Так и спасся из капища. Хоть совета от жрецов не привез, но зато привез вести. И себя воротил в целости.
Тут Тарасмунд сказал Гизарне, что получил он добрый урок - каковы языческие капища. Чем по местам таскаться, где бревнам поклоняются, шел бы лучше в храм Бога Единого и с годьей потолковал. Он, Тарасмунд, сам объяснить не берется, а годья хорошо такие вещи растолковывает.
Рагнарис заревел, что не для того Тарасмунда пригласили, чтобы он подобные речи вел. О деле думать нужно, а не богами квитаться.
Хродомер же, как Гизарна о Верекунде речь повел, за голову взялся да так и держался, будто болела у него голова. На лице страдание застыло. Когда замолчали все, сказал Хродомер:
- Дурак ты, Гизарна. Думали мы, один Одвульф у нас дурак, оказалось двое вас таких. Сговорились вы, что ли, село наше позорить?
И спросил Гизарну:
- Если тебя за Нутой посылать хотели, то как бы Нута через тебя, мертвого, волю свою объявил?
Гизарна рот раскрыл. Видно было, что он о том и не подумал. Он так Хродомеру и сознался. Хродомер же рассказал, что когда был в таких же летах, что и Гизарна, посылали его за духом одного умершего воина спросить, кому он землю завещает, ибо остались у него дети, дочь и незаконнорожденный сын. В том же капище это было. Нута тогда в силе был. Дали тогда Хродомеру одежду, белую, с рунами, как ту, что Гизарна отверг. Отвели в священный круг, к Вотану, и дали испить священного меда, того, за который Вотан умер. И Нута тоже меда испил. И взял его Нута за руку, и они пошли того воина искать. И догнали того воина. Возле самой Вальхаллы догнали. Не хотел тот воин с ними говорить, ибо о другом его мысли были. Но Нута с Хродомером его принудили. И сказал тогда тот воин, чтобы землю сыну отдали, хоть и не от жены рожден. И больше говорить не стал, повернулся и ушел. Хродомер за ним пойти хотел, потянуло его в Вальхаллу, но Нута не позволил. Сказал, что время его не пришло. И вернулись они с Нутой назад.
Гизарна как услышал, зубами заскрежетал от досады. Вальхаллу мог бы увидеть, если бы не сбежал! Хоть сейчас бросай все и беги к жрецам каяться.
Тут все зашумели. Хродомер же всех вон выгнал, сказав: "Ступайте все отсюда. Устал я".
Дедушка Рагнарис потом сказал, что Хродомер устал от нашей глупости. Я по дедушкиному лицу видел, что дедушка опасаться начал: с какими-то вестями дядя Агигульф от гепидов вернется.
Дядя Агигульф с Валамиром к полудню следующего дня вернулись. Мы уж не чаяли дождаться, ибо все посланники наши с дурными вестями возвращались. Эти же веселые вернулись, с уханьем молодецким по улице проскакали.
Дедушка Рагнарис как завидел, так сразу за голову схватился: вот уж точно, наозоровали у гепидов наши богатыри! Иначе не стали бы так веселиться. Дедушка Рагнарис своего младшего сына, любимца Вотана, хорошо знал.
Дядя Агигульф на двор заскочил, с коня соскочил, поводья Гизульфу кинул, сестру мою Галесвинту (под руку подвернулась) поднял в воздух и закружил, выпью крича. По всему видно было - знатно озоровал дядя Агигульф, с Валамиром, дружком своим, у гепидов посланцем будучи.
После Галесвинту на ноги поставил и на Сванхильду покусился, рыча престрашно. Да, стосковался по дому дядя Агигульф. Любо-дорого глядеть было на дядю нашего Агигульфа, какой он добрый молодец: на поясе мертвая голова болтается, из-под шлема белокурые кудри во все стороны торчат. Стоит дядя Агигульф, осматривается, все ли ладно во дворе, травинку покусывает. В серых глазах солнечный свет. У дяди Агигульфа глаза с лучиками, дедушка говорит, что это к богатству.
Отвели дядю Агигульфа в дом. Сестры мои, мать и дедушкина наложница Ильдихо его помыли, накормили, напоили, как доброго коня, чуть не скребком почистили. После дедушка Рагнарис велел дяде Агигульфу все, как было, сперва в дому рассказать. После одвульфова посольства страшно боялся дедушка, что и этот посланник опозорит его.
Вот что дядя Агигульф рассказал.
Ехали с Валамиром весело. Хорошо ехали. Дядя Агигульф мертвую голову на копье надел и все похвалялся, что так-то к гепидам и въедет. Знай наших!
Тут дедушка Рагнарис дураком его назвал. Кто же так поступает? Вдруг голова от какого-нибудь гепида, поди их всех упомни.
Дядя Агигульф признался, что он тоже так подумал. И Вотан, не иначе, присоветовал ему благоразумие проявить, потому что еще загодя спрятал он голову в седельную суму.
Гепидский дозор их задолго до села гепидского выследил. Как гепиды из засады вышли, приготовились наши богатыри к бою. Но боя не получилось. Знакомые это оказались гепиды, вместе на дальнего Афару за солью ходили. Они Валамира признали. Дядя Агигульф в тот поход не ходил, потому что болен был, с огневицей да трясовицей боролся, а потом поле наше пахал, о чем вспоминать не любит.
