В ресторан, где гремела музыка, и шло веселье, по причине отсутствия наличных средств, богатого наследства и иных сбережений я решил из гордости не ходить. Ненавижу брать взаймы, тем более на эти заёмные деньги гулять. И проглотив на ужине после матча курицу с макаронами, я в спокойной, почти домашней обстановке завалился на кровать и открыл книгу рассказов Герберта Уэллса, которую «Малыш» уже неделю не мог осилить. При невероятном хоккейном таланте Боря Александров имел такое же невероятное равнодушие к знаниям. Скорее всего — это было возрастное. И как ему было объяснить, что чтение хорошей художественной литературы развивает стратегическое мышление, которое пригодится и в хоккее и в жизни, я не знал. Но пока прибегать к подзатыльникам и уховредительству не решался.
Первый рассказ Уэллса «Дверь в стене», честно говоря, я не дочитал, потому что сладкая зевота клонила в сон и мешала сосредоточиться на каком-то мальчике, который всю жизнь мучился вопросом, войти в эту дверь или не войти. «Да, пожалуй, нужно для «Малыша» найти что-нибудь менее муторное, — подумал я, медленно засыпая. — Английская литература специфическая, климат у них на островах мрачно-дождливый, поэтому чтение нагонят тоску и сон. Будут деньги куплю лучше Кира Булычёва».
Внезапно меня кто-то дёрнул за плечо. Я резко открыл глаза, на меня смотрел встревоженный Боря Александров.
— Иван срочно вставай, там Свистухина менты крутят!
— Зачем? — Я попытался перевернуться на другой бок, но не тут-то было, потому что Борис вновь меня начал трясти.
— Да пьяный он в драбадан, да там почти все уже хорошие, кроме нас, молодёжи, Ковина, Скворцова, Доброхотова. Да вставай ты, нам же играть через день за сборную!
— Михалыч разрешил по чуть-чуть! — Выругался я и встал. — Как можно нарезаться по чуть-чуть в драбадан?
Когда мы с «Малышом» спустились на первый этаж, в фойе гостиницы, картина предстала пренеприятная. Свистухин сидел на полу, а рядом стояли два милиционера. При этом Николай на ломано-алкогольном языке доказывал, что здесь в Москве он оказался случайно, после того как его в самолёт посадили, с клюшками, из Койкого.
— Он говорит, что прилетел из Горького, — пояснил я товарищам милиционерам речь одноклубника.
— С клюшаками вместе уууу, — добавил Свистухин, нелепо улыбаясь и изображая руками самолёт.
— То есть вы его знаете? — Спросил меня лейтенант милиции.
— Это мурло? В первый раз вижу, — я прямо при всех отвесил подзатыльник Свистухину, после чего тот завалился на бок. — Тут дело такое товарищ лейтенант, мы хоккеисты из Горького.
— Я уже понял, — еле сдерживая улыбку, сказал блюститель закона и порядка.
— У нас сегодня после игры брали кровь на допинг пробу, ну и сказали, чтоб потом для дезинфекции спиртом обработали место укола. А кое-кто перестарался. — Я кивнул на Николая.
— Мы из Койкого, — поддакнул Свистухин, вернувшись в сидячее положение. — Мы за котоф ууу.
— Штраф надо бы заплатить, за хулиганство в общественном месте, — прокашлялся второй милиционер. — Двадцать пять рублей.
Я нагнулся к пьяному хоккеисту, сунул руку во внутренний карман и вытащил деньги, часть которых отдал милиционерам, а сдачу вернул обратно. Затем этого пьяного балбеса я приподнял за шиворот, перехватил его так, чтоб он мог, опираясь на меня, семенить ногами и потащил через фойе в сторону лестницы.
— Михалыч разрешил по чуть-чуть, — грозно зашептал я. — Так какого же рожна?
— А я итак по чуть-шуть, — обиделся пьяный в драбадан хоккеист. — Сначала шуть водки, затем шуть конька, а потом пива, шамаского… Но! Всего по шуть-чуть.
