В полпятого утра первого января в отделение милиции вошла бледная женщина в кожаном плаще и красном шарфе, стуча по растрескавшемуся линолеуму высокими каблуками сапог из змеиной кожи. Нагнувшись к окошку дежурного, она спросила:
— Хвалынский Вадим Дмитриевич здесь находится?
Дежурный хотел спросить… Впрочем, он уже не помнил, что хотел спросить. Глядя в светлые гипнотические глаза незнакомки, он тихо ответил:
— Сейчас посмотрю… — Посмотрев, он с удивлением и радостью сообщил: — О, Хвалынский! Да вот он!
— Значит, здесь, — сказала незнакомка в зелёном шарфе. И грозно спросила: — По какому поводу задержан?
— Так это… Хулиганские действия в общественном месте, — разведя руками, ответил дежурный.
— В обезьяннике? — спросил улыбчивый лысый незнакомец в коричневом пальто и крапчатом кашне.
— Ага, — расплылся в ответной улыбке дежурный.
— Так наверно, сынок, его можно уже выпустить? — ласково сказала старушка в синем платке.
— Да конечно, можно, — радостно ответил дежурный. — Сейчас, бабуся, отпустим!
— Только ты, сынок, сначала вот этот листок из журнальчика вырви, — сказал добрый старичок в серой кепке. — И съешь. Это же вкусно!
Дежурный с удовольствием сожрал листок из журнала. Ничего более восхитительного в своей жизни он не пробовал. Он и не знал, что бумага такая вкусная. Как много он потерял, не зная об этом! Подумав, он вырвал и съел второй листок. Ему понравилось ещё больше, и он запихал в рот третий.
В замке загромыхал ключ, и Вадим Дмитриевич Хвалынский вздрогнул. Его одиночество в закрытом пространстве подошло к концу. По его подсчётам, сейчас должно было быть уже утро. Отлично он провёл новогоднюю ночь, нечего сказать!
— Хвалынский, на выход, — услышал он. — За тобой пришли.
Вадим Дмитриевич, не веря своему счастью, встал и вышел из сумрачной камеры в коридор, который тоже был не слишком хорошо освещён, но всё же лучше, чем камера. Рядом с отпиравшим дверь лейтенантом стояла незнакомая бледная женщина в красном шарфе и кожаном плаще, с седой прядью на лбу. Он изумлённо уставился на неё, а та обратилась к лейтенанту:
— А протокольчик его задержания можно увидеть?
— Разумеется, — ответил тот с каким-то остекленевшим взглядом.
Женщина сказала, кивнув Вадиму Дмитриевичу:
— Пойдёмте, Хвалынский. Вас дома ждут.
Ничего не понимая, Вадим Дмитриевич пошёл за незнакомкой. Её каблуки стучали по старому, истёртому линолеуму, полы длинного кожаного плаща покачивались. Вадим Дмитриевич видел эту женщину впервые. Может, это жена уже побеспокоилась насчёт адвоката? Однако, быстро!
— Простите, а вы адвокат? — спросил он.
Незнакомка, обернувшись, ответила с усмешкой:
— Адвокат, адвокат.
Когда они подошли к дежурной части, перед Вадимом Дмитриевичем предстало престранное зрелище: дежурный вырывал листы из журнала и с урчанием их пожирал, как блины в масленицу. Незнакомке в красном шарфе поднесли какие-то бумаги, и она, пробежав их глазами, протянула их в окошко дежурному:
— Вот, возьми ещё протокольчик, сынок. Он-то повкуснее будет!
Дежурный, жуя бумагу, выхватил у неё протокол с такой радостью, будто ему поднесли поросёнка с гречневой кашей.
— Шпашыбо, — прошамкал он набитым бумагой ртом.
Вадим Дмитриевич с ужасом смотрел на тронувшегося умом дежурного и лейтенанта, спокойно взиравшего на уничтожение документов отрешённым, равнодушным взглядом. А незнакомка спросила:
— Где у вас тут туалет?
— По коридору и направо, — ответил равнодушный лейтенант.
— Пойдёмте, вам надо умыться, — сказала незнакомка Вадиму Дмитриевичу.
Вадиму Дмитриевичу не оставалось ничего, как только следовать за ней. Пару раз он ещё оглянулся на совсем сбрендившего дежурного и спросил:
— А он что — вроде как не в себе?
— Вероятнее всего, алкогольный психоз, — ответила незнакомка. — Перебрал человек накануне, а последствия проявились только сейчас. Такое бывает.
— Н-да, это ж сколько нужно было выпить? — покачал головой Вадим Дмитриевич. — Он вроде и не похож на особо пьющего…