Кухонные часы тикали: пять утра. Юля, зябко ссутулившись, пила кофе и курила. Она постоянно поёживалась, как будто ей было всегда холодно.
— Они ещё не вернулись? — спросила я.
Она поставила чашку.
— Не знаю, когда они вернутся. Маму держат в тюрьме… Отчим в больнице.
Я спросила как ни в чём не бывало:
— А что случилось?
Юля поморщилась.
— Ужас какой-то… Мама… она его искалечила. Отрезала ему… ну… то самое. Ножом для бумаг.
— Да, ужас, — согласилась я. — Очень жестоко. Но в этом есть какая-то справедливость.
Она посмотрела на меня.
— Ты имеешь к этому какое-то отношение?
Я спокойно закурила.
— С чего ты взяла? Просто, наверно, у твоей мамы проснулась совесть.
Юля потянулась к сигаретам, закурила новую. Я спросила:
— Эйне к тебе приходила?
— Не появлялась уже неделю… Я снова могу есть по-человечески. Я ела гематоген и переломалась.
Я погладила её по голове.
— Молодец.
— Спасибо, что подсказала мне насчёт него, — сказала она. — Я съела, наверно, плиток тридцать.
Над городом желтел рассвет. Я вздохнула.
— Если бы мне в своё время кто-то это подсказал, то, возможно, в моей жизни всё повернулось бы по-другому.