По дороге в Ленинград сегодня в субботу 20 ноября 1971 года была лётная погода, и поэтому наше горьковское «Торпедо» с крейсерской скоростью в 440 километров в час на самолёте АН-24Б неслось на хоккейное свидание с армейцами из города на Неве. Бедные крылья советской авиации, которые пока были необычайно надёжны, к сожалению уже в недалёком будущем ожидали такие рывки и ускорения, что не выдержат ни инженеры, ни пилоты, ни сама техника. И вообще такое скоро произойдёт, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Законный вопрос — откуда я, Иван Иванович Тафгаев, двадцати пяти лет от роду, простой центральный нападающий хоккейной команды это знаю? Да хрен его знает! Жил себе спокойно в 2021 году, потом хрясь, машина всмятку, очнулся уже здесь в 1971-ом. Страдаю ли я от этого? Вопрос сложный. С одной стороны в этом времени моя хоккейная карьера прёт в гору, с другой — идиотский голос в черепной коробке иногда просто сводит с ума. Если в первые дни пребывания в настоящем прошлом я из-за него бегал по бабам, то затем один шаман-недоучка так что-то подкрутил в нём, что теперь перед сном приходится читать Ленина, Марка и Энгельса. И слава советской авиации, после «Апрельских тезисов» и «Капитала» голос затыкается почти на день, переваривая прочитанное.
— Всеволод Михалыч, — я толкнул сидящего впереди главного тренера нашего «Торпедо» Севу Боброва. — Михалыч! Я могу сделать объявление?
— Давай только коротко, — пробубнил сквозь сон наш легендарный наставник.
— Мужики! — Я встал со своего пассажирского кресла в середине салона. — Совсем забыл вам сказать. Там, ещё в аэропорту в Горьком мы с товарищем Бобровым обсуждали, что не хватает спортивного характера нашей команде.
— Короче, Тафгай, — нетерпеливо заёрзал с картами в руках Коля Свистухин с задних рядов, где собрались одни картёжники.
— Могу и покороче, — улыбнулся я. — С этого дня будем вырабатывать настоящий мужской характер у всех.
— Правильно Иван говорит, — сквозь сон подтвердил мои слова главный тренер.
— Вот, — я показал пальцем на Боброва.
— Поэтому сейчас, все встали, и выстроились в очередь. Вставайте, подъём сонная команда! — Я показал руками, как мастер на стройке знак «вира».
— Ну, зачем это ещё? — Недовольно пробурчал, вставая с кресла, капитан команды Лёша Мишин.
— А затем товарищ, Мишин, — я очень серьёзно посмотрел на капитана. — На подлёте к Ленинграду каждый из вас сегодня будет прыгать с парашютом. Кроме меня и Всеволода Михалыча, потому что на нас парашютов не хватило. На первого и последнего рассчитайсь! — Гаркнул я.
Весь салон разом наполнился недовольными голосами хоккеистов, каждый из которых готов был отдать что угодно, лишь бы его парашют я или Всеволод Михалыч взяли себе.
— Ну-ка цыць! — Вскочил Сева Бобров с кресла, с недоумением посмотрев на меня.
— Значит, никто прыгатьне хочет для укрепления спортивного характера? — Спросил я, с большим трудом сдерживая прущий наружу хохот.
— Нет! Нет! — В разнобой заголосили смелые хоккеисты, позабыв, что трус не играет в хоккей.
— Нет настроения, — добавил с задних рядов Свистухин. — Да и это, козырей жалко.
— Тогда запоминайте, — я еле заметно подмигнул главному тренеру. — Если сегодня мы проиграем ленинградским армейцам, то на обратном пути в Горький парашютов будет уже полный комплект и прыгать будут все. Михалыч, я правильно тебя понял?
— В целом посыл верный, — прокашлялся, сохраняя невозмутимый вид, главный тренер команды. — Но этого мало. После Ленинграда у нас три домашние игры с ЦСКА, со «Спартаком» и с этим…
— С железнодорожным «Локомотивом», — подсказал я. — Если хоть очко потерям, то разряд по парашютному спорту буду вручать лично, за исключением, конечно, тех, кто неудачно приземлится. А пока товарищи хоккейные картёжники можете валять дальше вашего подкидного дурака.
С чувством выполненного долга я довольный плюхнулся обратно в кресло. Боря Александров по прозвищу «Малыш», так как был самым молодым в команде, толкнув меня в бок, тихо спросил:
— Про парашют это правда?
— Его идея, — соврал я, кивнув на сидящего впереди главного тренера.
