничуть не меняет характер обязательств, которые наша организация имеет перед вами, Алексей Сергеевич.
Холод расползается по телу, разливается в груди. Вновь то знакомое чувство, будто кристаллизуюсь в ледяную глыбу. Медленно поднял глаза на Карилада, его механический аватар недвижим, только вспыхнул ровным желтым светом какой-то индикатор на блестящем стальном брюшке «паука».
– Спасибо, Карилад. Мне очень помогла твоя информация. Но… мне надо многое обдумать.
Крохотный огонек светильника, искорка в сгущающейся тьме. Холод вокруг, будто напирающая громада, стискивает, сжимает со всех сторон. Погаснет пламя, а потом ледяные зубы раздавят, сомнут, разорвут грудную клетку и пронзят внутренности…
В окне насмешливые злые звезды – мерзлые кристаллики в далеких небесах.
Пальцы стиснули распятие – шершавую деревяшку. Но от незамысловатой фигурки расходится тепло, будто от последнего светоча в замерзающей Вселенной. И надежда… нет, уверенность шевельнулась в душе: Спасение рядом!
Именем Господа…
Глухо бухнуло за спиной, дощатая дверь содрогнулась.
– Именем императора! – злобно взревело за порогом. – Открыва-ать!
Взгляд метнулся по комнате, но кругом лишь голые стены да хлипкая кушетка напротив окна. В пустой проем со свистом задувает сквозняк, с улицы тянет запахом нечистот.
Новый стук, громкий треск, дверь подпрыгнула на взвизгнувших петлях. Я метнулся испуганно, обернулся, спина ткнулась в холодный кирпич стены. Жалобный звон – задел ногой лампу, та откатилась. Огонек потанцевал беспомощно, но хищная темнота тотчас сожрала его. Затравленно озираюсь, а из углов ползет непроглядный мрак, в ушах будто бы чей-то злорадный смех.
Стиснул зубы до скрипа, зажмурился крепко. Так, не бояться, нет! Не убоюсь… долиною смертной тени… что там, как дальше? Вслед за случайным отрывком пришли на ум другие слова, губы задвигались: сначала бесшумно, потом зашелестел шепот молитвы.
– Похоже, крысеныш не желает вылезать! – прорычало за дверью.
Невидимому солдату вторил дружный гогот – глотки три или четыре. Растерянность пополам со странной радостью: неужто все за мной? И только потом цепкие пальцы холода на плечах, когтистая лапа проникла внутрь, ухватила за сердце. Они надеялись найти не одного!
Нет, братьев им не выдам.
– Ломайте дверь! – гавкающий выкрик с той стороны.
Глубоко вдохнул, укрепил сердце… Ждать всего ничего. Спасение рядом!
Каскад щепок из разлетевшегося косяка, там надсадно хакнули, еще удар. Дверь разродилась предсмертным скрипом, тяжко бухнула в пол. За ней топот тяжелой обуви, бряцание блях на кожаном доспехе. Руки на эфесах коротких мечей, ножны едва угадываются в кромешной тьме, в них спрятана смерть. Холодные колкие взгляды.
– Он? – прорычал один из вошедших.
– Да он, он! Глянь, что в руках!
Я лишь крепче сжал деревяшку распятия, прижал к груди, словно пытаюсь втиснуть внутрь – глубже, в самое сердце! Там не отнимут… Первый же удар ноги выбил крест из рук, тот исчез во тьме.
Потом новые удары. Тьма еще разрывалась снопами искр, что сыплются из глаз, а потом окрасилась алым от крови, залепившей лицо. Сквозь гул в голове еще доносятся голоса, резкие, грубые: то ли собачий лай, то ли солдаты роняют свои нечестивые вопросы. Без толку! Я молчу. От меня не узнают ничего.
Тело утонуло в вакханалии боли, ощущения умерли. Но каким-то чудом все-таки ощутил, как поднимают под руки, волокут. Ноги шуршат по полу, запинаются за каждый порог и ступеньку… Лестница! Сквозь кровавую пелену разглядел темные провалы комнат по сторонам. Оборванные люди отползают в глубину, гасят огни, и только глаза сверкают страхом из-под кип лохмотьев, в которых пытаются укрыться. Их можно понять. Можно и простить. Особенно того единственного, что сообщил о собраниях общины, открыл священную тайну. Не мне его судить…
Да поможет им Господь!
Холод дополз-таки до сокровенного огонька жизни, и тот испуганно поник перед его ледяным оскалом.
Сон похож на ледяную воду. Жидкость пропитала одежду, тянет вниз, а ты пускаешь пузыри, что копятся где-то под ледовой коркой сверху, и ломишься наружу. Удар, удар! Еще удар!
Лед разломился с треском, выпуская из морозного ада. Бог мой, да кто бы подумал, что вместо кипящих котлов промерзающие озера!
Глубокое дыхание, сердце, переходящее в галоп. Снежно-белое лицо ледяным рельефом в зеркалах. Хватит! Это все уже было.
Ну и что на этот раз? Опять какие-то античные глюки, только вместо хрестоматийного патриция на оргии оборванец-христианин, жертва облавы. Шарман! К тому же абсолютно недостоверно. Вот эта деревяшка, что путалась в руках, – распятие. Откуда?! По остальным признакам явно доконстантинова эпоха, ну откуда там крест? Абсурд!
Ну, абсурд абсурдом, но знать бы об этом во сне, злорадно заметил внутренний голос. Ну и как это понимать?! То я праведник, то я такие отбросы, что самому противно. Если как-то привязывать к рвущимся из-под спуда воспоминаниям, то… то, выходит, могу быть кем угодно! Хоть ангелом в белых одеждах, хоть гнуснейшей из тварей. Ну и как мне вспоминать себя? И… стоит ли?
