Призрачной тенью я бесшумно скользил между деревьев просыпающегося леса, просачивался сквозь кустарник, если обходить было далеко и лень, перепрыгивал, не снижая скорости, через ямы и поваленные стволы деревьев. Состояние легкого транса очень способствовало бегу, экономя силы и не давая с головой погрузиться в бессмысленное пережевывание детской обиды на весь белый свет. Вроде бы меня изгнали, а вроде и нет. Рода не лишили, но из поселка фактически выгнали.
Не понять мне решения совета старшин нашего клана барсов — клана лучших в мире воинов и телохранителей. Во всяком случае, я так думаю, что лучших в мире. Правда, когда я так прямо и сказал наставнику по борьбе без оружия, тот скептически улыбнулся и рассказал про каких-то монахов в далекой восточной стране, которые только тем и занимаются, что курят благовония и крутят молитвенный барабанчик… в свободное от занятий борьбой время. Говорил еще про боевые пляски каких-то горцев на севере и кулачную драку на туманном острове… думаю, не иначе как с воспитательными целями. Чтобы старались больше. Не верить наставнику причин не было, но все-таки… кто их видел монахов с горцами?
С другой стороны, до определенного возраста и папа у меня был самый сильный и умный и мама — самая красивая и ласковая. С возрастом я стал более критично относиться к родителям, но своего мнения о них на противоположное, как это бывает у некоторых, не изменил. Они так и остались для меня «самыми-самыми»… любимыми людьми в мире. Возможно, когда-нибудь появится еще одна… или даже несколько «самых-самых», но по некоторым причинам это маловероятно. Мне так кажется.
По достижении совершеннолетия и успешного прохождения испытания мне предстояло с группой сверстников отправиться на практику в один из элитных отрядов гвардии короля Ларика (номер короля не помню — вроде седьмой). Затем через три года вернуться в поселок и отчитаться перед старшинами о своих достижениях. Если отчет принимался с одобрением, практиканта признавали воином, магическому изображению барса на его груди добавляли усы и направляли служить, либо в гвардейские отряды короля и его вельмож, либо в службы охраны герцогов и графов, либо, в некоторых случаях, в охрану богатейших торговцев. Если были для них свободные от службы воины. За каждого наниматели платили звонкой монетой, не считая очень достойного содержания: питания, снаряжения, обслуживания и так далее, — самого охранника. Причем четыре доли от общей суммы получал воин, а шесть — сыпались в общинную кассу клана. За пять лет службы экономный барс вполне мог скопить приличную сумму. Построить себе двухэтажный дом в Барске или те же пять лет прожить не работая. Но кто видел экономного барса, не транжирящего деньги на качественное оружие, красивые, редкие вещи и книги? Встречались, конечно, и те, кто тратил свой заработок на вино, женщин и азартные игры, но такие быстро переставали быть барсами.
Так что, нанять хотя бы одного из нас могут позволить себе далеко не все богатые подданные короны. Кроме надежной защиты, это еще и очень престижно. Достаточно эдак между делом сказать кому-нибудь, что у тебя в службе охраны есть парочка воинов нашего клана, и почет с уважением, считайте, у вас в кармане.
Теперь же, после фактически изгнания, группа моих сверстников отправится в столицу, как и намечалось, а я совсем в другом направлении. Старшины сказали: иди в город Вармок, устраивайся там или в другом месте, как хочешь, но пять лет в поселок не приходи. Дескать, это и будет твоей практикой. Почему именно в этот город — как раз понятно. Он находится в пяти днях пути по лесным тропам на запад от поселка. Контактов с тамошними аборигенами мы практически не имеем и там меня никто не знает, в отличие от близлежащего — всего-то полтора дня пути на телеге — Орбуса. С орбусянами у нас вполне добрососедские отношения. Они к нам частенько приезжают продать-купить, женихов-невест присмотреть, в кабаках с друзьями посидеть, и мы к ним с этими же целями периодически наведываемся. Про кабаки я по малолетству все никак в толк взять не мог, зачем в такую даль тащиться, когда и у нас есть пиво, сваренное в Орбусе, и у них — сваренное у нас, в Барске? Не понимаю и посейчас. Кстати, с женихами-невестами тоже дело очень не просто обстоит. Если совет старшин будет против, то молодым остается небогатый выбор: отказаться от брака или… от клана. Жестоко, но так завещано предками. Стать барсом, если ты не рожден в клане, очень трудно. Перестать им быть, напротив, очень легко.