Ленинградский дворец спорта «Юбилейный», как это очень любили в стране Советов, воздвигли к пятидесятилетнему юбилею Октябрьской революции. Потому что совпало сразу два критерия — это дата сдачи объекта 1967 год, и название юбилейного дворца — «Юбилейный». Хоккеисты-ветераны клялись, что государство специально для них вырвало из бюджета кругленькую сумму народных денег на возводимый объект. Но фигуристы, которые в городе на Неве были экстра-класса, имели противоположное мнение. Они полагали, что мастера клюшки и шайбы могут и на стадионе имени Ленина, позднее «Петровском», в тридцать градусов мороза продолжать повышать свою социалистическую закалку. Тем более, что результаты СКА не впечатляли. Но в 1971 году армейцы Ленинграда, ведомые бывшим легендарным вратарём ЦСКА Николаем Пучковым, неожиданно для всех завоевали бронзу юбилейного 25-го чемпионата СССР.
Этот розыгрыш был уже 26-ым, не юбилейным, и СКА опять скатился в середину таблицы, поэтому в гости к ребятам Пучкова мы приехали в ранге явных фаворитов, которых и боялись, и уважали. Но ленинградские болельщики — это что-то с чем-то, таких упёртых и отчаянных фанатов на просторах огромной страны нет. Так как народу в Ленинграде почти четыре миллиона, а хоккейный клуб один, плюс футбольный «Зенит» и баскетбольный «Спартак», которые совмещению в предпочтениях не мешают.
— Как заведут болельщики на трибунах: «Город на вольной Невой, где болеют за «Зенит» родной», так армейцы и кинуться пластаться. — Втолковывал я перед выходом на предматчевую раскатку своим одноклубникам. — Мы сразу с первых минут «должны впечатать» СКА в лёд так, чтобы трафарет в нём остался на долгую и хорошую память.
— Да, ладно, — отмахнулся Свистухин. — Что мы глупые? И без накачки с парашюта никто прыгать не хочет.
— То есть я зря здесь сейчас пять минут выступал? — Я посмотрел на хоккеистов, которые, не обращая на меня внимания, зашнуровывали коньки и наматывали новую изоленту на клюшки.
— Михалыч, какая очередность выхода пятёрок на лёд? — Спросил я Боброва.
— Сначала пойдёшь ты с «пионерами», затем Федотов с комсомольцами, и последними пан Свистухин с кабачком «13 стульев», — Всеволод Михалыч, не отрываясь от своих записей, ответил это так, как будто я у него спросил о том, какой сок заказать в буфете?
«Ясно, команда к игре не готова, никого боевого настроя, — плюнул я про себя и уселся обратно на своё место. — Мне что, больше всех надо? Кстати, тоже изоленту нужно на крюке поменять».
— Иван, а что ты там говорил про город над вольной Невой? Я прослушал, — спросил меня Боря Александров.
— Возьми, — я протянул «Малышу» изоленту, — на крюк наматывай.
Наконец-то, на исходе второго месяца ежедневные тактические наработки стали приносить свои сладкие плоды. Игра нашего «Торпедо» сегодня отличалась необыкновенным спокойствием во всём. Мы чётко «ловили» соперника в средней зоне, а затем, чередуя быстрые атаки сходу, и долгие позиционные розыгрыши доводили ленинградских болельщиков до нервного истощения. Ведь опасные моменты у ворот армейца Володи Шаповалова возникали чуть ли не каждые тридцать секунд. Защитники хозяев Чурашов, Новожилов, Щурков, Федосеев, Чистяков и мой хороший «друг» ещё по Череповцу Паша Козлов, к десятой минуте первого периода еле-еле передвигали коньки. Ведь играть постоянно в своей зоне, лишь изредка откидывая куда попало шайбу, занятие физически сложное и совсем неприятное. И лишь героическая игра вратаря Шаповалова сохраняла на табло ноли и как следствие интригу в матче.
— Иван, — обратился ко мне Сева Бобров, когда после очередной смены я присел отдохнуть на скамейку запасных. — Не помню, я тебе говорил или нет, 12-го декабря моя вторая сборная СССР играет с первой сборной Чернышёва и Тарасова товарищескую игру.
— Михалыч, а тебя сегодняшняя игра уже не интересует? — Удивился я.
— Эта что ли? — Искривился наш главный тренер. — Первый период «навозите» их как следует, во втором забивать начнёте. 8-го и 9-го декабря мы с «Крыльями» проводим спаренные игры в Москве. 10-го и 11-го у меня два дня, чтобы хоть как-то сборную поднатоскать. А уже 13-го числа у нас последняя игра в этом году с «Локомотивом».