Нет, довольно! Решение созрело мигом, будто вылупилось из долго зревшего плода. Конец. Я должен задать прямой вопрос. Если даже этот плазменный умник не ответ… И тотчас ощутил терзающий страх. А что, если и впрямь не ответит?
Вскочил с кровати, оделся судорожно. Дверь распахнулась передо мной, едва почуяв, но – медленно, медленно! Вспышка боли в плече, задел им за ленивую створку. А теперь бегом, бегом!..
Коридор тянется, кажется, бесконечно.
Диодные лампы в альковах приглушенно льют белый льдистый свет, стены испещряют танцующие тени: изгибаются прихотливо, ломаются под острыми углами. Их кристаллизованный хаос замерзает далеко за спиной, сливается в глубокий непроницаемый мрак.
Я держался подальше от стен, от них веет холодом, будто выстроены из ледяных глыб. На мгновение ощутил себя потерянным в переплетении тоннелей, выплавленных в недрах колоссального айсберга, или в галереях сюрреалистического дворца ледяных великанов. Сердце забилось чаще, разгоняет едва теплую кровь – последний огонек жизни в морозных глубинах. Но по коже уже пробежала волна холода, ищет путь в глубь тела, в надежде вцепиться в мышцы, кости, вытравить ненавистную жизнь из слабой органики.
Тряхнул головой, и чары страха отступили – неохотно, сопротивляясь, жесткий холодный воздух напитан ими до вязкости.
Все ближе дверной проем Зала Управления в конце коридора, оттуда струится знакомое серебристое сияние. Я ускорил шаг, и, когда свет наконец коснулся моей кожи, сразу умерла в теле дрожь. Сведенные нервным спазмом сосуды расширились, и в руки полилось животворное тепло, словно где-то внутри меня заработал компактный обогреватель. С удивлением заметил, что вместе со светом от Карилада исходят спокойствие и уверенность. Или это я едва ли не молиться на него готов в ожидании просветления и отпущения грехов?
Я скрипнул зубами, руки сжались в кулаки. Злость хлестнула плетью: что же это во мне, просто желание, чтобы кто-то решил все проблемы? Но что же делать, если сам действительно бессилен? Уже шагнул за край и лечу камнем навстречу острым камням, одна надежда: кто-то успеет подхватить…
И в первом взгляде, что бросил на застывшую в воздухе огненную сферу, пылала ярость пополам с растерянностью. Шевельнул губами, но так и застыл с раскрытым ртом. Язык примерз к небу, и вновь не вымолвить ни слова: вот вечно так в беседах с плазмоидом!
В чем дело?!
– Здравствуйте, Алексей Сергеевич, – разнеслось благожелательно по залу.
Я с усилием прикрыл варежку, так, что зубы щелкнули. Глубокий вдох, ощутил, как в мозг поступает свежая порция кислорода, оживают нейроны, бодрее побежали искорки сигналов по синапсам с аксонами.
– Приветствую, Карилад, – сказал я и глупо помахал ладонью, изображая беспечность. – Да, я опять поздно, посреди ночи. Но у меня к тебе дело. Видишь ли, у меня был сон…
– О чем же?
– Хм, да неважно, вообще-то, но…
– Вас что-то беспокоит, – встревоженно заметил Карилад. – Если это как-то связано с вашими снами, быть может, лучше, если расскажете их мне?
Я отмахнулся, готов уже язык себе вырвать: и чего ляпнул про этот сон? Не к цыганке же приперся грезы толковать и даже не к психоаналитику. Давай уже к делу.
– Не знаю, Карилад, возможно, со снами какая-то связь имеется. Но суть явно не в них. Проблема в… Хех, думаю, расскажи кому-нибудь постороннему, только пальцем у виска покрутит. Все это поразительно похоже на какую-то отвлеченную философию, но, черт побери, это первый философский вопрос, от которого зависит моя жизнь!
– Все так серьезно? – посочувствовал Карилад, и… мне только почудилась в голосе ирония?
Мои брови столкнулись на переносице, я бросил взгляд исподлобья. Кивнул.
– Да, серьезно. Послушай, Карилад. Буквально вчера ты подтвердил мой вывод о том, что я не тот человек, которого вы спасали от безвременной кончины, бережно погружали в криокапсулу и так далее.
– Да, Алексей Сергеевич, строго говоря, не тот.
– Где-то в моей голове, быть может, гнездится его память, каждый миг его жизни в переплетениях моих нейронных связей… Но мне это недоступно! Я есть я, а кем был он, тот, на основе кого меня воссоздали, я понятия не имею. Наверно, во мне есть что-то, и даже очень многое, от него. Но… Карилад, но вдруг этот самый Алексей Сергеев был редкостной скотиной? Сволочью? Преступником?! Я ничего этого не знаю… Но ведь и не хочу знать! С какой стати мне держать ответ и терзаться чужой виной? ЕГО виной!!
– То есть вы полагаете, что мы крионировали и выписали путевку в будущее преступнику? – елейно поинтересовался Карилад.
Я обвел глазами зал, взгляд скользнул по нагромождению пультов и дисплеев. Интересно, кому нужно все это богатство техники? Ведь Карилад контролирует Центр напрямую, персонала тут нет. Кто щелкает по клавишам и пялится в экраны?
