— Ну что, детка, ты готова испытать самый крутой кайф на свете?
Слабая, измученная голодом, замёрзшая до костей, я сидела на парапете крыши двенадцатиэтажного дома, над головой темнело холодное осеннее небо, а внизу тихо шелестел в кронах деревьев ветер, тоже слабый и больной, будто на что-то жалуясь. Эйне, стоя на том же парапете, вглядывалась в темноту, и ветер трепал её и без того спутанные и встрёпанные жёсткие волосы с седой прядью над лбом. Что она видела там, во мраке? Что можно было отсюда разглядеть в тёмном лабиринте пустых улиц? Я тихонько и жалобно застонала.
— Мне так паршиво…
— Потерпи, — ласково отозвалась она. — Совсем чуть-чуть.
Расставив ноги и скрестив на груди руки, она продолжала всматриваться в тёмные крыши и редкие жёлтые квадраты окон. Вдруг она пружинисто присела, напряжённо вытянув шею, и в её глазах зажглись красные угольки. Упираясь пальцами в край парапета, как готовый к старту спринтер, она улыбнулась.
— Ну что, детка, ты готова испытать самый крутой кайф на свете? Кажется, я нашла для тебя лакомый кусочек. Полетели.
Я подняла голову, ещё не вполне хорошо соображавшую от голода и слабости.
— Зачем?..
Она улыбнулась ещё шире, блеснув всеми зубами.
— Кушать.
Меня подхватил знакомый чёрный ураган, и мы оказались посреди тёмной улицы. Вокруг не было ни души, только свет фонаря поодаль отражался в луже. Эйне велела мне сесть прямо на тротуар. Ветер с шуршанием гнал опавшие листья по асфальту, где-то лаяла собака. Пульс постукивал в моих висках, ноги озябли, руки в карманах куртки закоченели: ночной осенний холод пронизывал насквозь. Шорох, шорох, бесконечный шорох гонимых ветром листьев наполнял мои уши.
Не прошло и минуты, как Эйне вернулась, но не одна: рядом с ней шагала круглоголовая мужская фигура. По мере того как они приближались, я расслышала их слова.
— Вон она, видите? — сказал приглушённый голос Эйне. — Она очень слаба, не может идти, а у меня не хватит сил, чтобы её нести.
Низкий мужской голос спросил:
— Пьяная, что ли?
Эйне ответила почти с возмущением:
— Нет, нет, что вы! Моя подруга совсем не пьёт, она просто плохо себя почувствовала. У меня в мобильном аккумулятор сел, никуда не позвонить… Я понимаю, у вас, конечно, свои дела, но как нам быть? Ведь ей плохо, она даже встать не может. Пожалуйста, помогите! Вы сильный, вам это ничего не будет стоить!
Эйне совершенно преобразилась: откуда-то взялась женственная походка, выразительные жесты и убедительные интонации, даже какое-то кокетство. Можно сказать, она вела себя вполне по-человечески.
— Вообще-то уже поздно, я домой тороплюсь, — сказал мужчина.
Это прозвучало как-то не слишком уверенно. Эйне, слегка прижимаясь к нему плечом, уговаривала:
— Это не займёт много времени, она живёт тут, поблизости, всего-то в пяти минутах ходьбы. Ох, ну, я просто не знаю, что и делать! Все отмахиваются, все боятся… А человеку плохо! — В голосе Эйне прозвучало весьма натуральное отчаяние, она нервно прикусила ноготь и откинула со лба волосы.
— Ну, хорошо, — согласился мужчина.
Актёрские способности Эйне можно было бы оценить на пять баллов из пяти. В её глуховатом голосе слышалось беспокойство, как будто и впрямь она переживала за свою подругу и не знала, что делать: час поздний, прохожих мало, а сплошь и рядом такое равнодушие, никому нет дела! Одна надежда на отзывчивость этого припозднившегося человека, который, по всему видно, был настоящий мужчина и не привык проходить мимо девушки в беде, а отговорки были так — для виду. Когда он выразил согласие, Эйне вся просияла и воскликнула:
— Ой, молодой человек, спасибо вам! Я прямо как чувствовала, что вы мимо не пройдёте.
У мужчины был в руке пакет. Она протянула к нему руки:
— Давайте, я пока ваш пакетик понесу.
Он отдал ей пакет, и они подошли ко мне. Мужчина был высок и хорошо сложён, под его курткой была форма охранника. В свете далёкого фонаря тускло заблестел короткий ёжик волос на его голове. На вид ему было лет тридцать. Обыкновенное, ничем не примечательное лицо, однако фигура хорошая, спортивная. Когда он присел возле меня, от него повеяло мужественным ароматом — запахом пота и сильного мужского тела.
— Слушайте, да тут «скорую» вызывать надо! — озабоченно заметил он, взглянув на меня.
— Уже не надо, — проговорила Эйне.