— «Малыш» принимай клиента! — Крикнул я Александрову, который ожидал меня на лестнице, так как милиции опасался с детства. — Сейчас ещё зайду в ресторан, и всем, кто спиртные напитки по чуть-чуть смешивал, уши отвинчу.
В ресторане гремел ансамбль, и отплясывала под ритмы зарубежной эстрады уже хорошо подвыпившая толпа. Я не сразу нашел кто, где из наших сидит. Но те, кто мне попался на глаза, выглядели не хуже, хоть и не лучше, остальных посетителей. Поэтому предупредив хоккеистов, что местная милиция, если будешь пьяным валяться, сдерёт по сто рублей с рыла, посчитал свой долг выполненным. И вообще, я не нянька взрослым здоровенным мужикам! Именно так в номере, я «Малышу» и сказал, уже по-серьёзному ложась спать.
***
В пятницу 10 декабря, с самого утра после завтрака Боря улетел с другими молодыми одноклубниками по московским центральным магазинам. Он, конечно, звал и меня, но рубль мелочью мне хватило бы только на автобус и мороженое, поэтому сказав, что хочу отоспаться, я на уговоры не поддался. Кстати, на завтрак спустились не все. Пятёрка Свистухина не встала в полном составе. От пятёрки Федотова пришёл один защитник Юра Фёдоров. Из моей пятёрки не встал другой защитник Володя Гордеев. Помощники Севы Боброва, который, как и всегда в Москве ночевал дома, второй тренер Борис Чистовский и тренер вратарей Саша Котомкин хоть и смурные, но на завтрак вышли.
«Эх, Всеволод Михалыч, развёл ты демократию, — зло подумал я, осматривая пустые места за столиками. — С другой стороны, два таких нервных матча откатали, что может быть Сева и прав». Хотя лично меня успокаивали совсем другие вещи. Например: покормить котов, покрутить педали велотренажёра, потягать гантели со штангой или поколотить боксёрскую грушу. К сожалению, сейчас ничего из этого я сделать не мог. И план на сегодняшний день накидал следующий: ещё поспать, потом на обеде поесть и пойти гулять пешком по набережной Москвы. А вечером? А вечером — видно будет.
Но как это часто в последнее время случается — все мои планы полетели кувырком. Когда Борис ушёл по магазинам, в дверь комнаты кто-то настойчиво постучал. Я сначала подумал, что пришёл просить пощады Свистухин, но на пороге стоял низенький черноволосый молодой человек с хитрыми еврейскими глазами.
— Меня ипотека и кредитные ваши грабительские программы не интересуют, — пробурчал я, закрывая дверь. — И ценные бумаги я тоже приобретать не намерен.
— Постойте, это ваша плёнка? — Черноволосый протянул картонную коробку с демо-записью нашего горьковского заводского ансамбля.
И тут до меня дошло, почему у странного посетителя так живо бегают и блестят глаза, как будто он увидел слиток золота. «Продюсер, мать твою, — подумал я, пропуская молодого парня в номер. — Вроде на Айзеншписа похож».
— Ты случайно не Юрий Айзеншпис? — Спросил я, рассматривая посетителя как экспонат в музее.
— Что вы, Юра уже почти два года, как сидит, — грустно улыбнулся незнакомец с хитрыми еврейскими глазами. — Меня зовут Миша Плоткин, может, слышали?
— Нет, меня больше интересует хоккей. Юра значит уже сидит, а ты ещё работаешь, — пробормотал я. — Давай ближе к телу, как сказал Мопассан. Мальчишки мои заинтересовали?
— Это же просто хиты! — Эмоционально зашептал парень. — С этим материалом можно столько заработать, что вы не представляете, это же сотни концертов в год по всему союзу! Могут ваши ребята выступить завтра здесь в ресторане гостиницы?
Я забрал у Плоткина из рук плёнку в картонной коробке, на которой был написан телефон папы-профессора пианиста Савелия. «Что ж ты друг такой не внимательный, если продюсер, — подумал я. — Кстати, мне как раз нужны деньги! Вдруг Ирина приедет».