Накатило забытое чувство ирреальности, будто вновь блуждаю среди дюаров Криобанка. Тут есть какая-то общая тайна. Кому все это нужно: десятки скопированных тел, громадные вымороженные помещения, когда необходимы лишь компактные охлаждающие установки… Бесхозные пульты управления… Будто декорации для дурацкого спектакля! Надо тоже поинтересоваться у Карилада.
По световым индикаторам приборных панелей промчалась серия вспышек, и показалось почему-то, что это Карилад так усмехается над незадачливым посетителем.
– Нет, вовсе не обязательно, – ответил я наконец. – Ну, мало ли… Ведь может оказаться и так.
– А может и с точностью до наоборот! – воскликнул Карилад. – Может быть, та личность, что таится в вас, – чистейший святой, добрейшей души человек. И тогда уж он-то, как никто другой, заслуживает новой жизни!
– Да, конечно… Карилад, но ведь речь обо мне! О моей индивидуальности, моей личности. Тот человек – не я, и отличия могут оказаться куда большими, чем можно предположить. Вы уверены, что мне стоит пробуждать в себе эту память? Не будет ли она мне лишним грузом? Не погубит ли?
– И чего вы хотите, Алексей? Остаться самим собой?
– Да, – решительно ответил я. – Тем, кто я есть.
Молча уставился в центр кипящей пламенем сферы. На плазмоиде взбух купол небольшой вспышки, опал, и синяя лучащаяся поверхность вновь девственно чиста. Внутри пробуждается холодок сомнения, ледяные челюсти вгрызаются в сердце. Я развел руками.
– Да и есть ли вообще способ пробудить эту память? А, Карилад? Я здесь уже столько дней, надо мной работают ваши микроботы, потом все эти ментальные упражнения, пробуждение ассоциативных связей… Но все по-прежнему. Улучшения нет. Есть ли способ, Карилад?
Плазмоид помедлил с ответом.
– Способ есть, – таинственно произнес он. – Но понравится ли он вам? А самое главное, он едва ли совместим с вашим желанием остаться прежним. Он изменит вас больше, чем можете даже опасаться.
С минуту мы молчали, и, казалось, в полутемных углах комнаты собираются все невысказанные страхи. Их алчные горящие взоры отыскивают меня и вонзаются, подобно клинкам. Наконец Карилад молвил:
– Что ж, Алексей, если вы хотите, гм, остаться собой, то, видимо, вы уже должны быть готовы к адаптации в новых условиях. Хотите взглянуть на мир, в котором предстоит жить? Готов устроить вам небольшую экскурсию за пределы Центра. Только предупреждаю, впечатления могут быть весьма неоднозначными.
Я почему-то растерялся. Дыхание перехватило, сердце забилось чаще, затрепыхалось. Но порывисто кивнул и выдавил как мог уверенно:
– Д-да. Согласен, конечно.
В дальнем углу зала скрипнуло, в полумраке уловил металлический блеск, по полу прокатился перестук стальных ножек. Из укромной щели вынырнул паук-аватар.
– Что ж, следуйте за мной, – раздалось из недр механизма.
Паук провел полутемными коридорами к дверям лифта. Металлические створки нырнули в стороны, и я с удивлением воззрился в собственные глаза: крохотный параллелепипед кабинки щеголяет гладкостью зеркальных стен. Отраженные образы столь чисты и четки, что, выбрось руку, ухватишь себя на той стороне. С потолка, подобно струям душевой воды, стекает холодный синеватый свет.
Я поежился на пороге и мелкими шажками вступил в это зеркальное безумие. Паук, будто на присосках, вскарабкался на стену, хромированные лапы проскользнули со скрипом, но зеркало по-прежнему гладко – хвастается алмазной твердостью.
Створки с упругим чмоком сомкнулись, а я с холодящей нервозностью наблюдал двух сцепившихся в воздухе членистоногих. Напротив мой двойник тоже уставился округлившимися глазами на левитирующих стальных пауков.
После десятка секунд тишины и покоя я догадался, что уже едем. Поднял глаза, и лучащийся потолок померк, свет утих и будто отдалился – пекутся о моей сетчатке. Впрочем, на этом интересности кончились.
– Долго ехать?
– Чуть-чуть осталось, – отозвался Карилад. – Вы, похоже, все-таки нервничаете? Мне можно трактовать это как сомнения в принятом решении?
Я вздохнул.
– Да, можно. Вообще, я бы с радостью скинул это самое решение куда подальше. Как за меня определят, так пусть и будет. Но вы ведь предоставляете мне свободу выбора, правильно понимаю?
– Совершенно верно. Но могу дать совет. Попробуйте представить, что вы спите. Судя по вашему виду, вам это сейчас не так уж трудно. В грезах проще абстрагироваться от страхов и сомнений, найти выход. Иногда помогает.
Я глянул искоса, в душе заворочалось какое-то совсем уж дикое подозрение.
– Да, ситуация располагает, ты прав, Карилад. Действительность, гм, несколько фантасмагорична. Но с чего бы тебе подавать советы так, будто ты и сам все это испытал?
Хромированные членики едва дрогнули, будто Карилад пожал плечами.
– Вы стали подозрительны, Алексей. Впрочем, может, оно и к лучшему. В конце концов, даже у параноика не все подозрения ложны. А предупрежден – значит, вооружен…
Квакнула невидимая сигнализация. Ожидал толчка, но лифт, похоже, решил поспорить с законами физики: остановился неощутимо, как и поднимался. Ехали долго, я приготовился ощутить на лице свежесть высотного воздуха, явно же вознесло под облака, на вершину колоссальной башни… Но между раскрывшихся створок в лицо ударило сухое тепло. Горячий ветер присвистнул в проеме и бросил к ногам горсть бурой пыли. Крупицы припудрили одежду, я задумчиво стряхнул. Поднял взгляд.
