— Вот я говорю, Магда, что известный вам Ликанов прознал, как я копирую его в домах, где мне приходится бывать. Прихожу к нему однажды пообедать, причем Марина Митрофановна сказала, что самого Ликанова в это время дома не будет, а он — на тебе — собственной персоной встречает меня. «Ну, — говорит Ликанов, своим нижайшим басом, — покажите, Сеня, как вы изображаете меня!» Я ему отвечаю: «Что я — артист?» — «В других домах он — артист, а здесь не артист!» Выручила меня Марина Митрофановна. «Ну что ты мучаешь Сеню? — сказала она. — Он пришел обедать, а не разыгрывать спектакль». Теперь, к сожалению, Ликанова нет, как и многих друзей отца. Но они успели сказать свое слово…
— Вот скажите и вы, — посоветовал Александр. — У вас для этого есть все.
— Если откровенно — поздно, — ответил Семен. — И я, собственно, не жалею. Каташинские просто так не умрут. Они оставят свой след.
— В наших воспоминаниях? — спросил Александр.
— Не воображайте, что вы — мамонт! Мой отец — все-таки большой художник. А у меня вслед за общепризнанным женским портретом появятся и другие!
— Одни мы, — сказала с улыбкой Магда, — канем безвестно. А впрочем, чем мы лучше других?..
Леонидов все-таки влез в судебные разбирательства. Иначе он поступить не мог. В результате заседания в первой инстанции суда Ирину оставили за ним. Правда, до этого он получил строгое партийное взыскание, а далеко не дружеские усилия Горшковича отрицательно сказались на творческих делах. Съемки телевизионного фильма были внезапно прекращены. Закрепленные за фильмом режиссер и операторы вначале уехали в многодневную командировку, затем занялись монтажом отснятых лент. Всем было не до Леонидова. Он это понял и перестал звонить в редакцию: решил, что в чем в чем, а в чувстве собственного достоинства недостатка не испытывает. И как ни отрицал ранее Леонидов смысл поговорки: «Что бы ни делалось, все к лучшему», — на этот раз он настроил себя именно таким образом. Теперь он мог ни на что не отвлекаться, а сидеть и продолжить свой роман. Леонидов перечитал все написанное ранее и очень был рад тому, что на страницах рукописи все более четко проступал милый ему образ Магды…
Кажется, совсем недавно собирались они все вместе на уютной полянке пансионата, просиживали длинные вечера у Шурочки, прощались на Ярославском вокзале, а с тех пор прошел уже целый год.
Александр писал Леонидову, но мало упоминал о Магде, да и о себе тоже рассказывал скупо. По сути дела, Леонидов толком не знал, как складывалась жизнь полюбившихся ему людей. Известно ему было только то, что и у них полно хлопот и волнений, а работа поглощала, по существу, все время. А тут еще переживания за Владислава. Все хотели ему помочь, но никто не знал, как это сделать. Владиславу нужна реальная помощь, такая, чтобы заставила отступить болезнь. Судьба, в которую верил Леонидов, все-таки была судьбой.
Жалел Леонидов сейчас об одном — не мог он, подобно Семену, не имевшему никаких обязательств перед жизнью, свободно пуститься в путь, туда, куда желала его душа, видеть людей, которыми дорожил, и общаться с ними. Леонидову предстояло это чуть позже, после того как закончится учебный год у Ирины, когда он добудет путевку в санаторный лагерь у Белых камней и завершит работу над фильмом. Да и все другие дела, в том числе судебные, хотелось бы завершить до отъезда. Новое заседание в суде было назначено на среду следующей недели. Фаина и Горшкович, по сведениям, дошедшим через Лизу, принимали все меры для решения вопроса в их пользу. Но в пользу ли Ирины?
По-настоящему терзания Леонидова, пожалуй, знала одна Шурочка. Она со свойственной ей душевной добротой делала все для того, чтобы облегчить хотя бы чисто домашние заботы: прибегала на часок и наводила чистоту в комнате, приносила продукты, звонила и спрашивала, какая помощь от нее нужна. Лиза звонила редко, еще реже приезжала — всегда ненароком, попутно, словом — и это было понятно Леонидову: выдерживала характер. «Бог с Лизой, — подумал Леонидов. — Нельзя поступать вопреки движениям своей души».
Через несколько дней после того, как Семен уехал в лесной дом отца, чтобы провести две-три недели на природе, пришла телеграмма от Леонидова. Он сообщал, что вылетает из Москвы вечерним самолетом вместе с Ириной и пробудет на Урале до окончания ее пребывания в санаторном лагере. Магда пожалела, что Леонидов приезжает так некстати. Сейчас они с Валерией едут к Владиславу в больницу, и Александру скорее всего придется встречать Леонидова одному.
