Она ещё не вошла, а я уже чуяла её, и каждый мой мускул напрягся, чтобы рвануться к ней навстречу. Встать не давал аппарат. Я нажала кнопку, и вся конструкция, на которой я лежала, задвигалась и приняла другое положение — с приподнятым головным концом.
— Заходи, детка, — послышался голос Юли. — Аврора тебя ждёт.
Дверь открылась, и в комнату робко вошла бледная и грустная Карина. Она остановилась, обводя испуганным взглядом холодно поблёскивавшую конструкцию из металлических спиц, пронзающих мои раскинутые крылья. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать. Я протянула к ней руку.
— Куколка моя…
Возможно, док Гермиона и пыталась её успокоить, но стоило Карине увидеть меня и услышать мой голос, как она тут же расклеилась. Она быстро подошла, села на край моей постели и опрокинулась на меня, обхватив меня руками и уткнувшись мне в плечо.
— Мама…
Юля подскочила, взяла её за плечи:
— Осторожно, не наваливайся так сильно… У Авроры сломаны крылья.
— Да к чёрту мои крылья, Юля, — сказала я, прижимая к себе Карину и погружая пальцы в шёлковые струи её волос. — Кариночка, родная моя, всё хорошо… Мама с тобой.
Она всхлипывала — часто, судорожно, и её горячие слёзы мочили мне рубашку.
— Мамочка… Они тебя мучили?.. пытали?
Да, меня мучили и пытали, насиловали и били, калечили и унижали, но все мои раны мгновенно исцелялись в её присутствии. Она была лёгонькая и тёплая, и мне не хотелось её от себя отпускать.
— Со мной всё хорошо, доченька, — пробормотала я. — У нас всё быстро заживает, так что я скоро буду в полном порядке. («У нас» — у хищников, подразумевала я.)
— Что с твоими крыльями? — спросила она сквозь слёзы, трогая пальчиком моё крыло. — Ты… сможешь снова летать?
— Смогу, малыш, — ответила я. — У дока Гермионы золотые руки. Я верю, что на этот раз у неё всё получилось.
Может быть, мне это и почудилось, но от её прикосновения по моим крыльям как будто заструилась тёплая целительная сила. Я снова привлекла её к себе и зарылась губами в её волосы. Она гладила ладошкой моё плечо. Смерть отца — вот что было в её душе сейчас. Боль и растерянность. И страх.
— Это они убили папу, да? — всхлипнула она. («Они» — Орден.)
— Да, куколка, — вздохнула я. — Но они за это поплатятся, обещаю.
— Мамочка, мне очень страшно…
— Не бойся, родная. У меня не получилось уберечь твоего папу, но тебя я не позволю тронуть никому.
— Я теперь одна…
— Нет, детка, ты не одна. Теперь защищать тебя будем мы.
— Кто — вы?
— Я. Юля. Каспар, Цезарь. Доктор Гермиона. Тебя никто не тронет, тебе не нужно нас бояться. Верить можно не всем из нас, но тем, кого я назвала, ты верить можешь. Мне ты можешь верить точно, потому что я тебя люблю. Ты моя куколка.
— Я знаю… Я тебе верю, мама. Тебе очень больно?
— Нет, малыш. Уже нет. Не думай об этом, всё будет хорошо.