В один момент исчезла вся её человеческая и женская растерянность, её изящно очерченное, словно высеченное из белого мрамора лицо стало жестоким и страшным, а голос прозвучал на октаву ниже. Мужчина видел её истинную сущность всего секунду: она откинула ему голову назад и сдавила цепкими пальцами шею. Его глаза закатились, он обмяк и осел на асфальт рядом со мной.
— Ну вот, детка, всё очень просто, — сказала она, обращаясь уже ко мне. — Немного женского обаяния — и дело в шляпе.
Сильным рывком разорвав воротник мужчины, она открыла его сильную шею и чуть откинула ему голову набок. Прижав большим пальцем артерию — палец глубоко вдавился в тело, — она чуть сдвинула свой перстень-коготь и вонзила его чуть выше по ходу сосуда. Из небольшой ранки сразу потекла струйка крови.
— Кушать подано, — усмехнулась Эйне. — Давай скорее, пока тёплая.
В ноздри мне ударил запах, и тут же мой желудок скрутил жестокий голодный спазм. Снова как зачарованная я смотрела на алую струйку, и во мне поднималось желание
глотать
глотать
пить
это восхитительное, воскрешающее из мёртвых ЧУДО!
— Ну же, давай, — подбодрила Эйне.
Она убрала палец, и фонтанчик ударил мне в рот.
По моему пищеводу,
лаская мою грудную клетку,
согревая мне сердце
и наполняя тёплой тяжестью желудок,
потекла
живительная, густая и сладкая амброзия.
Как чудодейственный бальзам, она мгновенно потушила голодный пожар у меня внутри, и моя утроба отозвалась восторженным урчанием. Кишки возрадовались, а по моим жилам заструился огонь, достиг сердца, и оно вспыхнуло. Я стала лёгкой, свободной и сильной, за спиной у меня как будто выросли крылья и подняли меня на вершину блаженства, которой не могло достигнуть ни одно смертное существо из мира жертв.
На плечо мне опустилась рука.
— Всё, детка, на первый раз хватит, — услышала я голос Эйне. — Оставь и мне капельку — ведь это я его для тебя поймала.
Лёжа на асфальте (холодном, влажном, грязном, но мне было всё равно) и глядя в небо, я улыбалась окровавленным ртом. Небо раскинулось над городом, тёмное и холодное, как кошачьи глаза Эйне, и равнодушно взирало на распластанную на асфальте, блаженно потягивающуюся и выгибающуюся фигуру, которая принадлежала, должно быть, мне. Рядом насыщалась Эйне, стискивая безжизненно висящее тело в объятиях и высасывая из жертвы то, что в ней ещё осталось. Бросив жертву, она по-кошачьи оскалилась, обнажив окровавленные клыки, и рявкнула. Потом засмеялась и похлопала меня по животу.
— Ну как, девочка наелась?
Ответом ей был мой долгий стон блаженства.
— Ну, вот и славно.
На глаза мне попался пакет мужчины, лежавший на асфальте. В нём была булка хлеба, пачка макарон, пакет молока, ещё какие-то продукты. На безымянном пальце тускло блестело обручальное кольцо. Ещё затуманенным от сытости и удовольствия взглядом я обводила всё это, но к моему сердцу подкатывался ком смутного тоскливого чувства. Я взглянула в лицо того, кто, попавшись на удочку Эйне, поверил, что мне нужна помощь, и собирался её оказать, и на меня накатила растерянность и скорбное недоумение. Но сытость, уютно наполнявшая моё чрево, окутала и сердце байковой мягкостью, а потому я послушно встала, ухватившись за руку Эйне. Живот был тугой, как барабан. Я перевела растерянный взгляд на Эйне.
— Это только жертва, — сказала она. — Не думай о нём и не расстраивайся. Не ты, так кто-то другой съел бы его.
Какие-то чёрные тени показались в переулках и дворах; на человеческие фигуры они были непохожи — слишком приземистые и горбатые, уродливые, с тускло-жёлтыми огоньками глаз. Они выглядывали отовсюду, но почему-то к нам не приближались, будто выжидали, не сводя с нас своих холодных, мерцающих в темноте глаз. В том, что это были не люди, убеждало и то, что передвигались они на четырёх конечностях. По моей спине пробежал холодок.
— Шакалы, — сказала Эйне. — Они падальщики, следуют за хищниками, чтобы подобрать остатки их трапезы. Это примитивные и трусливые существа, сами они никогда на живых не охотятся.
— Я даже не подозревала, что у нас в городе водится такая нечисть, — пробормотала я.
— Днём они прячутся по подвалам и в канализации, а также в других вонючих тёмных дырах. Правда, иногда бомжи и диггеры их шугают… Был случай, когда они всем гуртом навалились на одного бомжа и загрызли. Но это исключение, обычно они не охотятся сами, только ждут подачки от нас. Они всё за нами приберут, не оставят ни клочка плоти, ни одной косточки. Хорошие санитары. Они уничтожают все следы. Ну, пошли. Нам пора.