Но я действительно хорошо ее понимал, как мне тогда казалось. В свое время некий продвинутый психолог, пользовавший меня несколько лет назад, порекомендовал в качестве психологической разгрузки заняться чем-то вроде писательства. Помогло, но — затянуло.
Несколько минут я молча рассматривал работы Стеллы, и вдруг осознал, чего мне так не хватало в ее рисунках, и от всего этого почему-то впал в откровенность:
— У вас очень хорошие рисунки, мне нравятся. Только один совет, не обижайтесь, ладно? Вам надо немного подучить анатомию. Тогда будет еще лучше, уверяю вас.
— Ну, про нравится — вы мне потом расскажете. Но что конкретно я намудрила в анатомии? Просто, раз уж я нарисовала что-то не так, то не специально, а элементарно чего-то не вижу, поэтому нужно ткнуть пальцем в мои ошибки.
— Щас, скажу в первом приближении… Ну вот здесь скелетная мускулатура плечевого пояса немного не так и не туда крепится… запястные суставы немного не там... И по черепу еще. Голова всегда с черепа рисуется — намечается череп, а потом уже одевается плотью. Так? Вот здесь череп построен неточно. Ну и вообще человеческое тело рисуем со скелета. Потом к нему крепим мускулатуру, а еще потом — кожу. Если нужна кожа. И вообще, так же рисуем одетую фигуру: сначала намечаем скелет, потом мускулатуру, а еще потом облачаем в одежду. Когда-то давно, в позапрошлой жизни, я ходил в художественную школу. Рисовал немного, но с тех пор много чего прошло. Сейчас рисовать не могу, но что-то еще помню. Кстати — там я и приучился видеть женское тело так, как оно есть, без всех этих тряпок,наверченных в качестве одежды.
— А мужскую? — спросила Стелла.
— И мужскую тоже, но она для меня не очень интересна, знаете ли.
— Забавно! А за комплимент и за критику спасибо. В общем, есть куда совершенствоваться.
— А еще можно узнать про рисунки? — нервно спросил я. Что-то мешало мне задать этот вопрос.
— Спрашивайте, — кратко и напряженно разрешила Стелла, будто чего-то опасалась.
— А почему вот здесь… на вот этой работе… у вас все люди словно с содранной кожей? И они сплелись в клубок?
— Они и есть с содранной кожей. Только не спрашивайте меня почему, ладно? Не заставляйте лгать. Лучше скажите, отчего у вас сегодня было такое задумчиво-хмурое выражение лица? Из-за меня?
— Нет, вы тут ни при чем, — вспомнил я тему своего расстройства. — Перед тем, как идти в кафе вдруг узнал, что три дня назад умер человек, с которым я немного общался. Кстати — мой тезка. Нет, друзьями мы не были. Просто иногда общались. Он в московском центре трансплантологии ждал операции по пересадке сердца, но так и не дождался. Молодой совсем парень. Писал стихи, прозу… хорошие стихи, кстати. Он обратился как-то по поводу чисто литературных дел, я что-то ответил, и потом у нас была какая-то вялая переписка. Иногда я комментировал его интернетовский дневник. Но месяца два назад он перестал добавлять новые записи. В парне что-то сломалось. А сегодня я узнал подробности. Он очень тяжело умирал, и последние две его недели были похожи на ад. Странное ощущение, когда навсегда исчезает тот, с кем недавно общался и кого помнишь еще живым.
— Я вам сочувствую.
— Только давайте молча, а? Вы не знаете о ком я и не нужно ничего говорить.
Мы молча выпили, потом еще, и еще, а после как-то незаметно для меня оказались в одной постели.
Утро выдалось тяжелым. Особенно, если принять во внимание минувшую ночь и то, что утро началось в начале третьего пополудни. Первый вздох после пробуждения всегда сделать трудно, грань между сном и явью настолько зыбкая, что не сразу ее и ощутишь. На моих ладонях следы длинных ногтей, а в уголке рта — скопившаяся кровь из прокушенной губы. Мне ни плохо, ни хорошо, мне... по-другому. Как говорится — лучшая часть суток уже позади. Впрочем, я никогда не любил утро, разве что кофе спасает.