И спросили наши богатыри гепидов: почему, мол, те дозор выслали. Гепиды отвечали, что неспокойно стало в округе, чужие так и шастают. Один из дозорных этих с нашими в село их поехал. По дороге рассказал, что у них приключилось.
Есть у них в селе один человек по прозванию Сьюки. У него было трое сыновей. Сьюки и двое старших его сыновей живы-здоровы, и жены их здоровы, и дети их тоже здоровы, в чем гости дорогие смогут убедиться, когда в село приедут. Только вот не советует тот гепид нашим богатырям к этому Сьюки ходить, ибо старец сей въедливый да самодурный, откуда и прозвище взялось "Сьюки", то есть "Напасть". По-настоящему этого Сьюки Сигисмундом зовут.
Младшего же сына этого Сьюки-Сигисмунда прозывали Скалья.
И вот какая с этим Скальей беда случилась.
Был он добрым воином, одним из лучших. Агигульф помнил Скалью по одному походу и подтвердил: действительно, добрый воин. А Валамир Скалью не припомнил, хотя недавно, по весне, вместе с теми гепидами в поход ходил.
Внезапно напасть эта Скалью постигла. Два только года назад это произошло. В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Отчего снизошла - никому не ведомо, да только так она со Скальей и осталась. И стал Скалья вутьей, одержимым; одичал и жил с той поры в лесах.
Он не имел жены, этот Скалья, и с отцом своим жить не стал, ибо Сьюки хоть кого из себя выведет. Так и случилось, что Скалья дом поставил себе на краю села, подальше от родителя своего. И никто не мог ему в том перечить, ибо все свое добро добыл Скалья в походах, а что в походах добыто, на то родитель руку наложить на смеет. Усердный был человек Скалья.
Два раба у Скальи было и одна молодая рабыня. С ними и жил в своем доме на краю села.
И вот беда такая! В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Ни с того ни с сего зарубил рабов своих, скот перебил, дом свой поджег и ушел в леса.
С той поры так и жил - по лесам бродил. Охотникам иногда он попадался. А жил он на озере. Если от вашего озера считать (так гепиды про наше озеро говорили), то это четвертое озеро будет. На том-то озере он и жил, вутья Скалья.
Видели раз или два его с выводком волчиным. Не иначе, дети Скальи, от волчицы рожденные.
К вутье-одержимому никто не подходил близко; однако не было случая, чтобы он своих тронул. Так Агигульфу с Валамиром дозорный-гепид поведал.
Недавно же явился Скалья в село. Среди бела дня пришел. Один пришел, не было с ним волков. Труп принес. Закричал Скалья страшным голосом, труп посреди села бросил, сам же повернулся и обратно в лес пошел.
Увидели мы тут, что какого-то чужака Скалья убил. Одежды на трупе не было, все с него Скалья снял. Распорот живот, сердце и печень вырваны. Видать, съел их Скалья, ибо когда приходил, лицо у него было в черной крови.
Но все равно видно было, что чужой этот человек, убитый Скальей.
А еще через несколько дней охотники Скалью в лесу нашли. Весь изрублен был Скалья страшно. Видно было, что свирепый бой шел, ибо одному человеку не одолеть Скалью. Не меньше десятка их, видать, было. И те, кто убил Скалью, уходить умели, ибо следы хорошо запутали. Только недалеко от того места, где битва та шла, стрелу в дереве нашли. Чужая это стрела была, незнакомая. В наших местах таких не делают. Короче, чем у нас, у гепидов.
И сказал тот дозорный, что с нашими посланцами ехал: "У нас говорят, что не жить тем, кто Скалью убил, ибо потомство его мстить будет за гибель родителя своего. Тот волчий выводок уже подрос. Те, кто волчат видел, говорят - по повадке видно, не иначе, дети Скальи то были".
Как Скалью убитого нашли, то сперва на вас, на готов, подумали (это гепид рассказывает). А потом вспомнили, что нет лучников среди готов. И отродясь не было.
Богатыри наши обиду проглотили, ибо помнили, что посланцами едут.
Агигульф решил о другом поговорить и спросил, не сохранилась ли голова от того чужака. Гепид отвечал: нет, не сохранилась. Сожгли вместе с головой - так старейшины велели.
Агигульф с минуту молча ехал; после же решился и сказал, что, мол, у него тоже подобный случай был.
И замолчал значительно.
Гепид спросил, что за случай. Агигульф вместо ответа голову из мешка достал и гепида поразил. И сказал, что ради этой головы и едет. Возле нашего села тоже чужаки объявились, вот старейшины и послали лучших воинов с гепидскими старейшинами разговаривать.
А потом возьми да и спроси того гепида: не ваш ли часом под мой боевой топор подвернулся?
Гепид голову двумя руками принял, за щеки взял, долго вглядывался, поворачивал так и эдак, после назад вернул Агигульфу со словами: нет, незнакомый. А после добавил: "А с чего ему нашим быть, у нас в селе, кроме Скальи, и не помирал никто. А это не Скалья".
Так втроем, дивясь и беседуя, в село и приехали.
Со старейшинами был разговор, продолжал Агигульф. Старейшины рассказ того гепида подтвердили: да, ходят здесь в округе чужие. Для того и дозор вперед села выслали, что те из наших, кто бортничает, говорят, что кто-то мед крадет.
Тут дедушка Рагнарис спросил: "А задержались-то вы с Валамиром почему?"