— За шесть дней четыре игры даже для НХЛ перебор, — кивнул я. — Нужно уже сейчас требовать от Госкомспорта переноса матча 13-го декабря на другой срок.
— Вот! А я тебе, о чём толкую? — Хмуро пробормотал Бобров. — Ваша смена, пошёл!
В перерыве перед вторым периодом в раздевалке мы со Всеволодом Михалычем продолжили отложенную беседу. Кстати, первая двадцатиминутка так и закончилась 0: 0. Свистухин со своей компашкой опять раздали карты. А пятёрка Федотова, можно сказать, наши ветераны, занялись обсуждением сегодняшнего похода в ресторан. Но больше всех повеселила компания вратарей, Виктор Коноваленко вынул откуда-то домино, и второй голкипер Вова Минеев, а так же тренер вратарей Саша Котомкин принялись забивать козла. Ну а что? Если играющий сегодня Коноваленко пока даже не вспотел.
— Не дадут нам Михалыч перенести игру 13-го декабря, — тяжело вздохнул я. — Мы же не «Динамо», и уж тем более не ЦСКА. Кстати, а кого ты хочешь из нашей дружной команды привлечь во вторую сборную?
— Коноваленко в первую вызовут, я уже уточнял по своим каналам. — Бобров почесал затылок. — Пятёрку Федотова всю возьму. Плюс защитника Сашу Куликова, ну и тебя со Скворцовым и «Малышом».
— Меня в сборную? — Чуть не подпрыгнул на месте Боря Александров.
— Так во вторую же, — отмахнулся Сашка Скворцов.
— Да, ты, Скворец, не шаришь «нифига», — разгорячился Александров. — Мы эту первую сборную разнесём под орех. А там уже…
Что «уже» я «Малышу» договорить не дал, так как без разговоров пустой хоккейной крагой отвесил воспитательную добавляющую нейронных связей прямо в мозг затрещину.
— Я вам разделаю первую сборную под орех, — я показал огромный кулак. — Тут всё взвесить надо.
— А чё не так-то? — Заступился за Александрова Сквороцов, которому я тоже шмякнул крагой по макушке.
— Допустим, обыграем мы первую команду. Так все шишки и косяки спихнут на Сергеича. — Я кивнул в ту сторону, где наша легендарная двадцатка, то есть вратарь Виктор Коноваленко «забивал козла».
— Да, это проблема, — встал со скамейки Сева Бобров и скомандовал. — Перерыв окончен, пожалуйте товарищи картёжники, доминошники и прочие артисты горьковского варьете на второй акт.
Во втором акте, как и предсказал наш главный «дирижёр» ленинградская команда посыпалась. Точнее посыпались забитые шайбы в сетку ворот Шаповалова, которого уже по первой двадцатиминутке было по-человечески жаль. И первым отличился на третьей минуте второго периода Боря Александров. «Малыш» окрылённый известием, что его берут в сборную, выдал красивейший сольный проход по своему левому краю и выложил мне шайбу в центр как на блюдечке. Щелчок получился громким, сильным и точным. Пытаясь ещё чуть-чуть продлить интригу, Володя Шаповалов прыгнул, словно Лев Яшин, но шайба гораздо меньше футбольного мяча, поэтому она без труда юркнула в сетку ворот.
— Что ж делать-то? — Спросил Боров, когда мы вернулись на скамейку запасных, по-рабочему поздравив друг друга с успехом. — Нельзя Сергеичу полную авоську забивать. Иначе его на Олимпиаду не возьмут.
— Нас, зато возьмут, — отдышавшись, сказал «Малыш».
— А если я сейчас тресну кому-нибудь, — рыкнул я на Александрова. — Нужно сделать так, чтобы против нас играл Третьяк.
— А давайте Сергеича травмируем, — предложил Скворцов.
— Ковин! — Крикнул я грустному запасному игроку. — Скворцов устал, голова у него плохо соображает от балтийского кислорода, замени его на пару смен!
— Уже и предложить ничего нельзя, — пробормотал Сашка Скворцов.
«В общем, проблема, — думал я, разыгрывая шайбу в позиционном нападении с Ковиным и с Александровым. — А если Коноваленко сыпь нарисовать на спине? Чтобы врачи подумали, что вратарь подцепил корь? Или может ему венерологическую болезнь какую придумать? Нет, это перебор».
— Кулик, не тяни! — Крикнул я, толкаясь с защитниками СКА в непосредственной близости с пятачком.
