- Как?
- Пигмалион.
- Ты очень неглуп, спартанец Демарат, - медленно выговорила ионийка. - И ты прав. Это действительно был Пигмалион. Но у моей сказки грустный конец. Боги так и не вдохнули жизнь в его мраморную Галатею. Ибо зачем оживлять то, что уже некогда было живым!
Спартиат поднес руку Таллии к своим губам.
- Это была прекрасная сказка.
- Это был прекрасный вечер. Я мечтаю о том, чтобы он когда-нибудь повторился.
Таллия вспорхнула со скамьи и побежала ко дворцу, где остановились царь и свита. Темнело и улицы почти опустели. И крохотные туфельки звонко стучали по мостовой.
Словно гранитные слезы, роняемые каменной Галатеей в ладони своего Пигмалиона.
Мардоний только что закончил докладывать хазарапату о состоянии войска...
Он вознесся высоко, быть может, так высоко, как и не мечтал. Царь внезапно назначил его своим первым полководцем, дав в помощники своего брата Масиста, Мегабиза, Тритантехма, сына Артабана, и Смердомена, сына Отана. Но командующий огромным войском, распоряжавшийся судьбами сотен тысяч воинов, должен был ежевечерне являться на доклад к тому, кто командовал всего одной тысячей. Одной! Но эта тысяча - воины с золотыми яблоками на копьях, лучшие из лучших, личная гвардия царя. А командует ею хазарапат - начальник царской стражи.
И Мардоний покорно шел к Артабану, докладывая ему сколько воинов отстало по дороге, сколько вина и мяса исчезло в бездонных желудках бессмертных и каковы настроения среди присоединившихся к войску бактрийцев.
Непрерывный марш от Суз до Вавилона утомил воинов и по предложению хазарапата было решено дать войску двухдневный отдых. Чинились обувь и одежда, лекари втирали мазь в стертые до крови ноги, кузнецы набивали подковы и меняли оси колесниц. Лишь об этом мог рассказать Мардоний в этот вечер.
Хазарапат выслушал его молча, не сделав ни одного замечания, затем пригласил к столу. Они сытно поели, а сейчас сидели у камина и потягивали терпкое вино.
Разговор не клеился. Слишком странный поворот произошел в их взаимоотношениях в последнее время. Ярые враги, они вдруг в один миг стали единомышленниками, почти что друзьями.
Мардоний хорошо помнил, как на следующий день после сорванного налетом киммерийцев бала сыщики поймали его за городом и доставили во дворец. Он собирался принять мучительную смерть, а вместо этого его встретили смеющиеся Демарат и Мегабиз, а затем принял лично хазарапат, на лице которого играла странная улыбка.
Странная. Мардоний до сих пор не мог освободиться от наваждения, что перед ним другой человек. Совершенно другой человек.
Артабан, как и прежде, был уверен в себе и властен, но в нем появилась какая-то непонятная сила, влияние которой ощущали все, кто находились рядом. Люди невольно втягивали головы в плечи, испытывая желание согнуться в поклоне, дикие скакуны забывали о своем неистовстве и с опаской косились в сторону вельможи, даже звонкие птицы - и те умеряли силу своего голоса.
И еще - Артабан внезапно стал рьяным сторонником похода на Элладу. По его воле закрутились шестеренки государственной машины, созывая полки, собирая дополнительные подати, создавая запасы оружия и продовольствия. Мардоний с долей ревности наблюдал за тем, как этот загадочный человек сдвинул с места сотни тысяч вооруженных людей и заставил их устремиться к Сардам, где был назначен сбор войска; как сотни кораблей из Кемта, Финикии, Кипра, Киликии, Геллеспонта и Ликии собрались в ионийских гаванях, готовые расправить паруса и устремиться к берегам Эллады.
Надо отдать хазарапату должное - он всячески подчеркивал, что первенство в этой затее принадлежит Мардонию. Однако Мардоний чувствовал, как из главного вдохновителя похода он превращается в простого исполнителя воли Артабана. Эта новая роль не слишком нравилась ему, но он готов был смириться, лишь бы войско дошло до Фессалийских равнин, а там... Ведь не ради красного словца Артабан сказал ему, что царь ищет сатрапа Эллады. Стать властителем этой земли было давней мечтой Мардония, и он никогда не скрывал своих замыслов.