От порога убегает полустертая песчаная тропа, петляет меж камней, и метрах в пятнадцати красноватый грунт проглатывает едва утоптанную ленточку дороги. Взгляд по инерции метнулся дальше, и… но что это там, на горизонте?
По нервам хлестнуло сотней вольт, ощутил, как мышцы сводит судорогой, ноги деревенеют, и уже на таких, деревянных, зашагал, как неуклюжий робот из древнего кинофильма. Дыханье замерло, затаилось в груди, потом вдруг вырвался громкий вздох со всхлипом.
Я застыл, перед глазами колышется марево, по лбу побежали наперегонки капельки пота, у финишной ленты бровей притормозили, но какой-то чемпион капнул-таки в глаз. Рука дернулась смахнуть, но телом, похоже, не владею. На спине тоже выступила влага, в лицо дышит сухой жар, прокаленный пустынный воздух, но потею, может, не от жары – виноват парализующий ужас.
В груди тем не менее расползается холод. Такой потерянный, неуклюжий, ощутил себя громадным айсбергом посреди Долины Смерти…
Ночная темень охватила мир с трех сторон, как черная ладонь, прибирающая безделушку, да еще взбирается вверх, пожирая пространство. В провале небес подмигивают крупинки звезд, но бледные, как предсмертный лик. Зато горизонт впереди объят багровым огнем. Страшные сполохи танцуют на пыльных клубах, те поднимаются плечистыми исполинами, у их ног и в складках одежд посверкивает, мечутся объемные тени. Земля на границе с небесами источает рыжее сияние, тает, струится, жидкая уже, сплавляется с текучим небосводом.
Воздух гудит, как от роя невидимых шмелей, басовитый гул сочится из-под земли. Вибрация медленно взбирается по ногам, охватывает внутренности, и вот ты уже сам гудишь жутким камертоном.
Песок прошуршал позади быстрой поступью паучьих ножек, но я заворожен, глаза пожирают циклопическое действо на краю мира.
Вот что-то метнулось за дымным пологом. Круговерть темных и светлых полос. Наполз пылевой султан, скрылось. Вот опять!
Я превратился в бесплотный дух – обнаженные нервы и воплощенное зрение. Смертный из своего бренного тела просто не может наблюдать такое! Из дымных туч выкатывается колесо. Обод измерять разве что в земных меридианах, верхней частью затмевает звезды. Снизу колесо наполовину погружается в землю, врастает туда мощью обода и спиц, но – катится! Внешнее кольцо вращается неторопливо, его сероватый металлический блеск мешается с хаосом алых бликов. Передний край подминает землю, проламывает, похоже, литосферную плиту. Из пропаханной борозды брызжет раскаленная магматическая кровь, по бокам вздымаются километровые горные хребты.
С небес метнулась темная громада, бесформенная масса, на таком расстоянии не различить. Удар пришелся перед колесом, я ждал фонтанов камня и огня, но земля лишь вмялась послушно, как мягкий металл, будто там, в огненном аду, боги-кузнецы правят из нее мечи и топоры для Последней Битвы.
В тот же миг долетел звук. Я видел, как летела волна сжатия, сминая воздух, вспахивая землю, на глазах дальние холмы обратились в пыль. Но метрах в ста единый фронт вдруг раскололся, стена сжатого воздуха разошлась театральным занавесом и пошла огибать меня по широкой дуге. И лишь сухой рокот грома раскатился в вышине.
Губы задрожали, я жалко заплямкал, попытки с десятой удалось наконец правильно шевельнуть языком:
– Ч-что это? – вылетело беспомощное. – Что это, Карилад?!
Я дернулся, судорожно обернулся. Металлический паук прячется в полумраке между камней, отраженные огни пляшут на панцире тысячью чертенят. Позади него сиротливо торчит из грунта лифтовая шахта, дверцы распахнуты, пол заметает пылью, кабинку наполняют багровые отсветы – в зеркальных стенах поселился кусочек бушующего горизонта.
Я поискал взглядом здание Реабилитационного центра, но только убегает во мрак гладкая, как шахматная доска, равнина. Чуть поодаль выделяется высокий куполообразный холм. В хаосе мыслей шевельнулась смутная догадка, но Карилад опередил:
– Тот холм – купол нашего внутреннего дворика. Да-да, весь Центр находится под землей, а то небо, что видели над нашим садом, – симуляция, трехмерная проекция. Догадаться вы, конечно, не могли.
Я перевел остекленевший взгляд на аватар Карилада.
– Что происходит? Где мы находимся, Карилад?
Вопрос прозвучал спокойно и четко, я боялся, что прорвется нервная дрожь, но, видимо, просто устал бояться. Но только по голосу понял, что за опустошение царит внутри: и Карилад не сумел бы вложить меньше эмоций, даром что искусственный интеллект. Слова вылетели сухие и безжизненные, будто вот сейчас сдохнут, прямо в воздухе, не достигнув адресата.
– Снаружи, в том мире, где вам предстоит жить, Алексей. То, что мы видим… не так-то легко объяснить, что происходит. Это часть одного масштабного астроинженерного проекта. На данный момент в разгаре планетарный демонтаж Земли. Он происходит в несколько этапов. Вот эти машины, что вы видели только что… потрясающие масштабы, верно?.. так вот, они не просто взламывают земную кору, все распланировано с прицелом на извлечение максимума внутренней энергии земных недр. Потом полученные ресурсы будут использованы непосредственно в процессе строительства. Не так уж много энергии, но и она пригодится.
