— А я его недавно нашел, поставил.
Тут я увидела еще и альбом картинок, лежащий рядом с картинками.
— Можно?
— Бери, — пожал плечами Ива.
Я взяла альбом. С первых его страниц на меня смотрел маленький Ива в компании с родителями. Он был радостный, всегда улыбался и, видимо, был полностью счастлив. Потом на картинках появился Лехо. Сначала он Иве явно не нравился, как и всякий младший брат старшему, но потом Ива, видимо, смирился, или Лехо просто подрос, как и сам Ива, и картинки стали снова радостными. Часто стали попадаться картинки, где Ива и Лехо вдвоем.
— Это мы на море ездили, красивое оно, море, — прокомментировал Ива. — Это в лесу, мы тогда там неделю жили, это на моем дне рождения, а эти картинки с конкурса, его тогда Лехо выиграл, видишь какой счастливый?
Неожиданно картинки резко изменились. Я увидела Иву таким, с каким сама познакомилась: молчаливым, улыбающимся редко и как-то через силу, картины тоже изменились вслед за хозяином, стали задумчивыми, чаще грустными, философскими. Ива даже повзрослел как-то резко: вот на той странице он был еще мальчишкой, а здесь уже молодой мужчина, только какой-то обиженный на весь свет.
— Такое чувство, что ты — великий философ, и только что вывел для себя какою-то неутешительную истину, — не выдержала я и прокомментировала одну особенно безнадежную в эмоциональном плане картинку.
— Ну, почти так. Это уже после…. после того случая…
— Ты и прическу тогда сменил? — я пролистала немного назад и сравнила. Да, этот пробор на левую сторону появился только теперь и присутствовал на всех картинах бессменно.
— Да, — кивнул Ива.
Я посмотрела на него нынешнего.
— А перенос пробора снова на середину можно расценивать как возвращение к старому?
— Ну да, — согласился Ива. — Просто мне разонравилось причесывать волосы налево.
— А чем нравилось-то, если даже не шло?
— Не знаю, нравилась такая вот асимметрия, что половину лица не видно…
— Понятно, — ну да, что может еще хотеться после неудавшегося самоубийства, кроме как отгородиться от мира? — Мне старые картины больше нравятся, — честно сказала я.
— Да мне тоже, но я по-другому картиниться не мог, не получалось, — развел руками Ива…
— Но теперь-то можешь?
— Теперь могу, — кивнул Ива и улыбнулся, точь-в-точь, как на первых картинках.
— Надо будет тебя скартинить и в этот альбом добавить!
— Хорошо, — кивнул аладар.
— Ты сегодня на все согласен? — усмехнулась я.
— Ага, — снова кивнул Ива.
— Что, правда на все? — ужаснулась я.
— Вряд ли ты попросишь что-нибудь плохое, — пожал плечами Ива.
— Ты так во мне уверен?
— Да, пожалуй, ты единственная, в ком я уверен.
— А сам в себе?
— Не очень… Разве, что… — Ива хотел что-то сказать, но передумал. — Пойдем, я тебе кое-что покажу.
— А альбом — это еще не все? — удивилась я.
— Альбом? Да я и не собирался тебе его показывать, но раз уж ты его увидела.
Я заинтересовалась. Что же он еще мне хочет показать?
Ива тем временем подвел меня к стене и отдернул драпировку. Там оказалась дверь. А я-то все думала, зачем тут эта тряпка висит?
— Заходи, — Ива пропустил меня первую, и я оказалась в небольшой комнатке, где помещался только небольшой диван и столик, на нем стоял редактор, кругом лежала бумага, где чистая, где исписанная. Я заметила, что лежали и нотные листки, и простые со стихами. Несколько карандашей, часть из которых была сломана, лежали на столе вместе с комплектом стерок, частью разорванных на мелкие части. Это что у него, мастерская, что ли?
— А я все гадала, куда это часть пространства делась, грешила на толщину стен, — сказала я.
— Нет, просто есть еще вот этот чулан, — усмехнулся Ива. — Мало кто о нем знает, и еще меньше народу здесь было. Я здесь музыку пишу.
Я обернулась вокруг своей оси, кругом лежали какие-то листки, часть были приклеена к стенам, часть разорвана. Я присмотрелась: везде его почерк, причем где-то красивый и правильный, какой я видел в его тетрадях, а где-то — та древняя деценсейская наскальная письменность, создание которой я как-то имела честь наблюдать во время похода на почту.
— Обалдеть, — заключила я, поворачиваясь к Иве. — Сыграешь что-нибудь из настенного?
— Из чего? — не понял Ива.
— Настенного… я так поняла, что на стене чистовые варианты, а вокруг наброски и черновики.
— А, ну да, черновики, — кивнул Ива.
— Так сыграешь?
— Выбирай, — Ива обвел руками все небольшое пространство его мастерской.
Я покрутилась, присматриваясь к тому, что было прикреплено к стене, и ткнула пальцем в понравившуюся мне бумажку. Ива подошел ближе, изучая мой выбор.
— Ты уверена? — спросил он.
— Да, а что?
— Ну…
— Я же, не читая, выбирала. В нотах я все равно ничего не понимаю, а слова лучше слушать.