— Может, перейдем «на ты»? — спросила проснувшаяся Стелла. — А то выкать человеку, с которым активно спишь, по-моему, как-то противоестественно и странно. Похоже на какое-нибудь куртуазное извращение. Обычно к сексуальному партнеру хоть какие-то чувства да испытываешь, а перепихнулись, забыли и дальше побежали к светлому будущему — такое у нормальных людей все ж пока еще редкость.
— Давай, давно пора, — проворчал я. Интересно, почему девушка, проведя ночь с мужчиной, утром закрывается от него одеялом?
— Ты будешь ржать, но я была «на вы» с человеком, с которым спала почти полгода. Сначала было не до смены формата обращения, а потом как-то уж оба привыкли. Ну, а после расстались, как бы друзьями. Фу, жарко!
Стелла, наконец, скинула свое одеяло. На левой ноге, сантиметров на десять выше щиколотки, у девушки оказалась маленькая татуировка — игривый дракончик хитро смотрел одним глазом. Вторая татушка — небольшая ящерка — притаилась справа, внизу живота…
— Это бывает, — туманно согласился я, разглядывая ящерку, — когда как бы друзьями. А у тебя вчера был трудный день? Нет? Как-то устало выглядела. Сразу хотел спросить, но побоялся.
— Побоялся? Ну, ты загнул! — она перевернулась на живот и, как мне показалось, изучающее углубилась своим взглядом в мои глаза. — Чего боялся-то?
— Того. Что ты обидишься, и сразу же уйдешь. Или мы тихо и мирно «расстанемся как бы друзьями».
Стелла согнула ноги в коленях и синхронно начала двигать ступнями. Вверх-вниз, вверх-вниз. На левой голени ожила татуировка: небольшой дракончик в профиль язвительно улыбался, косясь одним глазом, и казалось, что он мне подмигивает.
— Ну, ты — змий! — Засмеялась девушка с татуировкой дракона, снова переворачиваясь на спину. — Но вообще-то все правильно. Я хотела выглядеть хорошо. Очень заметно было, да?
Когда она смеялась, ее глаза становились двумя щелочками, а когда удивлялась, они распахивались, и длинные ресницы почти касались кожи своими кончиками. Когда она увлекалась рассказами, ее пальцы выгибались под самыми немыслимыми углами. Позже она сказала, что научилась этому у меня. Вранье — я никогда так не мог и не умел.
— Нет, не заметно. Ну, может только самую малость, — слукавил я. — Чуть-чуть. Просто у меня глаз наметанный. Одно из немногих преимуществ возраста — способность видеть людей такими, как они есть на самом деле. Без макияжа.
— И без одежды? — захихикала Стелла. — Вообще-то думаю, что тяжело дружить с человеком, когда у тебя на него эрекция.
— У тебя хорошее внимание и неплохая память, — смущенно промямлил я.
— Издержки трудной профессии. А у тебя отросла неплохая щетина. — Стелла провела указательным пальчиком по моей щеке. — Ты еще вчера меня карябать начал, а сейчас вообще как щетка.
— Да, если вечером не побреюсь, то к ночи зарастаю уже, — сказал я с покаянной интонацией. — Это мой крест, и я его несу.
— Тоже мне, крестоносец! — съязвила девушка, как-то подозрительно и странно на меня поглядев. — Спал-то хоть хорошо? Судя по всему, даже не просыпался ни разу.
— Как убитый! — снова соврал я. — Считаешь, стоило бы проснуться? А ты как спала?
— Паршиво, вообще-то. Первый раз я проснулась оттого, что соседка этажом выше очень громко нравилась какому-то парню. Считается, что она живет одна, а мужики у нее временные и приходящие. Потом долго не могла заснуть, даже когда те уже затихли. Только я начала задремывать, разбудил звонок начальника. Часов в десять, по-моему. Неужели не слышал? Шеф у меня совсем охренел. Работала на него словно рабыня Изаура два месяца без выходных, а сегодня, когда хотела, наконец, обалденно выспаться, звонок с самого утра. Сняла трубку, а там вопрос шефским голосом: «Ты почему не на работе?» Ответила, что не робот же второй месяц вкалывать без перерыва. Спать я хочу. Кто бы посоветовал, как бороться с таким произволом? Может, какой секрет знаешь?