Навес от Куликова, ловкий удар клюшкой по шайбе слёту и всё, вынимайте товарищ Шаповалов, 0: 2. Я проехал вдоль своей скамейки запасных, получив поздравление от всей команды, и вновь уселся перевести дух. Но спокойно отсидеться Бобров не дал.
— А если Сергеичу на животе и на спине нарисовать сыпь, как будто у него корь? — Предложил «находчивый» главный тренер.
— Вот будет ржака, когда эта сыпь размажется по всему телу вратаря, — усмехнулся я, вспоминая «Приключения Электроника». — Смотрят такие Тарасов с Чернышёвым на нашего голкипера, а там, вместо сыпи, произведение импрессионистов.
— А может так, — вмешался пропустивший одну смену Скворцов. — У нас 8-го и 9-го спаренные матчи с «Крыльями советов». Первую игру отыграет Сергеич, а 9-го на лёд выйдет Минеев. А Виктору Сергеичу мы сразу гипс наложим, как будто у него лёгкое растяжение. А?
Мы с Севой Бобровым посмотрели друг на друга и поняли, что безвыходных ситуаций не бывает, если конечно ты не очнулся замурованным в закалочном гробу. Да и то, я слышал, что и такие бедняги бывало выкарабкивались.
— Вова Ковин! — Крикнул я нашему запасному. — У Скворца голова вылечилась, ты играл отлично, но пока посиди ещё. Наша смена? — Спросил я у хитро улыбающегося Боброва.
«Вот, что значит, вовремя посоветоваться, — думал я, разыгрывая очередную комбинацию в зоне СКА. — Один предложил, другие обсудили, проголосовали, и приняли к действию».
— «Малыш», уйди за ворота! — Гаркнул я и с неудобной руки отдал передачу в левое закругление.
Александров оперативно юркнул за шайбой, ускользнул от воткнувшегося в борт ленинградского защитника, и резко вернул шайбу мне на левый угол ворот. И те из армейцев, у кого ещё не закружилась голова от наших виражей, бросились «бить» меня, чтобы выбросить из своей зоны проклятый резиновый диск. На это и был расчёт, мгновенная подкидка направо и шайба приземлилась Скворцову прямо в крюк перед пустым углом ворот. А дальше, всё как всегда, разочарованный вздох болельщиков, зажегшийся красный фонарь за воротами и свисток судьи в поле, который рукой указал на центр, а табло высветило 0: 3.
— Ну, теперь только попробуйте с первой сборной СССР не разобраться, когда я такие идеи подкидываю, — сказал Скворец, принимая наши дежурные поздравления.
В перерыве перед заключительным третьим периодом произошло сразу два значительных события. Сначала прибежал запыхавшийся начальник команды Иосиф Шапиро, которого все с моей подачи с недавнего времени стали называть Йосей, и сообщил, что самолёт должен взлететь через два часа. Поэтому нам нужно по-быстрому доиграть матч и бежать в автобус. Иначе грядёт какой-то нехороший атмосферный фронт, и мы здесь можем застрять надолго. На реплику центрального нападающего Федотова, что они уже забронировали столик в ресторане, Йося ответил коротко и по сути:
— Не пи…ди!
А затем в раздевалку заглянул какой-то смышлёный мальчонка и передал мне странную записку с вахты служебного входа. На маленьком клетчатом листочке из записной книжки помадой было написано: «Здравствуй, это Ирина Понаровская!».
— Шанель номер пять, — принюхавшись, высказался Коля Свистухин.
— Что говоришь товарищ мой? Нюхнул Шанель? Иди домой. — Под хихоньки товарищей по команде «осадил» я любопытного Николая и сжал записку в кулаке. — Михалыч! — Обратился я к главному тренеру, надевая чехлы на лезвия коньков. — Я на минуту на третий период опоздаю. Без меня слишком много не забрасывайте.
Что ответил мне, опешивший от наглости Сева Бобров я не расслышал, так как заметно ускорившись, потопал по лабиринту подтрибунных помещений дворца спорта «Юбилейный» в сторону служебных проходных.
«А что, собственно говоря, я так сорвался? — думал я, шагая по бетонному полу дворца. — Может, зря себе мозги пудрю и ей? Ведь дружба между мужчиной и женщиной — это как хождение по тонкому льду неизвестного водоёма. Никогда не знаешь, в каком месте провалишься и окунешься по самую макушку неразрешимых внутренних вопросов».
— Привет, — улыбнулся я, стоящей за «вертушкой» Ирине Понаровской, которая была одета в пальто и красный пуховый платок. — Пропустите девушку, — потребовал я от двух бабуль, которые сидели на вахте.
— Пропуск пусть сначала предъявит! — Недовольно заворчала одна бдительная бабушка.