Любой человек, проживший в поселке не менее года, имеет право просить у старшин разрешения на испытание. Те оценивают его человеческие качества и, если признают достойным такой чести, выносят положительное решение. Однако чтобы пройти его, надо с детства заниматься по методике барсов, поэтому чаще всего просят об этом уже дети и внуки вольных поселенцев, благо воинской науке учат всех желающих из числа постоянных жителей. Мастер-целитель говорил, что таким образом удается избежать вырождения и разбавить кровь клана свежей. Если рассуждать логически, то пиво от разбавления становится только хуже. Значит, кровь от разбавления тоже должна стать пожиже. А о ком говорят, что у него кровь жидкая? Вот то-то же.
Но не исключено, что я здесь чего-то недопонимаю. Наш мастер очень уважаемый человек. Его и в столицу приглашали, да он отказывался. Говорит: здесь в предгорьях воздух чище и травы редкие прямо под боком растут. Он меня многому научил. Правда чем больше учил, тем больше я понимал, насколько мало знаю и умею.
Урожденному барсу, однако, тоже легкой жизни никто не дает. По достижении совершеннолетия он просто обязан пройти испытание. В случае провала, из поселка его не выгонят, но членом клана не признают. Неудачник имеет право еще на две попытки, но не ранее, чем через год каждая. Все это время он должен жить на правах вольного поселенца, принимать участие в общественных работах и платить не малый налог в общинную кассу. В то время как барсы налогов не платят и в работах не участвуют. У них другие заботы — совершенствование воинского мастерства. Некоторые из старых, опытных ветеранов даже уходят жить отдельно от клана в горы, чтобы в тиши и глуши оттачивать существующие приемы борьбы и придумывать новые. Иногда они на короткое время возвращаются в поселок и передают свой опыт молодым. Таким образом, искусство непрерывно развивается и совершенствуется.
Для вольных право жить в поселке барсов стоит очень дорого. Тем не менее, желающих хватает с избытком, а принимают далеко не всех. Несмотря на то, что бОльшая часть взрослых мужчин служит за его пределами, поселок постоянно растет и вот-вот станет городом.
Первое испытание, которое необходимо пройти, чтобы стать барсом — «лабиринт смерти». Лабиринт, в котором стены из живой изгороди, земля и потолок — в тех местах, где тропа уходит под землю — таят на каждом шагу массу каверз для претендента. Атака ведется сразу в нескольких плоскостях и самым разнообразным оружием, известным в мире, а всевозможные хитрые ловушки только и ждут, чтобы сбросить на голову неосторожного бревно, полыхнуть огнем или открыть провал с тупыми кольями на дне. Многорукие и многоногие деревянные истуканы поодиночке и группами атакуют всевозможным колющим, рубящим и дробящим оружием во многих плоскостях одновременно. Когда я полгода назад проходил там, пришлось здорово попотеть, но вершину эту я одолел с честью. То, что сам вышел, а не вынесли, уже хороший результат, но то, что на несколько минут раньше контрольного срока, можно сказать, просто отличный. Правда, ответственный за полигон еще долго скрежетал зубами завидев мою личность — трех многоруких истуканов пришлось делать заново. Прежние годились только на дрова, а их железки в перековку.
Насколько «легко» пройти этот коридор, свидетельствует пример королевского гвардейца, сопровождавшего некоего чиновника, прибывшего в поселок с визитом. Услышав про лабиринт, этот опытный и умелый воин, «приняв на грудь» кувшинчик крепкого вина, громогласно заявил, что деревяшки с железками воину не противники. Он-де пройдет его с закрытыми глазами и оставит за собой развалины. Как ни отговаривали — гвардеец уперся и даже чиновника попросил походатайствовать. Отказать тому не смогли и на утро трезвый, как стеклышко, собранный и вооруженный воин все же вошел в коридор смерти. Надо отдать ему должное, прошел он больше половины пути и не так уж сильно покалечился.