Первым вопросом Леонидова, когда он увидел Александра, был: «А где же Магда?» Александр объяснил. Лицо Леонидова на какое-то время помрачнело, но вскоре он со свойственным ему оптимизмом заговорил о том, как проходил их полет, о своих впечатлениях по поводу вполне современного и впечатляющего аэровокзала, которого прежде и в помине не было, и о прочих, как он выразился «мелочах жизни», складывающейся, в общем, неплохо, а главное, идущей вперед.
Грузно сев на переднее сиденье машины, Леонидов поглядывал по сторонам, дивился тому, как бурно растут ныне города, сравнивал новые микрорайоны с окраинами Москвы и, оглядываясь назад, восклицал:
— Не поймешь, Ирина, куда мы с тобой прилетели — в Кунцево, Кузьминки или на неведомый тебе Урал! Вот что значит наше могущество. Все идет правильно и превосходно, разобраться бы только в самих себе! Я думаю, что это еще не поздно, ведь нам с вами, Александр Александрович, нет и полета. Еще не вечер. Каждые два года у нас теперь идут за десять!
Леонидов на некоторое время замолчал, и этой паузой воспользовалась Ирина. Она спросила, дома ли Алеша. Александр ответил, что Алешка дома, ждет гостей. И еще узнала Ирина о твердой мечте Алешки стать военным инженером.
— Вот, — сказал Леонидов, — станет Алексей военным инженером, и будет у Ирины поклонник офицер! Неизвестно только, кем станет моя красавица.
— Какой поклонник, — возразила Ирина, — если Алешка моложе меня на целых полтора года?
— Это ужасно! — согласился Леонидов. — Ты лучше посмотри налево. Это и есть та самая река, о которой я тебе рассказывал. Только там, где ты будешь отдыхать, она разливается в настоящее море. Доживем до понедельника, и ты увидишь эти сказочные места.
По немалому пути от города до Белых камней Магда промчалась в лодке на самой высокой скорости, не замечая сочных красок леса, лугов, неба. Она не заглядывалась, по обыкновению, на зеркальный разлив реки с розовато-зелеными и оранжево-фиолетовыми разводами близ берегов. Магда видела, ощущала всю эту красоту вокруг себя, но не дивилась, ей, как обычно. Она думала о Владиславе.
«Что теперь будет? — терзалась Магда. — Что?! Все это — вольные разливы реки, крутые мрачноватые и пологие веселые берега, высокое голубое небо — останется, на все это по-прежнему будут смотреть люди, а он — нет!? Все в природе, в жизни будет продолжаться без него!?»
Взгляду Магды открылся обрывистый, замшелый внизу, возле воды, утес. Среди низкорослого кудрявого кустарника видны свежевыбеленные створы. Однако и без них этот скалистый выступ служит для речников маяком. На него держат курс грузовые и пассажирские суда. А дальше, за утесом, простирается величавый залив. Крутизна вечнозеленых гор и отражение обрывистых зеленых берегов в спокойной воде придают ему торжественность.
Утес остался позади, и тотчас показались островерхие крыши дач, которые как бы взбирались на левобережную гору. Выше других стоял рубленный из ели дом Плетнева. Магда слышала о нем много всяких разговоров, ходил даже слух, что он лечит безнадежно больных людей каким-то африканским бальзамом. За эту спасительную ниточку и уцепилась Магда и, хотя знала Плетнева только в лицо, решила теперь с помощью Леонидова разыскать его.
Магде не терпелось скорее увидеть доктора. Едва лодка приткнулась к мосткам, Магда набросила цепь на вросшую в прибрежный песок корягу и устремилась по узкой тропинке вверх. Дом вблизи показался огромным. Бревна в стенах — каждое в полтора обхвата. Выступавшая далеко вперед веранда держалась на плахах из распиленных вдоль кондовых елей. Магда обошла вокруг дома, постучала во все двери, но никто не отозвался ей.
Ничего не оставалось, как снова прыгнуть в лодку и гнать ее по заливу в поисках Плетнева и Леонидова. Магда то и дело меняла направление, надеясь найти доктора еще до заката солнца. Наконец она увидела продолговатую, как пирога, черную лодку возле низкого лугового берега, от которого начиналось Егорово поле. Сначала она приметила голубоватый дымок костерка, около которого сгорбились две человеческие фигуры, а затем уж моторку Плетнева. Подобных лодок никто здесь больше не держал. Она была единственной. Ее Плетнев построил собственноручно.