– Не так уж много?! Боже мой, Карилад, да что вы строите?
– Извините, этой информацией я с вами поделиться не могу.
Я вновь обернулся к пышущей огнем «строительной площадке». Колесо накручивает круг за кругом, чудовищным жерновом растирает в пыль граниты, базальты, что там у него на пути. Земля сминается на глазах, ощеривается клыками горных пиков. Поверхность бьется в агонии, будто трепыхается в недрах литосферы больное сердце планеты, и последние сокращения прорываются наверх сейсмической дрожью. Но здесь тихо, как в могиле, все звуки и грохот раздираемой тверди умирают где-то на подходе. Я вспомнил, как раздалась ударная волна и обошла нас стороной. Какое-то защитное поле окружает Центр?..
Но как? Как?! Какие титаны раздирают на клочья планету? Что я вообще здесь делаю?!
– Но почему?! – воскликнул я. – Почему вы разморозили меня только сейчас? Что вы от меня хотите? Как я вообще смогу жить в таком мире?!
Я всплеснул руками, крутнулся на месте в бессильной ярости. В ладонях стрельнула резкая боль, оказалось, стиснул кулаки, словно впиваюсь пальцами в воздух в попытке разорвать тот в клочья.
Скрипнули зубы, но между ними все-таки прорвалось глухое рычание.
– Карилад! – выкрикнул я. – Какого черта вы тянули? Ни за что не поверю, что вы уже научились разбирать планеты на энергию и строительные материалы, но так и не могли вернуть к жизни какого-то криопациента! И куда вы теперь предлагаете деваться мне в таком мире? Куда вообще подевались все люди, раз Земля списана в утиль?!
– Успокойтесь, Алексей. Понимаю, трудно. Но ваша горячность только помешает сейчас принятию решений.
– Решений?! – выплюнул я, захлебываясь гневом. – Каких решений?!
Я взмахнул рукой, обводя пламенеющий горизонт:
– Ты хочешь сказать, Карилад, от меня посреди этого Армагеддона еще хоть что-то зависит?
– Конечно, – с ледяным спокойствием ответил Карилад. – А теперь позвольте мне обстоятельно и по порядку ответить на ваши вопросы. Во-первых, да, мы не могли позволить себе вернуть вас к жизни раньше. Вы правы, технология уже существовала. Но все дело в вероятности успешного проведения процедуры. Я вам уже говорил, мы не вправе рисковать жизнями пациентов. Пришлось дожидаться этапа, когда технологии позволят достичь вероятности успеха порядка 99,(9)%, минимизировать потери информации, провести с необходимой точностью посткрионические восстановительные процедуры… Это может показаться излишеством, но с ростом возможностей неимоверно возрастает ценность человеческой жизни, а значит, и цена ошибки. Так что вы должны понять, для нас такое решение естественно и единственно возможно.
Во-вторых, вам не стоит переживать так за свое будущее. Вне зависимости от вашего решения, мы сумеем найти для вас спокойную гавань, где сможете продолжить жизнь и пользоваться всеми доступными благами. Это нетрудно. Также вы можете выбрать, скажем, уход в виртуальную реальность. Многие ваши предшественники выбирали также повторное крионирование. В конце концов, их право попробовать еще разок, через пару сотен лет. Быть может, тогда они сделают иной выбор…
– Многие? Предшественники?! – перебил я. – То есть я не первый, кто отказывается от ваших восстановительных процедур?
– О да. Более того, вы не первый Алексей Сергеев, который отказывается…
Я застыл, показалось, что сердце сейчас остановится и вмерзнет в грудину… но, видимо, слишком много потрясений на единицу времени. Мышца чуть помедлила и лениво продолжила биться.
– Значит, я даже не первая из копий, возвращенная к жизни?
– Да. И это одна из причин задержки с вашим возрождением. Мы неоднократно пытались вернуть вас к жизни, излечить амнезию, но, и это общая проблема для всех ваших копий, они отказывались. Уговорить не удалось еще ни одного.
Мои брови столкнулись на переносице, кулаки вновь сжались, крепко, будто каменные. Я приблизился к Кариладу, тень упала на его серебристый панцирь и погасила яркие блики.
– Сколько?.. – прохрипел я. – Сколько их было?
– Всего четверо. Включая вас, – невозмутимо ответил ИскИн. – Вы позволите мне продолжить? Кажется, еще один волновавший вас вопрос остался без ответа.
Я сглотнул комок в горле и выдавил:
– Продолжай.
– Так вот, вас волновал вопрос, где же люди. То общество, в котором вам предстоит существовать. Куда-то же они делись, раз было решено даже Землю разобрать на запчасти. Отвечаю. Некоторые общины продолжают существовать здесь, в безопасных уголках планеты. Некоторые удалились во внешние поселения, у нас мощные поселения на Марсе, он превосходно терраформирован, есть и другие небесные тела по всей Солнечной системе, кажется, даже в поясе астероидов успели обосноваться… Но в основном все мы здесь, на Земле или в ближайших окрестностях, руководим наиболее важными проектами. Правда, несколько наиболее энергоемких строек вынесены за пределы Системы, где-то в облаке Орта, в основном установки по фундаментальной физике… Но большая часть человечества, повторяю, здесь, занята важнейшими проектами. В частности, одного из таких занятых вы видите перед собой.