— Знаю, — важно заявил я, будто действительно знал, как решаются такие задачи. — Для начала записывай сверхурочные, фиксируй время, и подавай своему шефу с требованием оплаты по двойному тарифу.
— Не прокатит, не тот случай. Сразу вспомнят, что нужно было заявление с моей стороны, приказ о сверхурочных, прочая мутотень. Зато проблем наживу на собственную задницу — выше крыши. И потом — я ж в офисе сижу не от звонка до звонка, а только временами. Специфика работы.
— А я вот вообще увлекаюсь собиранием этих самых проблем. Как раз на свою задницу. Есть такое хобби. Вот и сейчас, чуют мои внутренние органы, что с тобой у меня будет то же самое.
— В плане? — как-то настороженно спросила она.
— В том плане, что примета такая имеется. Моя личная. Как познакомишься с красивой интересной девушкой — предстоят резкие изменения в собственном существовании. Так и ждешь будущего со страхом — чего там интересного приготовили богини судьбы для моей жизни?
Стелла хихикнула.
— Знаешь, — сказала она, — раньше, сколько себя помню, всегда жила в ожидании чего-то радикального от судьбы. Хотела мир без месячных и похмелья, и чтобы каждых трах заканчивался оргазмом!
Некоторое время я серьезно обдумывал услышанное заявление.
— Сочувствую, — вымолвил наконец я. — С последним, правда, у меня все нормально, а вот первые два пункта поддерживаю. Кстати — про похмелье. Если б его не было, то не имелось бы и приятной первой бутылки пива с утра, не существовало бы и банки холодной колы залпом, звонков тем,с кем пил и слов «пойдем похмелимся»! Так что всей душой только за оргазмы.
— Знаю, что все это утопия, — продолжила она мою мысль, причем моим же тоном. — Да и мужиков-козлов в плохую погоду никто не отменял. А также никто не отменял хронический недосып, вечную нехватку денег, наличие зимнего льда и скользкой обуви. Ты не против, если я закурю?
Я разрешающе кивнул. Кто я такой, чтобы быть против чего-то в чужом доме? Тогда она взяла с полочки початую пачку «Captain Black», изящным отработанным движением достала сигарету, прикурила от неведомо откуда возникшей зажигалки, а затем с явным наслаждением затянулась. Несколько секунд на ее лице блуждало сосредоточенно-блаженное выражение. Потом она выдохнула струйкой дыма и продолжила:
— Вот думала я все думала: быстрее бы лето, скорей бы Новый Год, скорей бы выходные. А сейчас заметила, что подгонять уже ничего не хочется. Наоборот — хочется, чтобы время тянулось как можно медленнее. А оно утекает, как мелкий сухой песок между пальцев. Я давно не жду лета, не желаю никакого нового года. Завтрашнего дня тоже уже не хочу.
— У меня абсолютно то же самое, — согласился я. — Та же тема, причем всю жизнь. Скорей бы то, скорей бы сё. Постоянно живешь в ожидании чего-то, живешь будущим, а надо научиться ценить не завтра, а сегодня. Этот миг, этот момент. Потому, что прошлое — оно уже прошло. Безвозвратно. Осталась только память, которая постоянно истончается, истаивая со временем. А будущее — еще не наступило, и даже если… Если! Для тебя оно и наступит, совсем неизвестно, каким оно будет, и будешь ли ты в этом будущем.
— Да, но вот сильная концентрация на «сейчас» тоже угнетает как-то. Будто оттягивает что-то. Интереса нет к будущему. Пропадает. А еще я не люблю праздники. Особенно те, что означают окончание какого-нибудь периода — дни рождения, новые годы, годовщины всякие. Это выглядит словно напоминание, что быстро уходит мое время. Словно песочные часы.