- Мишечкины были готовы еще до того, как родились, - сказала жена, закуривая сигарету и садясь на диван, как будто она никуда не собиралась ехать. - Ты раньше так не любил Мишечкиных. А теперь тебя с ними водой не разольешь... С тобой что-то случилось, Ардабьев. - Жена протянула руку и погладила жесткие листья растения, торчащего из деревянного ящика. - С тобой что-то случилось, - медленно повторила она. - Я ссорилась с тобой из-за этого куста. Из-за твоей крысы Аллы. Но когда после больницы ты починил клетку, которую перегрызла крыса Алла, и посадил туда зеленого попугайчика, я растерялась...
- У нас никогда не было никакой крысы Аллы! Который раз говоришь мне о ней! Что ты придумываешь! Какая крыса! - задергался Ардабьев.
- Которая умерла, - испытующе взглянула на него жена.
- Крысы не умирают, а подыхают, - доставая ласты и маску со шкафа, сказал Ардабьев.
- Раньше ты говорил иначе, - сказала жена, продолжая поглаживать листья. - Меня раздражала эта крыса, этот куст, потому что ты возился с ними, не замечая меня. Но тебе они были для чего-то нужны. Для чего-то, о чем ты мне не говорил. Я тебя ревновала к этой крысе, к этому кусту. Но, вернувшись, ты даже не подошел к этому деревянному ящику. Если бы я не поливала куст, он давно бы засох. А сейчас на нем опять появились плоды... Для чего тебе были нужны эти плоды, Ардабьев?
- Я даже не знаю, как называется это растение... Ты, наверно, сама принесла его. У тебя что-то стряслось с памятью, - нахмурился Ардабьев, засовывая ласты и маску в чемодан.
- Нет, это с твоей памятью что-то стряслось... Я не приносила этого куста, Ардабьев. И ты его не приносил. Ты принес только деревянный ящик с землей. Куст сам взошел. Когда на нем появились первые листики, ты захлопал в ладоши, как мальчик... Почему? Вспомни. - Жена встала с дивана и положила ему руки на плечи, заглядывая в глаза.
- Ты устала, - поцеловал ее в щеку Ардабьев. - Мы приедем на юг, ляжем перед самым морем и целый день не будем ни о чем думать...
- Ты раньше не умел ни о чем не думать... Ты забыл свои мысли, прижалась к нему жена и тронула рукой короткий ежик волос, словно стараясь разбудить в Ардабьеве память. Желая причинить ему боль, чтобы заставить его вспомнить забытое, и мучаясь от собственной жестокости, она сказала: Под моей рукой твои шрамы... Тебя били кастетом и кирпичом по голове, чтобы снять с тебя джинсы. У тебя было двенадцать повреждений черепа. Ты очнулся в трусах на деревянном тротуаре и пополз к отцовскому дому. Ты дополз. Твой брат наложил тебе швы. Я прилетела к тебе в хайрюзовскую больницу. Сначала ты не узнавал никого. Потом узнал мать. Потом меня. Но когда я заплакала и попросила у тебя прощения за то, что я убила твоего ребенка, ты спросил: "Какого ребенка?" Я была счастлива, что ты забыл это. Но ты забыл и многое другое. Ты забыл то, что было с тобой. Неужели эти подонки выбили из тебя память? Так было с Ландау после автомобильной катастрофы: он еще мыслил, но перестал быть гением. С ним произошла нелепая случайность. А у этих подонков была цель: джинсы. Как было бы страшно, если бы в пушкинские времена были джинсы и такие же подонки выбили из Пушкина память. За какие-то жалкие джинсы.
- Но я не Пушкин, - мрачно отшутился Ардабьев.
- Каждый - Пушкин, - не сдавалась она. - Но пушкинское из людей можно выбить. Не только кастетами, а воспитанием, лживыми словами, равнодушием. Уничтожить память о мыслях... Выбить из людей стихи, музыку, великие открытия. Но не все люди сдаются. Не сдавайся, Ардабьев! Вспомни...
- А что, помидоры в наушниках - разве не великое открытие? А баклажаны, созерцающие "Голубой огонек"? - невесело сказал Ардабьев и вдруг увидел перед собой длинные девичьи ресницы и пугающие мертвые глаза подростка, ткнувшего ему в живот револьвер-зажигалку. "Снимай джинса, животное!"