Мир залило тишиной, плотной и тяжелой, мне казалось, что бултыхаюсь в ней, как комар в застывающей смоле. Пару раз открыл и захлопнул рот, нахмурился. Потом глаза округлились, а брови поползли на лоб. Мелькнула странная мысль, что вот вроде бы все и становится на места: ясно, почему плазмоид отказался называть себя «искусственным интеллектом», да и почему советы давал с таким знанием дела – тоже понятно, в конце концов, и впрямь, возможно, побывал на моем месте… Но с языка слетело все-таки глупое:
– То есть?
Восемь стальных ножек переступили по очереди, округлое брюшко Карилада качнулось, со спины разлетелись синие блики звездного неба. Я скользнул взглядом по черной пустоте над головой, черт, где же Луна, ее-то что, уже разобрали на риголит и тераэрги? Вновь отыскал глазами Карилада, паук подобрался еще ближе, на металлической башке перемигнулись восемь индикаторов, как разноцветные глаза. И вся восьмерка пронизывающе уставилась на меня.
– Мы изменили форму существования, – обтекаемо, но очень серьезно заявил Карилад. – Энергополевой компьютер – чушь собачья, конечно, и вообще внутренне противоречивый термин, ведь в итоге поле и есть лишь одна из форм существования энергии, равно как и материя… но точнее эту новую форму все равно не описать. Да, это и впрямь переплетение физических полей с использованием неизвестных вам механизмов преобразования энергии… Впрочем, здесь я опять не вполне точен. На самом деле механизмы эти отлично вам известны, тому, кем вы были до, гм, вашей прискорбной кончины. Вы имеете непосредственное отношение к созданию наших новых, вечных и нерушимых, тел. И это одна из важнейших причин, почему немалая часть моего распределенного сознания сейчас здесь, с вами, присматривает за Реабилитационным центром. Ведь вы – единственное возможное продолжение того человека, той личности, которой мы стольким обязаны!
Я качнулся, накренился Пизанской башней, в ногах поселилась дрожь, те размягчились, будто ватные. Еще миг, и внизу раскрылась пустота, в которую осел, осыпался кучей песка. Колени бухнулись в землю, качнулся назад, спина ударилась в твердое, из-под меня взвихрилось облачко пыли, оседая в волосах.
Из груди вырвался слабый стон, перед глазами поплыло. Я вдруг понял, что сошел с ума, сознание уже распалось на куски и любую внешнюю информацию перерабатывает в несусветный бред: разморозка, разумный энергополевой компьютер, вымороженное помещение с десятками криобаков… Ведь очевидная чушь! Вот и сейчас, все эти разговоры со стальными пауками.
Тело уже исчезло, ни сигнала от рук или ног, тоже, видимо, распадаются вслед за моим бедным разумом. Повернул слабым движением голову – все, что мне еще осталось, и в поле зрения возник плавящийся горизонт. Громадное колесо, что рассекает и его на части, внезапно замерло. Я решил, что так и застынет навеки, но в ступице зародилось серебряное сияние. Лучистый шар ширится, как замедленный взрыв, в серебристой сфере кипит зведный жар. По спицам колеса заструились цепочки огней, обод вспыхнул по всему периметру. Я еще успел заметить, как конструкция оплывает, стекает с высот лучащейся голубым жидкостью. Распадается, как я, на тающие обломки, словно никогда и не было. Ну вот и лишнее доказательство, не может же быть такого в реальности…
А потом челюсти мрака сомкнулись на мне, и морозное копье, нерастопимый лед пронзил в самое сердце.
Огни как танцоры-акробаты, выплясывают на факельных шестах. Факелы на стенах, факелы в руках – площадка перед домом залита оранжевым сиянием. Из портика показались люди, несколько покачивающихся силуэтов. За ними тяжко ступает громада хозяина дома, кажется, сейчас свалится на бок и покатится колобком по улице.
Люди раскачиваются, как осины на ветру, горланят похабные песни. По воздуху летит дурацкая надоедливая музыка, я огляделся, но музыканты то ли прячутся за углом, то ли уже галлюцинации.
В поле зрения возникла луноподобная рожа, хозяин расплылся в идиотической улыбке, так что даже уши потеснились, уступая место уголкам рта. Жирные белесые черви рук уместились на необъятном пузе, патриций удобно уложил на груди все десять подбородков.
– Луций! – изрек он елейно, но с упреком. – Лик твой мрачен, будто небо во гневе Юпитера! Что случилось? Тебе не понравилась наша милая вечеринка? Или просто хочешь оскорбить хозяина?
Глыбу его тела сотряс неудержимый хохот, широченная ладонь бухнула мне в спину так, что вздрогнул. Я принялся отнекиваться, извиняться, даже вроде противный смешок слетел с предательского языка. Но внутри все то же отвращение, копится, подбирается к желудку – тошнит. Будто весь грязный уродливый мир забрался в мои внутренности, и теперь срочно надо выблевать его до последней капли! Ах, если б такое решило проблему. Но как быть с самим собой? Себя-то не извергнуть прочь!
Веселая процессия двинулась по улицам. Солдаты эскорта раздвигают по обочинам случайных прохожих, в окнах мечутся испуганные язычки светильников. С шумом, топотом, плясками и песней! Пьяный гогот и неприличные жесты.
Я пристроился где-то с краю, но чьи-то цепкие руки постоянно тянут в сердцевину шествия, в уши извергается поток пьяной брани, потом смех, словно похабщина превратилась в лучший юмор. Да куда же деться отсюда, о боги!
Из темноты показались полдесятка фигур. Я прищурился, приложил к лицу ладонь, отгораживаясь от факельного света. Четверо солдат: простые кожаные доспехи, металлические нашивки тускло блещут на свету. Двое тащат под руки какого-то оборванца, тот обвис бессильно, ноги волочатся в пыли.
