— Я к этому равнодушен.
— А надо быть неравнодушным, — возразил Семен. — Лично я не пью совсем. И вам не советую.
— Вы что, в самом деле не хотите выпить за наших дам?
— За них — всегда! Но предпочел бы чай!
— Бережете здоровье? — спросил Леонидов. — А вот я не думаю о здоровье, но, запомните, все равно проживу дольше вас.
— Слава богу, живите и приносите свою пользу, — откусывая от большого куска торта, пробурчал Семен.
— И все же вы хитрите, — сказал Леонидов. Он отошел от стола и скоро вернулся с пакетом свечей, положил их на стол. — Хитрость, она вездесуща. Кто место себе выгадывает, кто козни против другого строит, чтобы изловчиться и ухватить кусок поболе. Но, заметьте, самая мерзопакостная — это жадючая хитрость, когда, с позволения сказать, человек думает только о себе, существует только для себя. И, как вы изволили выразиться, живет в свое удовольствие. Вся жизнь его посвящена этому, до минутки. Мы работаем — он хитрит. Нас с его помощью оттеснили в тень, он — на солнышке. Потому что совести в нем — ни на грош, той самой совести, о которой мы с вами говорили. Не то чтобы он о ней не имел никакого понятия, она ему просто не нужна. С ней он не преуспеет.
— Пусть себе выгадывает кто хочет, — сказала Валерия. — Мне как-то все равно. Ну и лопнет он рано или поздно, как пузырь.
— А Сеня слушает да ест, — ухмыльнулся Леонидов.
— У него сегодня праздник, — сказал Александр. — Картина Сени попала на выставку.
— И вы молчали? — удивилась Магда.
— Одна за всю жизнь! — резюмировал Леонидов. — Ра-бо-тать надо, Семеон, работать!
На лужайку опустился ночной мрак, острее запахло скошенным сеном, из низины вместе с токами теплого воздуха доносился густой аромат болотных трав. На какую-то минуту стало так тихо, что сделалось отчетливо слышным кваканье лягушек. Из уснувшего леса долетел приглушенный крик потревоженной кем-то птицы.
— Совсем как в деревне, — сказала Валерия. — Траву-то надо бы поворошить да завтра еще стожок поставить. Пропадает сено, а кому-то корову кормить нечем.
— Касьян печалится об этом же, а вот в деревню возвращаться не хочет. Я с ним не единожды беседовал. Да вон он, — кивнул Леонидов, — обходит владенья свои.
На краю поляны и впрямь затемнела фигура человека. Она двигалась вдоль забора. Касьян шел, то и дело останавливаясь и, видимо, прислушиваясь к голосам.
— А мы ему сейчас посветим! — весело сказал Семен.
Он схватил охапку сена и понес к собранным в кучу хворостинам. Так же быстро Семен чиркнул спичкой и бросил ее на сухую траву. Пламя костра тотчас раздвинуло темноту, заплясало оранжевым светом на лицах, к небу потянулся сизый дым.
— И дым отечества мне сладок и приятен! — торжественно продекламировал Семен.
— А мне, — осуждающе сказала Валерия, — он ест глаза! Ну зачем вы жжете сено?!
— Сами же сказали, что оно здесь пропадает зря. Имеем мы, в конце концов, право отдохнуть? Предположим, я и Евгений Семенович — свободные, художники, но ведь у вас-то отпуск раз в году!
— А у нас — никогда, — уточнил Леонидов. — И Валерия права, не кощунствуйте, это все равно что жечь хлеб.
— Пожалуйста, — уступил Семен. — Не хотите света, пусть тлеют головешки.
— Пусть. Зажжем лучше свечи! — сказал Леонидов. Он разорвал бумажный пакет, высвободил свечи и зажег их одну за другой.
На столешнице встал ровный ряд горящих свечей, и все окружили их, завороженно глядя на мерцающее пламя.
— Красиво, — глядя на свечи, тихо сказала Магда. — Такой вечер, видно, уж не повторится никогда. Настоящий праздник души…
— Это все Евгений Семенович, — так же тихо отозвалась Шурочка. — Я очень благодарна, что он пригласил меня сюда.
Леонидов, как будто не слыша этих слов, прохаживался вокруг стола. В его руках поблескивал фотоаппарат, и он время от времени нажимал спуск.
— Неужели у вас что-нибудь получится? — спросила Валерия. — Тьма, хоть глаз коли.
— Объектив — не глаз, — самоуверенно ответил Леонидов, — тем более, когда заряжена сверхчувствительная пленка. Магда, — попросил он, — поверните лицо к Александру. — И снова щелкнул затвором.
Потом он направился к Валерии и вполголоса запел:
Следующие слова песни подхватили все:
Наступившую тишину вновь нарушил Леонидов:
— Пройдет какая-нибудь неделя, и все мы вернемся к своим хлопотным делам. Давайте поклянемся будущим летом снова встретиться здесь!