Неприятным для Магды было это место, и не только потому, что она знала печальную легенду о том, как задрал медведь бакенщика Егора, жившего здесь до войны. Мрачные воспоминания вызывал этот берег и в связи с Владиславом. Здесь два года назад навалилась на него ватага пьяных парней, и несмотря на то, что Владислав стойко и мужественно дрался против пятерых сразу, они все-таки сумели сбить его с ног и нанесли ему страшные побои.
Когда Магда сбросила газ и направила лодку к берегу, солнце скрылось за острыми вершинами елей, обрамлявших скошенный щетинистый луг. Вокруг было пустынно, только у костерка мирно вели беседу двое людей. Стояла тишина. Как в Подмосковье, слышалось кваканье лягушек, притаившихся где-то в зеленой прибрежной топи.
Усталой походкой Магда побрела к костерку. Она узнала Леонидова и сразу почувствовала облегчение. В его присутствии говорить с Плетневым было проще.
— Ого! — воскликнул Леонидов. — Здесь, кажется, водятся русалки?
— Сколько угодно, — согласилась Магда, однако дальше поддержать разговор в шутливом тоне не смогла. — Я, собственно, к вам, — обратилась она к Плетневу. — Мы, к сожалению, не знакомы, но вы, наверное, знаете меня. Так же, как и я вас… Наша дача по дороге в залив, у самого леса. Помните, такой небольшой домик с красной крышей?
— Помню, — как показалось Магде, недоброжелательно ответил Плетнев. — Что привело вас ко мне?
— Я бы хотела поговорить о моем брате. С ним очень плохо.
— Так говорите. Нам никто не мешает. На Евгения Семеновича можете не обращать внимания. К тому же вы, кажется, знакомы.
— То есть как это не обращать внимания? — вмешался Леонидов. — Знакомы, знакомы и, кажется, уже тысячу лет. Однако представлюсь еще раз!
Он выпрямился, склонил голову и произнес:
— Евгений Леонидов. Родом из Москвы. Сюда прибыл по оказии. Тут километрах в пяти отдыхает моя принцесса. Я имею в виду известную вам мою дочь. В роскошном лагере. Вы знаете, с трудом получил путевку. Вот, помог Аркадий Анатольевич. Оказывается, не все можно организовать в Москве, а кое-что только на Урале. Да и людей таких, — Леонидов внимательно заглянул в глаза Магды, — в Москве тоже не встретишь. Вы так не считаете?
Магда поняла, что Леонидов пытается отвлечь ее. Он действительно доброжелательный и понимающий человек.
— Так чем я могу быть полезен? — вновь спросил Плетнев. — Впрочем, пора ехать.
— Вообще-то свежевато, — согласился Леонидов. — Вы тут секретничайте, а я тем временем потушу костер.
Тяжело ступая огромными башмаками, Леонидов пошел к плетневской лодке, взял из нее полиэтиленовое ведерко, зачерпнул воды и не спеша направился к дымящему костру.
Магда заговорила быстро, стараясь, однако, четко формулировать мысли. Плетнев слушал внимательно, но в то же время ни о чем не спрашивал и ничего не уточнял. Магде даже показалось, он ждал, когда, наконец, она объяснит суть болезни Владислава и умолкнет. И вот она закончила свой рассказ, а Плетнев как будто и не услышал ничего особенного, стоял в той же позе, глядя на воду, и молчал.
— Так чего же вы от меня хотите? — спросил он как раз в тот момент, когда к ним подошел Леонидов.
— Ну, может быть, есть какие-нибудь средства?.. — потерянно спросила она.
— Во-первых, у меня другой профиль. Вам было бы лучше обратиться к специалисту. Во-вторых, насколько я понимаю, в этом случае применять уже ничего нельзя. Конечно, если диагноз точен, — добавил он.
— Но, может быть, имеется в природе мало кому известное растение? Какая-нибудь травка?..
Плетнев снисходительно улыбнулся, потом разжал тонкие, но чуть припухшие губы, как у музыканта, только что оторвавшегося от трубы. Не глядя в глаза, он повторил:
— Все эти травки — для успокоения родственников. И потом — я уже сказал: обратитесь к специалисту.
— Ох уж эти мне разговоры о специалистах! — вмешался Леонидов. — Насколько я понимаю, речь идет о специалисте-враче? А как это в стародавние времена уездный лекарь справлялся со всеми болезнями один? И ни к каким специалистам не отсылал, в смысле анализов не любопытствовал…
— Так ведь то в стародавние времена, — с прежней невозмутимой улыбкой ответил Плетнев. — Однако идемте, уже поздно. — И, глянув на опечаленную вконец Магду, продолжил: — Дорогой поговорим. — Он же предложил Магде занять место в его лодке, а вторую лодку взять на буксир.