— Мои ребятишки как пионеры всегда готовы, — улыбнулся я. — Но Горьковская филармония не дремлет и завтра у них прослушивание там в филармонии. — Я дождался, пока продюсер загрустит и тут же добавил. — Однако за сто рублей я берусь порешать внезапную проблему.
— Сто рублей, — поскучнел черноволосый посетитель, затем отвернулся, отсчитал деньги и выложил нужную сумму на журнальный столик. — Завтра чтоб были как штык.
— Как четыре штыка, — поправил я Плоткина, пересчитывая деньги. — Чёрт, как же я забыл! У моих мальчишек, ещё один концерт будет в воскресенье в одном из ресторанов Москвы. Где сказать не могу коммерческая тайна. Ещё сотня нужна. Лучше конечно сто пятьдесят, но мы русские друг друга не обманываем, поэтому решу и это недоразумение за сто. — Я подмигнул совсем впавшему в грусть и тоску продюсеру.
— Это последние деньги, — Миша Плоткин выложил ещё сотню мятыми десятками.
— Завтра в два часа мои мальчишки будут здесь, и делайте с ними, что сочтёте нужным. А сейчас простите у меня дела, нужно привести себя в товарный вид, чтобы решить наши с вами «непонятки». — Я открыл дверь своего номера, чтобы выпроводить незваного дорого гостя.
Чем была хороша гостиница «Юность», кроме близости к Лужниковским спортивным объектам? Прямо в ней можно было поиграть в бильярд, в настольный теннис, сходить в парикмахерскую и в почтовое отделение. Именно туда после чашечки прекрасного кофе в ресторане я и направился. «Нет, всё же жить без денег плохо и скучно, хотя в СССР такое вполне возможно, если ты спортсмен находящийся на каких-нибудь сборах», — с такими простыми мыслями я набрал по межгороду номер профессорской квартиры в городе Горьком. Длинные гудки в трубке я слушал примерно тридцать секунд, из чего следовало, либо пианист Савелий живёт в огромных апартаментах, либо никого нет дома, либо кое-кто все ещё спит. Наконец трубку взял какой-то недовольный старческий голос.
— Кто это?
— Вас беспокоят с телестудии из Москвы, мы хотим пригласить вас выступить на Новогоднем голубом огоньке. Сразу после Юрия Никулина перед певицей Эдитой Пьехой.
— С лекцией по высшей математике что ли? — Недовольно пробурчал профессор.
— То есть песен эстрадных вы не поёте? — Хмыкнул я. — Значит, меня неправильно информировали. Очень жаль в ЦК партии сейчас большее значение уделят развлекательному телевидению.
— Постойте, — сказал старческий голос и затем в трубке появился молоденький голосок. — Здравствуйте, меня зовут Савелий, наш ансамбль с радостью выступит у вас в Москве.
— Слушай сюда пианист! — Рявкнул я. — Завтра с инструментами в два часа дня вся ваша банда должна быть в гостинице «Юность». Сначала сбацаете здесь в ресторане, а потом поедете по всему союзу с песнями и плясками деньги зашибать. Не перебивай! Обязательно раздобудьте ласты, в них будет ваша фишка. Выйдете в концертных костюмах и в ластах, сразу вся Москва с катушек слетит. Запомнил?
— Ну, хорошо, — согласился петь в ластах пианист Савелий, так как чего не сделаешь ради переменчивой мирской славы.
***
«Значит, мальчишек своих музыкальных я пристроил, — думал я, гуляя по набережной в сторону Кремля. — Плоткин, Плоткин — знакомая фамилия. Либо он с Пугачёвой работал, либо с ВИА «Лейся, песня». Парень хваткий, отдал двести рублей незнакомому человеку без расписки, так его с музыки распёрло. Но что-то всё равно ещё гнетёт! Что-то я упустил? Театр какой-то? Вампилов, ёжкины коты! Он же пока живой, а должен скоро утонуть на Байкале! Значит у меня сегодня по расписанию, кроме разгона облаков ещё и подвиг».
