Рассвет уже позолотил шпиль Адмиралтейства, когда я закончила свой рассказ. Юля поёживалась, обхватив руками колени, и обводила взглядом крыши.
— Ты замёрзла? Может, спустимся?
Она качнула головой.
— Мне нравится здесь, наверху… Отсюда всё смотрится по-другому. Нет насилия, нет глупости и предательства. Нет равнодушия и продажности. Люди остаются там, внизу, а мы — над ними. Мы выше их.
Я тихонько заправила ей за ухо прядку её каштановых волос.
— Когда же ты успела набраться такой мизантропии?
Она зябко вздрогнула и повела плечом. Я почувствовала в сердце её тени: мужчина надругался над ней. Она кричала, ей было больно и противно, но он зажимал ей рот и делал своё дело. И этот мужчина был её собственный отчим. Приблизив губы к её уху, я спросила:
— Мама об этом знает?
Юля вздрогнула и посмотрела на меня несчастными, испуганными глазами.
— Она мне не поверила, — ответила она. — Она сказала, что я просто хочу оговорить его. А он сделал это ещё раз. А потом ещё. А потом я забеременела. Он поместил меня в больницу, где мне сделали аборт. Он был неудачным… Теперь у меня не может быть детей. Как бы мне хотелось, чтобы его самого стерилизовали!
— Думаю, это можно устроить, — сказала я.
Девушка вздрогнула.
— Что?
— Да ничего, так. Мысли вслух. Пошли домой, здесь холодно. Ты вся дрожишь.
Её веки, дрогнув, опустились.
— Иногда мне хочется заснуть… замёрзнуть, чтобы не проснуться.