— Да вы чего? Устроили здесь архипелаг ГУЛАГ? Это же известнейший специалист в Союзе по спортивно-тайскому массажу! — Я в наглую потянул Ирину за руку через пока не зафиксированную «вертушку». — Вот из-за таких как вы «Голос Америки» и считает, что в СССР нет свободы, равенства и братства. Стыдно должно быть, бабушки!
И пока вахтёрши не опомнились я буквально полетел широко вышагивая своими длинными ногами, ведя за руку Ирину Понаровскую, ведь третий период, судя по раздающемуся шуму трибун уже начался.
— Ну, ты и сумасброд, — хохотнула певица, еле поспевая за мной. — А я хотела тебя в гости пригласить после игры. У меня любимая бабуля и старший брат — большие любители хоккея.
— Не получится, — я привёл немного запыхавшуюся девушку прямо за нашу скамейку запасных. — У нас самолёт через час сорок пять уже взлетает.
— Тафгаев! Ты вообще чего?! — Сева Бобров сделал очень большие глаза, увидев меня в обществе симпатичной девушки.
— Познакомься, Михалыч, это Ирина Понаровская солистка «Поющих гитар». Это легенда советского спорта Всеволод Бобров. — Я коротко представил главному тренеру молодую певицу. Затем шлепнул по каске Свистухина, который от любопытства почти свернул шею, а остальным хоккеистам показал нехилого размера кулак, чтобы от игры не отвлекались. — Ирина, постой пока вон там, с краю. Михалыч, моя смена?
— Твоя, твоя, — покачал головой Бобров.
Само собой чтобы выпендриться перед в будущем популярной певицей в первой же своей смене, я показал максимум на что способен. Протащил шайбу от ворот Коноваленко до ворот Шаповалова, и лишь в последний момент, решив всю славу себе не загребать, отпасовал на открытого «Малыша». И на сорок второй минуте счёт стал разгромным 0: 4.
— Ну, ты и ходок, Иван, — заулыбался Боря Александров, когда мы поздравляли друг друга с успехом. — В Горьком у тебя одна, в Ленинграде другая.
— Иван у нас своего не упустит, — поддакнул Сашка Скворцов.
— Харе вам! С Женькой у меня всё серьезно, а с Ириной мы просто друзья, — смущённо пробормотал я, катясь на скамейку запасных.
На скамейке, сначала на меня пристально посмотрел Бобров, решая казнить или миловать, а затем со спины незаметно подошла Ирина Понаровская.
— Поздравляю, — улыбнулась она. — Можно спросить? Откуда у вас такая красивая форма? Яркая, оранжевая с мордочкой кота в центре?
— Это называется ребрендинг, — козырнул умным словом, которое услышал от меня, Боря Александров. — Считается, что коты приносят удачу, и теперь это наш логотип.
Вообще надо сказать новая хоккейная форма, произвела впечатление не только на Ирину. На фоне тёмно-синих со звездой и большими буквами СКА полинявших от бесконечных стирок шерстяных свитеров, в которых играли армейцы Ленинграда, мы выглядели как гости из будущего. А это совсем другое самоощущение, как будто ленинградцы хоккеисты второго сорта, а мы самого высшего. Конечно, это было не так. Играть в хоккей игроки СКА умели, но вот схема их игры и тренировочные методики давно устарели. Поэтому мы сегодня как никогда доминировали, а хозяева льда мучились. Дошло даже до того, что 57-ой минуте, когда счёт стал 0: 5, шайбу забил вышедший на пару смен Доброхотов, Сева Бобров приказал третьей пятёрке и запасным идти в раздевалку и переносить наши вещи в автобус. А за минуту до конца матча вообще на льду остался доигрывать, вратарь Коноваленко, защитники Гордеев и Куликов, и я со своими «пионерами».
— Мужики! Не обижайтесь! У нас самолёт улетает, — я в одиночку полез пожимать руки игрокам СКА, когда прозвучала финальная сирена. — Спасибо за игру! Удачи вам в следующих играх! Николай Георгиевич, — я пожал руку тренеру ленинградцев. — Извините Севу Боброва, он со всеми в автобус убежал. Он просил сказать, что по поводу второй сборной СССР в декабре в Москве пообщаетесь. У нас там куча матчей. И вы там, кстати, со «Спартаком» играете. Удачи, мужики!
Последние слова я выкрикнул уже на ходу, спеша прямо в хоккейной форме в автобус. Так же на бегу попрощался и с Ириной Понаровской, встреча с которой меня, четно признаться, озадачила. К чему бы это?