Всё что я знал о биографии писателя Александра Вампилова, я подчерпнул из художественного фильма, где главную роль исполнял Андрей Мерзликин. Понятное дело, что в кино могли многое переврать, но в большой советской энциклопедии всё равно нечего нет. Был в том кинофильме один эпизод, когда Вампилов принёс свою рукопись в театр «Современник» Олегу Ефремову, который его культурно отшил. А это значит в «Современнике» нужно искать того человечка, который или что-то видел, или слышал, или знает, или помнит, или догадывается. Главное — это работа со свидетелем, как говорил Глеб Жеглов.
***
В гостиницу я вернулся к обеду, злой и голодный. Нихрена в «Современнике» не знали про Александра Вампилова, кроме того, что его кое-кто называл наглым бурятом и требовал больше сюда не пускать. Дали какой-то адрес редакции иркутской газеты «Советская молодёжь» и всё. «Ну, хоть что-то», — думал я, опрокидывая в себя на автомате первое, второе и третье.
— Поел? — Сразу с вопросом забежал в ресторан Сева Бобров одетый в пальто и кепку. — Сейчас быстренько подстригись, побрейся, тут прямо в гостинице парикмахерская. Портом натягивай новенький пиджак, отглаженные брюки и галстук.
— Носки свежие надевать?
— Дурак! — Бобров хлопнул кулаком по столу. — Через час нас ждет в одном месте очень серьезный человек. И не вздумай там шуточки свои несмешные рассказывать.
— А сколько могут дать за юмор в том месте? — Я немного поднапрягся.
— Может, и ничего не дадут, но команда и сборная дальше продолжит играть и без тебя, и без меня. У меня-то пенсия хорошая, а ты пойдёшь токарным способом болты на заводе обрабатывать. — Сева забрал мой компот и залпом его выпил.
Уже в машине по дороге к важному и серьезному человеку, главный тренер рассказал, что случилось, пока я в гостинице отсыпался и отъедался. По своей наивности сходил он в Госкомспорт, чтобы уточнить детали его работы со второй сборной, ну и по-тихому узнать — из-за кого нас судьи «любить» перестали? Если с первым вопросом никаких проблем не возникло, то по второму даже слегка намекнуть никто и ничего не захотел. Зато, как только Сева вернулся домой, раздался телефонный звонок и его пригласили на встречу.
— Теперь понимаешь, куда едем? — Шепнул Бобров, поворачивая свою «Волгу» на Рублёво-Успенское шоссе.
— Тих, тих, тих, — замахал я руками. — Тормози шеф! А меня-то ты зачем с собой волочёшь? Я ещё хочу в хоккей играть, а не топором махать на лесоповале.
— Настоятельно попросили взять тебя с собой, познакомиться хотят с таким резким пареньком. Да и потом, ты главное молчи и кивай, авось пронесёт. — Хмыкнул Бобров. — Я в эти места ездил раньше в компании Василия Сталина ещё, когда в ВВС играл. Хороший был мужик, любил выпить, погулять и нас спортсменов, кстати, не забывал. Вася для хоккея сделал вообще много. Война только закончилась, разруха, жрать нечего. — Всеволод Михалыч, вспомнив свою молодость, тяжело вздохнул и замолчал.
Однако мы, где-то не там свернули, так как Сева мог и подзабыть сюда ли он ездил с Василием Сталиным или не сюда, и нас тут же остановил наряд бойцов в полной боевой готовности, которые патрулировали окрестности на первом советском внедорожнике системы ГАЗ-69. В народе ещё такую машину прозвали «газиком» или «козликом». После проверки документов, небольших переговоров по рации, первый, первый, я второй, нас проводили туда, где уже с нетерпением ожидали.
Лично я Юрия Андропова, а это именно он нас пригласил для беседы, запомнил, когда у нас в Твери в начале восьмидесятых стали устраивать рейды посреди белого дня, выявляя бессовестных прогульщиков. Могли прямо в кинотеатре, в магазине или в парикмахерской подойти и попросить документы. Короче клоунада была ещё та, как только появлялся наряд милиции, очередь к пивной бочке моментально испарялась. Что характерно бежали, мелькая пятками и виноватые, и невиновные. И если при Горбачёве, который боролся с алкоголизмом, народ научился пить все, что горит, то при Андропове, прогульщики научились заранее оповещать друг друга, где сегодня будут проходить облавы. Вот в чём сила изобретательного русского народа — в умении приспособиться к любой глупости царствующих особ.