- Ардабьев, потрогай эти листья... Может быть, ты вспомнишь, что это такое... - умоляюще сказала жена, вцепившись в него и не пуская к чемоданам.
- Ну, трогаю... Пыль... - неохотно прикоснулся к растению Ардабьев и вдруг очутился в коровнике, увешанном фотографиями.
Деповская бригада беспаспортных мальчишек стояла под переходящим красным знаменем и лозунгом "Все для фронта!".
"Еще поставят памятник русскому неизвестному фотографу!" - закричал районный фотограф с коротким синеватым носиком.
- Неправда. Нет никакой пыли. Я протираю их каждое утро... Ардабьев, а разве ты не заметил, как вздрогнули листья, когда ты к ним подошел? напряженно глядя то на него, то на растение, спросила жена.
- Не заметил, - ответил Ардабьев, но он соврал.
Голос Ивана Веселых произнес:
Давно уж умер Ленин,
и много окромя,
Твое настало время,
и ты ушел с имя.
- Когда я однажды поставила пластинку Бриттена "Реквием", я вдруг увидела, что этот куст зашевелился, - продолжала жена. - Куст слушал. Он думал. Он как будто хоронил себя под этот реквием.
- Мои работы о музыкальности овощей довели тебя до мистики, мрачновато сказал Ардабьев. - Надо идти... Мишечкины уже выехали...
Он подошел к чемоданам, но путь ему преградил мальчик Витя. Витя ел мыло. Вдруг мальчик Витя исчез.
В незакрытую дверь вошел человек в женских тапочках с помпонами. Человек с помпонами, косясь на жену Ардабьева, мялся.
- Ну, что это за послание от таинственной незнакомки в кепке? попытался улыбнуться Ардабьев, как бы давая этим понять человеку с помпонами, что у него, Ардабьева, нет секретов от жены.
Человек с помпонами протянул Ардабьеву сложенный блокнотный листочек и, почему-то пятясь, удалился.
Ардабьев развернул листочек и показал жене.
- Какая-то чушь... Кто-то меня разыгрывает...
На листочке крупным детским почерком было написано: "Как ваша ардабиола?"
"Не каждый день отец умирает..." - сказал капитан с пушечками на петлицах.
Ардабьев смял листочек и бросил на пол.
- Наверно, кто-то из моих студентов подшутил. Мститель за несданный экзамен. Ничего, тетя Зося уберет... Кстати, где она? Надо оставить ей ключи...
- А я здеся... - сказала тетя Зося, вырастая, как из-под земли. Надолго уезжаете? - У нее были расторопные глаза старушки, собирающей на берегу канала пустые бутылки в дерюжный мешок.
- На три недели, - ответила жена Ардабьева. - Прежде всего выбросьте мусор, потом вымойте пол. Словом, наведите порядок.
- Это мы понимаем... - обиженно сказала тетя Зося.
- Вот корм для попугая. Клетку надо убирать раз в два дня, - продолжала жена Ардабьева.
- А куда самого-то попугая в это время девать? - настороженно спросила тетя Зося.
- Он у нас дисциплинированный. Полетает по комнате, потом сам в клетку сядет, - успокоила ее жена Ардабьева. - А куст поливайте каждое утро...
- А что это за куст? - полюбопытствовала тетя Зося. - Ишь ты! И ягодки на ем есть...
Ни жена Ардабьева, ни сам Ардабьев не ответили ей, и тетя Зося поняла, что это не ее ума дело.
Пока жена Ардабьева закрывала свой чемодан, Ардабьев, понизив голос, сказал тете Зосе:
- Этот куст не поливайте...
- Это как же? - оторопела тетя Зося. - Он же засохнет...
- Ну и пусть засохнет... Надоел он мне! - торопился объяснить Ардабьев.
- А вот хозяйка... - заикнулась было тетя Зося.
- Хозяйка хозяйкой, а хозяин здесь я, - успел ей шепнуть Ардабьев, и тетя Зося вздохнула, поняв, что ее, без вины виноватую, вовлекают в нехорошую семейную историю.