— Папа сказал, что у меня не было никакой сестры. Если бы была, он бы знал.
Я нахмурилась.
— Ты рассказала ему обо мне?
Карина отрицательно качнула головой.
— Нет… Зачем ты сказала неправду? Ты мне никакая не сестра, а мама. Ведь правда? Да?..
Стол Карины был по-прежнему завален учебниками, в раскрытой тетрадке — недоделанное упражнение по русскому языку. На белом блюдечке лежало большое красное яблоко, я сидела на её стуле, а она — у меня на коленях, прильнув ко мне. Я подумала: если говорить правду, так до конца, а если лгать, то тоже. Сказал «а» — говори уж и «б». «Б» в данном случае означало бы то, что мне следовало сказать Карине, что Денис — не родной её папа, а она его так любит! Нет, уж лучше пусть она думает, что я её мама. В самом деле, какая разница? Всё равно настоящей матери она не знала.
— Ведь правда? Да? — настойчиво спрашивала она, заглядывая мне в глаза.
— Хорошо, родная… Пусть будет так. Я твоя мама.
Она поверила без колебаний: она уже давно верила, нужно было только подтверждение. Вцепившись в меня мёртвой хваткой, она прошептала:
— Я знала.
Я не могла сказать ей «нет»: слишком крепко моё сердце увязло в плену её грустных карих глаз. И я сказала то, что повторяла, как заклинание, на протяжение всех пяти лет в замке Кэльдбеорг:
— Я люблю тебя, Карина.
Без неё мне не жить, и это было так же точно, как дважды два — четыре.