Принял нас председатель КГБ СССР у себя на даче в гостиной на первом этаже. Сразу же бросались в глаза книжные полки с книгами от пола до потолка. И первое впечатление, которое на меня произвёл Юрий Владимирович — это был резкий контраст, между тем человеком, когда он улыбается и тем, когда он серьёзен. Душа парень мгновенно превращался в холодного и расчётливого дельца.
Минут пять Юрий Андропов ходил вокруг да около, рассказывая, что большой любитель хоккея, что в этом сезоне он поражён преображением нашей простой автозаводской команды в одного из лидера чемпионата. Ну, а Всеволод Михалыч — это вообще его спортивный кумир. Потом, решив, что хватит тянуть кота за хвост, председатель КГБ сказал, что знает о том, что в последних двух играх судейство было не на высоте.
— Поэтому Всеволод Михалыч, я хочу вам сделать такое предложение. В этом сезоне, я постараюсь проконтролировать, чтобы ваше «Торпедо» больше никто не обижал, но и вы должны пообещать, что в следующем году примете под командование, так сказать, моё московское «Динамо».
Улыбка, которая была на лице Севы Боброва, так и застыла словно маска. Я посмотрел на часы, как бы намекая, что пора оставить в покое государственного деятеля с его большими государственными заботами.
— А вы подумайте, — мягко подтолкнул к нужному решению Севу председатель КГБ. — И вы молодой человек подумайте. — Юрий Андропов впервые обратил внимание на меня. — Вам тоже нужно расти, и в «Динамо» всё для этого профессионального роста есть. Кстати, у вас в команде молоденький мальчик бегает, этот… Александров и ему тоже нужен рост.
— А как же Аркадий Иванович Чернышёв? — Спросил Сева Бобров про прославленного динамовского наставника, который сейчас был главным тренером «Динамо» и сборной СССР.
— Аркадию Ивановичу тоже нужен рост, засиделся Аркаша на одном месте. Назначу его начальником над всеми динамовскими командами, молодёжными, юношескими и так далее. — Андропов улыбнулся своей разудалой весёлой улыбкой деревенского гармониста. — А вы как считаете молодой человек?
«Я считаю, что профессиональный спорт должен строиться на несколько иных принципах! Устроили из хоккея способ межведомственных разборок. Если ЦСКА победит, то у вооружённых сил «колбаса» толще и длиннее, если «Динамо», то КГБ — круче всех. Ну а если «Спартак», то рулит торговля, пищевая и лёгкая промышленности».
— Я считаю, что спорт должен вносить свой финансовый вклад в дело построения коммунизма и развитого социализма. Ещё Ленин говорил, что «из всех искусств для нас важнейшими являются кино и цирк». А хоккей — это же тот же цирк, где мы, хоккеисты, забрасывая шайбы, должны зарабатывать деньги и вдохновлять на трудовой подвиг весь советский народ…
— Я это всё хорошо понимаю, — перебил меня Юрий Андропов. — Вот и забрасывайте шайбы за моё «Динамо».
— Мы подумаем, — ответил Сева Бобров и за себя, и за меня.
***
В машине, пока мы ехали по Рублёво-Успенскому шоссе, которое ещё в 14-ом веке называли «Царской дорогой», так как по ней ездили помолиться в Саввино-Сторожевский монастырь русские правители, не было произнесено ни слова. По лицу Боброва я впервые не мог понять, злится он на меня или наоборот результатом разговора с председателем КГБ доволен. А возможно Сева и сам до конца не мог решить, хорошо завершилась эта короткая беседа или нет. Лишь немного не доезжая до гостиницы «Юность» Бобров остановился и, кивнув головой, предложил мне выйти из машины.
На улице падал редкий мелкий снежок, прохожих практически не было, ведь рабочий день ещё не закончился и народ в большинстве своём не ломанулся через производственные проходные по магазинам, в садик за детьми, да и просто погулять и отметить завершение очередной рабочей недели.