Незримая сила толкнула в спину, ноги сами понесли навстречу странной процессии. Подбежал, солдаты встрепенулись, брови сползлись к серединам узких лбов, челюсти угрожающе выдвинулись вперед. Один выставил руку, чтобы отстранить, не пустить… да так и замер. Воины встали соляными столпами, неподвижные взгляды скрестились на мне, колючие, как острия пик.
Я оглянулся. Праздничное шествие тоже застыло: вскинутые руки, разинутые рты, опасно накренившиеся силуэты. Даже пламя факелов остановило неугасимый танец, блики замерли на земле причудливым узором.
Я обернулся к арестованному оборванцу. У того все лицо – засохшая кровяная маска, красная корочка повисла в волосах, в бороде. Кажется, он не застыл, но вообще умер.
Но тут веки дрогнули, поднялись. В лицо мне взглянула спокойная голубизна глаз.
– Взгляни в себя, – слетел с губ умирающий шепот.
Я подался вперед, наклонился, ловя слова.
– Что? Что ты сказал? – переспросил я.
– Ты бы хотел избавиться от мира и от себя, – продолжил оборванец, не замечая вопросов. – Готов ненавидеть все вокруг и в себе, ибо оно низко, противно всему высокому, противно идеалу. Богу.
Меня сотрясла дрожь. Так это какой-то сектант-христианин! Хотел было отстраниться, но тело не послушалось, и я продолжил слушать, не в силах оторваться от слов незнакомца.
– Но подумай, – говорил он, – если есть в тебе что-то, что противится миру, противится грязи и мраку, то ведь это его заслуга – того, кем ты был. Все, что есть в тебе, хорошее и плохое, низость и высота – его заслуга, того, кем ты был. И если теперь в конце концов ты оказался здесь и готов отринуть низость, бороться за высоту, – значит, в итоге он был прав, и он победил самого себя. А это самая важная битва. И не кары твоей достоин он, не казни, но хвалы и перерождения вместе с тобой – тот, кем ты был.
На миг лицо говорящего приблизилось, будто опала вся запекшаяся кровь, и он предстал чистым и одухотворенным, словно бы даже источает свет.
– Взгляни в себя. Прими себя. Измени себя, – произнес он громко и твердо.
В тот же миг глаза его закрылись, голова упала на грудь. Шевельнулись блики пламени на земле и стенах. В грудь толкнула рука солдата, раздался грубый окрик. Мир пришел в движение, и…
– Заключительная фаза сна завершена, все функции организма в норме, – прозвучал знакомый голос, звонкий, словно весенняя капель.
Тает лед, и спокойное тепло разливается по телу, достигает кончиков пальцев. В каждой жилке бьется жизнь, как же прекрасно!..
Сверху пролился серебряный свет, и лица коснулась прохлада, словно прилетел ласковый вечерний ветерок.
– Алексей Сергеевич… – озабоченно произнес Карилад.
– Голос… – прошептал я, оставаясь на ложе, потом громче: – Карилад, что это за голос? Женский, звонкий… Такой знакомый!
– Ну, это просто система автоматического контроля жизненных функций. Просто голосовой интерфейс. Вы, должно быть, слышали его при, гм, разморозке.
Я поморщился и отмахнулся.
– Не пудри мозги, Карилад. Это-то само собой. Но я ведь и раньше спрашивал. Раз уж настало время честности, то, может, раскроешь и эту тайну? Я совершенно точно слышал этот голос раньше, и много раз.
– Ну, возможно, речь идет о ваших прошлых… ммм, пробуждениях.
– Пробуждениях? – поинтересовался язвительно, хотя уже понял, о чем он.
– Разморозках, – сдался Карилад. – Ваших прошлых разморозках. Видите ли, мы несколько скорректировали вашу память, исходя из опыта предыдущих копий, тех, что отказались от излечения амнезии. Эти коррекции никак не затрагивают основания вашей личности, но, по нашим расчетам, помогут безболезненному восстановлению, – Карилад помолчал и добавил: – Должны бы помочь, по крайней мере.
– Помогут-помогут, – успокоил я с улыбкой.
Я приподнялся на локте, огляделся. Медленно и осторожно сел, но в теле все та же сила и жажда жизни, задвигался увереннее. Сел, и лежанка подо мной тотчас сформировалась в «умное» кресло. Попыталась обхватить и поддержать, но я передернул плечами, отталкивая помощь.
Мы вновь в Зале Управления, плазмоид висит на прежнем месте. Только, кажется, расширился, набух, по поверхности гуляют тревожные волны, тут и там взрываются вспышки факелов, тянутся метров на пять, но синяя сфера с видимым усилием втягивает обратно.
Индикаторы на пультах вдоль стен умерли, погасли, будто в них и нет больше нужды.
– Ну что ж, раз уж вы все равно настолько скорректировали мою личность, что о какой бы то ни было преемственности оригинала говорить вообще глупо… – протянул я задумчиво.
Карилад молчит, но, кажется, в этом молчании беспокойство. Я продолжил:
– Так вот, Карилад, давай взглянем на ситуацию с другой стороны. Конечно же, тебе, сверхразумный друг, мои философствования покажутся то ли потоком банальностей, то ли вообще чем похуже… Но, кажется, я все-таки должен сказать. Хотя бы для себя сформулировать, что нащупал. А то уж больно смутно все, неверно. Но прежде чем изреку свои истины, можно еще один вопрос?
– Да-да, конечно, – быстро ответил Карилад, и впервые в спокойном голосе тоже прорвалась дрожь.
Я едва заметно улыбнулся, но тотчас посерьезнел.