— Приезжайте лучше к нам на Белые камни, — сказала Магда. — У нас там ничуть не хуже.
— Это непременно! Но здесь родилась наша дружба, а такую родину мы обязаны чтить. Вы только посмотрите на звезды, на эту красоту вокруг! Если подумать да вспомнить, то мы ведь далеко не часто остаемся с мирозданием наедине, хотя все в мире едино. Так же, как и вы на своей реке только считанные разы катались в лодке при сиянии луны. Причем, учтите, за всю вашу долгую жизнь! Так и наше сегодняшнее свидание со звездами — редчайший случай, несмотря на то, что мы с ними, по сути, не разлучаемся ни на миг. Лично я оставался с мирозданием один на один всего лишь столько раз, сколько пальцев на моей руке. Редко мы вглядываемся в звезды, слушаем глубину небесного океана, шорохи и звуки земли — тоже. А надо бы чаще. Потом ничего этого не будет!
— Все надо чаще! — возразил Семен.
— Каждый о своем, — не выходя из состояния задумчивости, усмехнулся Леонидов. Он широко раскинул руки:
— Во всяком случае, постараемся запомнить эту ночь. Я просто вас об этом прошу.
На четвертый день Владиславу предоставили место в институте. В это ясное солнечное утро прощаться с Валерией и Владиславом было особенно грустно. Они укладывали вещи в чемоданы и не могли скрыть озабоченности. Один Леонидов не терял присущей ему, по крайней мере на людях, бодрости и, казалось, пребывал в отличном расположении духа. Он охотно вызвался отвезти Валерию и Владислава на своей машине в Москву. У него накопилось там много неотложных дел, и вот он хлопотал теперь у своего потрепанного «москвичонка», беспечно насвистывая одному ему известную мелодию. Наконец вещи были уложены, Валерия и Владислав сели в машину, Леонидов включил зажигание. Ирину он оставлял на попечение Магды и Александра и обещал вернуться к вечеру.
Весь этот день Магда испытывала тревогу за брата. Она понимала, что больных с периферии на консультацию в Москву просто так не направляют. «Лишь бы не случилось самого страшного», — думала Магда.
Владислав любил жизнь. И очень любил своих пятилетних двойняшек Олю и Лену. Об этой любви он никогда не говорил и редко проявлял ее внешне, но Магда знала, какой силы нежность таится за его молчаливым спокойствием.
Валерия была другой. Всегда восторженная, живая, мало задумывающаяся над сложностями жизни, не вникающая в них, Валерия шла поверху событий и четко разграничивала работу, которую выполняла азартно, взахлеб, и отдых, когда она не стеснялась в проявлении своих желаний.
Она легко сходилась с людьми. За четыре дня пребывания в пансионате Валерия успела узнать гораздо больше об его обитателях, чем Магда и Александр за полторы недели. Ей было просто любопытно уточнить: почему, например, Леонидов жил в пансионате с дочкой, но без жены? И она узнала об этом на другой же день от Шурочки. На вопрос Магды она ответила с полной осведомленностью:
— Обычный развод в актерской жизни.
— Разве есть какая-нибудь разница между жизнью актеров и жизнью вообще? — спросила Магда.
— Еще какая! У них все по-другому. И женятся без конца, и расстаются без слез и упреков. Притом — в одном коллективе, на виду у всех. Сегодня она ему — жена, завтра — добрая знакомая, как будто и не прожил с ней несколько лет. Самое интересное, — оживилась Валерия, — разрыв произошел в нашем городе, когда они были на гастролях! Евгений Семенович приехал чуть позже, потому что был на съемках. Ну, помнишь этот фильм про женитьбу гусара? А когда приехал к нам, ему говорят, что у Фани роман с начинавшим тогда в театре Никитиным. Первое, что он сказал: «Лучше Никитин, чем какая-нибудь сволочь!» Но потом, конечно, сделал выводы, как и следовало. Со своей Фаничкой тут же порвал и с каким-то доктором, большим поклонником его таланта, укатил на Белые камни. Само собой, не один. Была с ним одна девчушка, по уши влюбленная в Леонидова. Он ведь тогда был Аполлон! Не то, что сейчас.
Магда заметила, что и теперь Леонидов представляется ей достойнейшим из мужчин, и поинтересовалась, чем же, в конце концов, кончилась эта история.
— Очень просто, — ответила Валерия. — Девчушку он, конечно, на другой же день забыл, а вот измену Фани — нет. Считает ее слабой женщиной и без царя в голове. По-моему, — скороговоркой уточнила она, — надо делать, все по уму: и женщиной быть, и царя в голове иметь не мешает. Кстати, наш Евгений Семенович далеко не промах. Он и за Шурочкой ухлестывает, и потом… ты видела эту незнакомку?