Обо всем этом думал вельможа, наблюдая как темнеет сочно-алый пламень прогорающих поленьев. И еще он думал о Таллии. И думы о ней занимали его воображение куда более, чем планы покорения Эллады. Если бы его поставили перед выбором - Таллия или Эллада, - он предпочел бы обладать ионийкой. Ведь он любил ее как ни одну женщину на свете, а она вдруг ушла к старику хазарапату. Неужели здесь повинна та магическая сила, что вдруг стала исходить из его глаз? Или... Или лукавая ионийка просто поставила на самого сильного - на ферзя, который в любое мгновенье может стать королем. Царь Артабан! - Неплохо звучит. Впрочем, царь Мардоний - звучит не хуже?
- Почтенный Артабан, как мы поступим с заболевшими лошадьми?
Хазарапат повернул лицо к Мардонию. Суть вопроса была столь ничтожна, что было нетрудно догадаться - это лишь предлог к более серьезному разговору.
- О чем ты хочешь поговорить со мной? - спросил Артабан.
Поставив кубок на стол, Мардоний скрестил на груди сильные руки.
- Хорошо, давай начистоту. Я хочу поговорить с тобой о Таллии.
- Слушаю тебя.
- Как случилось, что моя женщина оказалась в твоей постели?
- Спроси ее сам, - усмехнулся Артабан. - Ты купил ее?
- Да.
- Я заплачу тебе втрое больше.
- Я могу дать пять раз столько, сколько предлагаешь ты.
Артабан хмыкнул.
- Понятно. Значит, дело не в деньгах.
- Естественно. Деньги меня мало волнуют. Я хочу получить то, что по праву принадлежит мне.
- Однако, если меня не подводит память, ты отдал ее в царский гарем. Или я не прав?
Мардоний поспешно отвел глаза не в силах выдержать пристального взгляда Артабана.
- Она сама этого захотела.
- Вот видишь - все решает она. А не приходит ли тебе в голову мысль, что и в случае со мной все вышло так, как хотела она?
- Я слышал о том, что она пришла к тебе сама, - признался Мардоний, но уверен, что здесь не обошлось без колдовских чар. Она слишком любила меня.
- Любила? - Артабан захохотал. - Эта всего лишь твои фантазии, Мардоний! Это женщина не любит никого. Она вообще не знает, что такое любовь. Она играет любовью. Если она и любила, то это было так давно, что... - Хазарапат осекся на полуслове, невольно дав понять, что едва не проговорился. - Я знаю, было время, когда она любила, теперь же она лишь тешит свое самолюбие, дергая за ниточки влюбленных в нее паяцев.
- Так ты не любишь ее? - чувствуя облегчение спросил Мардоний.
- Конечно нет. Я ее слишком хорошо знаю. Я могу полюбить ту, которая любит меня. На это я способен. Еще я могу полюбить ту, которая слабее меня, которая беззащитна перед лицом жестокого мира и которую мне хочется защитить. Думаю, я даже скорее полюблю такую, потому что в каждом сильном мужчине есть чувство орла, оберегающего свое гнездо. Но полюбить женщину, которая сильнее тебя? Не улыбайся! - горячась закричал Мардоний, видя как на лице Мардония появляется саркастическая усмешка. - Быть может, эта женщина самый сильный и опасный человек, которого когда-либо знал этот мир. Она соединяет в себе силу убеждения пророка, храбрость воина, хитрость и вероломство искушенного в интригах царедворца. Да что ты знаешь о ней?! О той, что смеясь ломала шеи богатырям! Которая повергла в прах величайшую в истории державу! Я уверен, если бы она захотела, чтобы мир стоял перед ней на коленях, мы с тобой давно бы целовали прах у ее ног!
Артабан вдруг прервал свою горячую речь и Мардоний понял, что хазарапат сказал ему много больше, чем хотел, много больше, чем мог.
- Ты нарисовал мне какое-то чудовище! - негромко бросил вельможа, чувствуя, как его душа поддается магии слов Артабана и в ней просыпается нечто похожее на страх.
- А она и есть чудовище. Нежное и сильное, ослепительно прекрасное чудовище. Возьми ее себе, если только она захочет к тебе вернуться.
Слова эти были столь неожиданны, что Мардоний с удивлением взглянул на хазарапата.
- Ты кажешься мне сегодня странным, Артабан.
- Артабан? - Лицо вельможи искривила злобная улыбка. - Запомни, Артабана нет. - Он понизил голос и шепотом выплюнул. Словно аспид, целящий ядом в жертву. - Есть Артабан.
От двери донесся звонкий смех. Увлеченные разговором, они не заметили, как вошла Таллия.