— Что там, в будущем твоём, я случайно «Динамо» не тренировал? — Тихо с еле заметным наездом спросил Бобров. — Нет? Значит буду. Да и тебе, если заартачишься, год спокойно играть не дадут. Эдик Стрельцов, по слухам, тоже в «Динамо» не захотел переходить. Соображай, что с ним случилось дальше. И чё ты завёл про свою спортивную экономику? Это же КГБ! Это на рынке учёт в рублях, а там в посадках. Отловили столько-то шпионов, раскрыли столько-то заговоров, будет премия в квартал. А нет, значит — плохо работаешь. Завтра у нас утром тренировка второй сборной и днём я звоню куда надо и даю согласие. Зато спокойно доиграем чемпионат и возможно выиграем его. Что ты молчишь?
— Втравил я тебя Всеволод Михалыч в передрягу, — пробормотал я. — Но с другой стороны под крышей КГБ тебя никто из сборной не уволит. Пока только нашим парням ни слова.
— Максимум неделю тайна «Мадридского двора» продержится, — усмехнулся Сева Бобров. — Ты знаешь, что к нашим защитникам Фёдорову и Куликову уже ЦСКА клинья подбивает? У армейцев ведь в обороне много возрастных ребят, а Фёдор с Куликом, которые два года назад в ЦСКА уже по матчу провели, тогда не пригодились, а сейчас, как говорится — ко двору. К Вовке Минееву, нашему второму вратарю из «Крыльев» сваты подъезжают. У вас товар, у нас купец. Такова судьба всех периферийных команд, выстрелят они разок и все перспективные игроки тю-тю.
— Сам знаю, не в капусте родился, — махнул я рукой. — Давай сначала чемпионат выиграем, а там видно будет. Осталось всего тринадцать матчей, два с ЦСКА, один с Динамо, с «Крыльями» две домашние игры, с «Трактором» тоже две игры дома, и ещё несколько по мелочи.
— Пока про клуб забыли, на кону сборная, — сказал Бобров и пошёл машину.
***
После ужина, когда команда почти в полном составе пошла в кинозал, который находился тут же в гостинице, я сел писать письмо незнакомому мне человеку в далёкий Иркутск.
«Уважаемый, Александр Вампилов. Пишу по просьбе своей любимой бабушки, которая живёт в глубинке и является страстной поклонницей театрального искусства. Недавно она увидела вашу замечательную пьесу, которая произвела на неё очень большое впечатление. Ещё одно увлечение моей бабушки — это гадание на картах таро. И вот что она нагадала вам. Через год, другой ваши пьесы будут ставить все столичные театры страны, а так же по ним будут снимать кино. Но вы можете скоро трагически погибнуть, отмечая день своего рождения на Байкале. Будьте, пожалуйста, осторожны.
P.S. От своего имени хочу добавить, лично мне бабушка нагадала, что я стану внезапно известным хоккеистом. И хоть я ей не верил, это произошло. С уважением, хоккеист горьковского «Торпедо» Иван Тафгаев».
Постскриптум я дописал специально, чтобы Вампилов воспринял мои слова максимально серьёзно и при желании смог убедиться, что такой человек как я — существует. И вообще, есть такая точка зрения, что вмешиваться в будущее нельзя. Но лично я другого мнения, если порядочные и талантливые люди помогут друг другу в настоящем, то в будущем для подлецов не останется места.
— Иван! — Прямо с порога комнаты вскрикнул «Малыш», который прибежал с киношки. — Ты тут чего устроил? Зачем весь пол забросал мятой бумагой?
— Это не мятая бумага — это муки моего творчества, — тяжело вздохнул я. — Хочу предложить в Госкомспорт, чтобы в хоккей играли не одной шайбой, а сразу двумя. Как тебе идея?
— Херня, — коротко бросил Боря Александров. — Ко мне завтра Алёнка из Горького приезжает, надо бы её устроить в нашу гостиницу. Помоги.
— Ладно, придумаем что-нибудь, — сказал я, вставляя последний вариант письма Вампилову в конверт.