Лавиния когда-то была очень красивой женщиной. Её худое смуглое лицо с выступающими скулами ещё носило остатки былой красоты в виде тёмных дугообразных бровей и длинных густых ресниц. У неё были очень живые быстрые глаза чайного цвета.
Гайус был невысоким и щуплым, узкоплечим и кадыкастым, с каким-то сомнамбулическим выражением лица. Его рот был всегда приоткрыт чёрной щелью. Казалось, будто ему всё время хотелось чихнуть.
Франц был пропорционально сложенным и весьма высоким, с крупным ястребиным носом и пронзительными чёрными глазами, блестящими, как мокрые ягоды чёрной смородины. Даже в тюремной камере он сохранял горделивую осанку и аристократично-чванливое выражение лица. Он был не так ослаблен, как остальные: по-видимому, он находился здесь недавно.
Виктория не была примечательна ничем. Серые глаза, серый цвет лица, вытянутый нос и унылый тонкогубый рот. Забитая и безликая.
Алекс был бы красив, если бы не холодное и жёсткое выражение лица. У него были горделивые брови и нос с горбинкой, мужественный подбородок с ямочкой, а фигурой он обладал завидной: хоть сейчас с него делай статую какого-нибудь древнегреческого героя. Как и Франц, он ещё не полностью обессилел, и дух непокорности сверкал в его суровых глазах колючими искорками.
В замковом дворе загудел колокол: сигнал к отбою. Алекс сказал:
— Ладно, всем на боковую.
Все стали укладываться прямо на полу. Полагая, что койка принадлежит Алексу, я собралась было слезть на пол тоже, но он придавил моё плечо тяжёлой рукой. Я осталась сидеть, а он улёгся на пол.
Мне не оставалось ничего другого, как только устроиться на койке, подложив под голову мешочек с опилками, служивший подушкой.
Всё стихло.
Что стало с той девочкой? Может быть, её всё-таки сожрали шакалы, или убил кто-то из хищников, думала я. Перед глазами у меня стояло её залитое слезами личико и маленькие руки, вцепившиеся в заляпанного кровью плюшевого зайца, но я уже ничем не могла ей помочь. Мои зубы драли грязный матрас.
Алекс время от времени нюхал руку, на которой ещё держался запах с косынки Карины.
Через некоторое время я услышала кряхтение. Кажется, это была Виктория. Она никак не могла найти удобной позы и ворочалась на каменном полу, чем вызвала недовольство Дария.
— Тихо ты, хватит вертеться, — зашептал он сердито. — Спать не даёшь…
— Тело ноет, — пожаловалась та.
— У всех ноет, — ответил Дарий. — Но все молчат и не мешают соседям спать.
Виктория на какое-то время стихла, но потом снова начала покряхтывать. Не вытерпев, я слезла с койки, присела возле неё и тронула за плечо.
— Иди, ложись на койку, — сказала я шёпотом. — Там тебе будет удобнее.
Она приподняла голову. В сумраке на меня уставились два водянисто-серых изумлённых глаза.
— Аврора?..
— Нет, папа Римский, — усмехнулась я. — Иди, говорю.
Она недоуменно заморгала.
— А как же ты?
— На полу посплю, — сказала я.
Виктория начала отказываться, но я настояла. В итоге она заняла койку, а я улеглась на холодном каменном полу.
Камень был не самым удобным ложем, но зато стихло кряхтение Виктории.
Холодное тело осталось на холодном полу, под мраком каменных сводов, но жизнь в нём не замерла. Взгляд рассекал пространство, мчался над морской гладью к огням башен из бетона и пластика. Беззвучный крик взорвался в небе, и его услышали те, кто должен был услышать.
«Я в Кэльдбеорге!»