Скилл и сам не собирался уподобляться богачам, но он не мог согласиться с такой странной логикой.
- А дом? На какие средства куплен этот дом?
Заплетя волосы в пышную косу и закрепляя ее жгутом, девушка сказала:
- Его построил отец Менандра. Он был воин и пришел сюда из Золотого города. Пришел и остался. Он был со странностями, утверждал, что любит работать. Работал каждый день, в конце концов надорвался. Видишь, к чему может привести работа?
Скиф ничего не ответил, а лишь покачал головой. Ему не хотелось спорить. Он вдруг почувствовал, что может многим пожертвовать ради любви этой прекрасной девушки, ради дружбы с ее странными друзьями. Ему ведь тоже не слишком много надо, и потом...
- У меня есть деньги, - сообщил он Лаонике.
- Много?
- Достаточно.
- Это прекрасно! - Она обрадовалась. - Ты купишь мне новую тунику. Купишь?
Ее голосок звучал чуть капризно. Это было столь очаровательно, что скиф не выдержал и улыбнулся.
- Сколько угодно.
Лаоника оценивающе оглядела Скилла.
- Вообще-то ты довольно странный парень. Ты воин?
- Да.
- Но ты не эллин. - Скилл утвердительно кивнул головой. - Кто же? Латинянин? Кельт? Ибериец?
- Я скиф.
- Скиф? Ой, как неловко получилось! Менандр, кажется, наговорил лишнего...
- Ничего, я не обиделся. Скифы и вправду иногда позволяют себе выпить больше, чем следовало бы. Ты не говори ему, что я скиф. Не надо ставить его в неудобное положение.
- Хорошо, - согласилась девушка. Сев на корточки, она стала тормошить Скилла. - Ну, одевайся и пойдем. Пойдем же!
Когда они вернулись в залу, все тактично сделали вид, будто ничего не заметили. По-прежнему тихо позвякивала кифара, а Менандр вел свой бесконечный разговор.
- Жить для себя - вот высший принцип жизни. Лишь тогда она имеет смысл. Я живу ради того, что я люблю. Почему я должен жить для других? Почему я должен жить для пузатого кабатчика, вонючего землекопа или гремящего медью воина? Почему? Кто мне это объяснит?
- Тогда живи для друзей!
- А зачем, дружище Скилл? Ты стал бы жить ради друзей?
- Я и так живу ради них.
- Это лишь красивая поза! Ты живешь для себя. Или нет? Тогда у тебя больная философия. Как можно жить ради друзей? Объясни мне, как ты понимаешь жизнь.
Скиф на мгновение задумался.
- Я не столь ловок в словах, как ты, но вот что значит для меня жизнь. Она была, есть и будет очень бурной. Я имел много друзей, настоящих друзей. Большинство из них я потерял. Кое-кто погиб, кое-кто ушел, остальные далеко отсюда. Но я отдал бы все ради их счастья и верю, что они сделали бы то же самое ради меня. Я из тех, кого ты порицаешь, Менандр. Я воин и вор. Я люблю кровь, пенье стрел, вой горного ветра. Я авантюрист и мне сладостно само это слово.
Авантюр-ра! Какой звонкий рык в этих трех слогах! Авантюр-ра! Ты был неправ, Менандр, сказав, что авантюристов немного. Нас много, сотни и тысячи, нас тьма. Но среди нас есть такие, что соизмеряют свои силы, и их приключения оканчиваются счастливо. И такого никто не посмеет назвать авантюристом. Такие становятся королями и тиранами, полководцами и губернаторами открытых ими земель. Это победители! Но как тонка грань от победителя, человека, соразмерно оценившего свои силы и тяжесть выбранной задачи, до авантюриста, взявшегося за заведомо невыполнимое дело и проигравшего. Был ли авантюристом царь Куруш, покоряя один народ за другим? Нет! Ведь он был удачлив. Но он стал им, проиграв битву кочевникам-массагетам, вдоволь напоившим царя кровью. Хотя осмелится ли кто назвать его поход авантюрой? Ведь Куруш собрал огромную армию, обеспеченную оружием и продовольствием, его лазутчики разведали дороги, его послы привлекли на сторону парсов многих союзников. Это была четко спланированная и подготовленная акция. Но Куруш попал в засаду и проиграл. Кто сделал его авантюристом? Судьба! А победи, и она б увенчала его лаврами. Пойми, Менандр, человек не рождается авантюристом, его делает им судьба.