– Скажи, Карилад, а сны, что я видел, – ваша реабилитационная программа имеет к ним какое-то отношение?
– Вряд ли, – долетел ответ. – Боты молекулярной сборки, конечно, постоянно изменяют и стимулируют различные участки нейронных цепочек, это обычная методика лечения амнезии. Но она дает, как вы заметили, ограниченные результаты, ведь вы до сих пор ничего не вспомнили, зато может порождать многообразные возбуждения в коре головного мозга. Это может порождать некоторые специфические мысли, образы, но преломляет их каждый пациент по-разному. У некоторых ваших предшественников тоже были сны, некоторые даже делились ими со мной… Но в каждом случае разные. Так что ваши ночные видения – на вашей совести, – с усмешкой закончил Карилад.
Последний элемент мозаики с долгожданным щелчком встал на место, последние барьеры смело решительным ударом, и мысль побежала с легкостью и напором. В груди разливается радость и ощущение подъема.
– Отлично!
– Теперь ваша очередь, – напомнил Карилад.
– Да-да, конечно, – откликнулся с энтузиазмом. – Так вот, я тут подумал. В конце концов, все, что я есть, все, что ощущаю и как ощущаю, – заслуга того моего предшественника, которого когда-то положили в криокамеру. Возможно, все это несколько экстравагантно, но… Не только я сам единственно возможное продолжение этого человека, но само мое присутствие здесь, мое существование – его прямая и неоценимая заслуга. Тем более, вы говорите, сам этот мир, ваша жизнь – всем этим вы каким-то странным образом обязаны ему. Что ж, охотно верю. Полагаю, что такой человек заслужил возможность хоть каким-то образом соприкоснуться с результатами своих свершений. Прошел отбор в светлое будущее. В какой-то мере это ведь и моя заслуга.
Я широко улыбнулся.
– То есть… то есть вы согласны закончить реабилитацию? – неверяще спросил Карилад.
Я кивнул.
– Ага. Давай, показывай, что ты за способ возвращения памяти для меня уготовил. Хотя я, похоже, уже догадываюсь, в чем он заключается. Хочу увидеть ваш мир таким, какой есть. Понять, зачем вы, черт побери, разбираете мою Землю! Хе-хе-хе…
– Да, теперь вижу, Алексей Сергеевич, какие вы делаете успехи. Вы почти вернулись, почти… Уже узнаю вас прежнего.
Я снова кивнул и дал отмашку: начинай.
Плазмоид выстрелил полудесятком пламенных щупалец, те протянулись через зал, изогнулись прихотливо, синие изгибы свиваются в причудливые узоры. Застыли в воздухе на миг – и рванулись ко мне, обжигая кожу звездным огнем.
Я вздрогнул, дыхание перехватило. Рассудок сжался в крохотный жалкий комочек, всколыхнулось темное море неосознанных инстинктов: разум нырнул в мрачную глубину, подальше, только не видеть этот ужас!
Волна испепеляющего жара пронеслась по телу, тяжеленный молот бухнул в ребра изнутри. Из пылающей гортани вырвался крик, стрелой взмывая к небесам. Внутри растет, ширится огненный цветок, адский бутон набухает, готов распахнуться, разорвать меня на части.
Пламя брызнуло в каждую клеточку тела, нервы вспыхнули, словно каждый нейрон превратился в маленькую звезду, – во мне огонь тысячи солнц!
Сердце рвется из грудной клетки на волю.
Пламя брызнуло во все стороны, словно я в эпицентре термоядерного взрыва. Огонь прорезал тело, оно опало, как шелуха, кокон бабочки, лишняя оболочка. На миг жар затопил все вокруг, я потерялся в бескрайнем пламенеющем море. Но вот в центре взрыва вспыхнул огонь сознания, я вдруг ощутил исполинскую силу, власть над каждым языком этого безграничного пламени.
Силой воли я обуздал рвущуюся мощь, потоки энергии вернулись ко мне и в следующий миг раскрылись громадными, лучащимися синевой крыльями бабочки. Я с улыбкой любовался своим творением. Красота! Да, такое тело подойдет… на первое время. Ведь уже ощущаю, что могу больше, много больше!
Тогда же я вспомнил. Нет, не все, конечно, только лишь отдельные моменты, обрывки воспоминаний того, кем я был. Да, кажется, действительно, ученый, и вот эта плазменная форма существования – мое изобретение. Проследил линию воспоминаний до конца, и – какая досада! – какая-то глупая смерть, непонятно, что там было, но на самом взлете, в момент триумфа! А, вот и объяснение этой дурацкой амнезии – травма мозга, необратимая потеря части информации. Да, с таким не справились бы и наноботы, слишком тонкая работа… Слишком сложная!
А, вот и Карилад… Да, и впрямь он знал меня раньше, все время был рядом. Хм, ну что ж, с этим еще разберемся. Познакомимся заново.
И, я клянусь, сделаю все, чтобы полностью вернуть к жизни того, кем был, кому стольким обязан. Он действительно этого заслужил!
И когда я рванулся вспышкой звездного пламени ввысь, к небесам, стены Реабилитационного центра распались еще одной оболочкой, отжившей скорлупой. Картонные декорации глупого спектакля посреди настоящего мира игры звездных энергий и безграничного разума. Коробочка нелепостей и психологических уловок. Да-да, копии тел в криобаках, бесполезные пульты управления – один большой анахронизм и глупая шутка, придуманы с одной лишь целью: оказать нужный психологический эффект.
Спокойный уголок для превращения толстой зеленой гусеницы в бабочку. В меня.
Возрождение завершено.