Мне по душе многое из того, что превозносите вы. Я отнюдь не аскет. Я люблю красивых девушек и отменное вино, хороший стол и добрую беседу с друзьями. Значит ли это, что я такой же как вы? Может быть. Но я люблю коня и лук, погоню и ветер. И вот я уже совсем другой. Так кто же я? Где мое истинное лицо? А может ли человек жить жизнью, подобной вашей. Может ли он провести свои годы, лежа на кушетке и услаждая себя разговорами с друзьями? Его мускулы ослабнут, а кровь станет похожей на патоку. Он потеряет радость движения, радость свежего воздуха, он лишится самого сладостного из чувств - яростного ожидания. А придет время, и он перестанет получать удовольствие от вина и пищи, а еще раньше - от женщин. Он пресытится. И тогда наступит апатия...
Скилл внезапно упустил мысль и замолчал. Увлеченный своей речью, он лишь сейчас обнаружил, что из всей компании его слушает лишь Лаоника. Две парочки покинули залу, Леониск и Менандр тихо перешептывались, Герон спал в обнимку с кифарой.
- Ты хорошо говорил, дружище Скилл! - торопливо, словно уличенный в чем-то неприличном, воскликнул Менандр. - Ты очень здорово говорил. Выпей! Кто много говорит, тому надо время от времени освежать горло. Так значит, ты любишь приключения? Но и не против наслаждений? Тогда не все потеряно! Оставайся с нами и ты будешь любить лишь наслаждения. Оставайся с нами, дружище Скилл!
То были последние слова, сказанные Менандром. Он и Леониск поднялись и вышли из залы.
- У них мужская любовь, - шепнула Лаоника. Не обращая внимания на спящего кифариста, девушка обняла шею Скилла и увлекла его вниз...
На следующий день Скилл не уехал. И через день - тоже. Проснувшись, он бродил по городу, вежливо разминаясь с такими же праздными гуляками, сидел в трактирах, любовался красотами храмов и дворцов. Вечером он возвращался в дом Менандра и начиналась новая ночь, наполненная дружескими беседами, тонким запахом вина и любовью. Любовью... Сам того не замечая, Скилл не на шутку привязался к Лаонике.
Его лук валялся в комнатушке на чердаке трактира "Сон Аполлона", разъедаемый плесенью. Так же и душа Скилла разлагалась под воздействием речей Менандра. Летели дни, и скоро Скиллу стало безразлично все, что не касалось ночных застолий. Словно напоенный дурманом он бесцельно мерил шагами улицы Серебряного города, чтобы вечером вновь вернуться к дому со львом. И сладкий яд слов Менандра проникал в его мозг.
- Что наша жизнь? Ничто! Ничто, если в ней нет места удовольствиям. Долой беды! Долой труды, хлопоты, болезни, тяготы и войны! Человек рожден, чтобы наслаждаться. Пей, дружище Скилл!
И Скилл послушно глотал вино, а затем утопал в волнах любви.
Минуло немало дней, похожих на один. Однажды, прогуливаясь по городу, Скилл встретил купца Калгума.
- А, старый знакомый! - воскликнул тот, устремляясь навстречу Скиллу.
- Здравствуй, купец.
- Если я не ошибаюсь, ты собирался уехать из города?
- Может быть, - равнодушно ответил Скилл. - По-моему подобные намерения высказывал и ты.
- Да, - согласился купец. Мгновение они стояли друг против друга молча, затем купец вздохнул. - Сегодня я истратил последнюю монету. Проклятый город! Он вцепился в меня и не отпускает, высасывая деньги, кровь, мысли!
Скилл безразлично поинтересовался.
- Тебя держат силой?
- Если бы! Нет таких пут, чтоб смогли удержать купца-бронзовика. Это какое-то наваждение. Каждое утро я просыпаюсь и говорю себе: пора отправляться домой. Но стоит мне выйти на улицу - эта музыка, которой наполнены воздух и архитектура, благоуханные запахи, приветливые люди... Все это пьянит мой мозг, и я остаюсь еще на день, клятвенно заверяя себя, что уеду завтра. А наутро история повторяется.
- У меня по-другому, - задумчиво произнес Скилл. - Я нашел свою любовь. Я нашел друзей. Я люблю и любим.
- Любим! - Купец тихо рассмеялся. - Глупец! Этот город любит лишь себя. Это иллюзия любви, подобная той, что пытаются создать лжепророки, клянущиеся в любви всему человечеству. Этот город не любит никого, кроме себя. А люди здесь лживы и непостоянны.
- Ты сам лжец! - воскликнул Скилл.