Следующие испытания уже потруднее: стрельба из лука, арбалета, пистоля, фитильного и кремневого ружья; метание острых и тупых предметов в цель; бои с оружием, без оружия, с подручными средствами и голыми руками против ветеранов под пристальными взглядами наставников. Здесь, конечно, никто не ждет победы новичка. Анализируются его техника, количество и величина ошибок. Если они в пределах допустимого, то испытание считается пройденным; затем недельный поход через лес. Из снаряжения только охотничий нож. Задача — добраться до определенного места и постараться как можно ближе подкрасться к группе бывалых охотников-барсов. Оценивается, успел ли новичок к сроку и насколько близко сумел подобраться, пока его не заметили; и, наконец, философия, математика, травоведение, целительство…
До пятнадцати лет я был как все мои сверстники. Не лучшим, но и не худшим. Крепким середнячком. Единственное, что меня выделяло из всех — это, мягко говоря, нестандартная для нашего клана внешность. Если барсы в основном красивые, высокие, голубоглазые блондины, то я на полголовы ниже всех, шире в плечах, черноглазый, коренастый, мускулистый и длиннорукий тип. Низкий лоб, черные, прямые волосы, маленькие, широко посаженные глаза, и тяжелая челюсть делали меня похожим на наших очень отдаленных предков, которых, как говорил наш наставник по философии, называли троглодитами. Почему у красивой пары типичных барсов родилось подобное чудо, неизвестно, а подозрениями мою мать никто обидеть не посмел. Отец — один из искуснейших воинов — при первом же намеке готов был вырвать язык каждому сплетнику. Матери он доверял всецело, а она никогда не давала повода усомниться в своей верности мужу. Тем более, больше года перед моим рождением она поселок не покидала, и гостей в наших краях с похожей внешностью в это время не было. Старшины говорили, что подобное редко, но случается. Всё в руках Создателя.
Разумеется, с такой внешностью рассчитывать на внимание девушек не приходится. Если на сегодняшний день мои сверстники в большинстве своем уже обзавелись постоянными подругами, обещавшими дождаться их после трехлетней обязательной практики на службе у сильных мира сего, я оставался один, изгоняя тоску дополнительными изматывающими тренировками или упражнениями на концентрацию. Правда, известный трепач Скром говорил мне как-то, честно глядя в глаза, что мной живо интересуется Лусия, дочка владельца кабака, знатного воина в прошлом, но я этому не верил. Соврет — недорого возьмет. Вообще-то к внешности отношение барсов было вполне терпимым. Ценились больше качества воина и человека, нежели смазливое личико и роскошь шевелюры. Однако же у одного философа, на мой взгляд вполне логично, было сказано, что женщины подсознательно ищут себе в пару сильного и красивого мужчину, заранее представляя, какие от него будут дети. Теперь представьте, что может уродиться от меня? Трогло-дети! Ночной кошмар под вой бесноватой метели.
Таким образом, сухая логика не оставляла мне места для надежд.
Как я уже говорил, было мне пятнадцать лет, когда на одном из занятий наставник выставил против меня сразу четырех сильнейших бойцов в нашей группе. В тот момент я подумал, что он это сделал либо для того, чтобы сбить спесь, но вроде я и не хвастал своими достижениями, либо, чтобы наказать за что-то. За что я тоже в толк взять не мог, хотя, понятное дело, как и все был далеко небезгрешен. Тем не менее, наставнику виднее и мы начали учебный бой.
Парни грамотно окружили меня и атаковали. Вскоре, как и следовало ожидать, я пропустил несколько чувствительных ударов и готовился получить еще десяток — с моим уровнем противостоять каждому из парней в отдельности для меня было почти невозможным делом, а уж против четверых и вовсе безнадежным. Дежурный целитель уже приподнялся со скамьи, готовясь приводить мое тело в чувство, как вдруг…
Барсы не сдаются. Эту истину мы с помощью добрых наставников познали… даже и не помню когда. Она казалась настолько очевидной и неоспоримой, что и в голову не приходило думать иначе. Поэтому, несмотря на очевидность поражения, я выкладывался до конца, до самого донышка и даже больше. Вот уже вроде все. Не могу больше. Не хватает скорости. Не хватает мастерства. Нет больше сил. Сейчас один из тренировочных специально затупленных мечей рубанет меня по ноге. Второй — по ребрам. Третий и четвертый я успешно блокирую, но не успеваю к первым двум. В отчаянном усилии уйти, отразить, не дать себя достать, напрягая все силы буквально через «не могу», я, видимо, перешел за некую грань, и волна жуткой стужи прошлась снизу вверх по моему телу. Она смыла все чувства, оставив кристальную ясность сознания и замороженное время вне меня. Мозг с неимоверной быстротой стал обрабатывать сигналы и просчитывать варианты, выбирая наиболее эффективную для данной ситуации стратегию и тактику боя. Противники, словно сонные мухи, замедлились настолько, что я холодно и спокойно, особо не спеша, отбил удары третьего и четвертого, прыгнул вперед между ними. В прыжке рубанул мечом по шее четвертого и одновременно с разворотом попал пяткой в лоб третьему. Используя инерцию вращения, из низкой стойки подбил ноги первому и, пока тот падал, успел воткнуть меч в живот второму.
Потом мне рассказали, что со стороны мое тело как бы размылось, растворилось в воздухе. Всех, кто стоял рядом и наблюдал, обдало морозным холодом и через секунду моих противников, будто ураганом, разметало в стороны. Ребят спасло то, что оружие было не боевое, но лечиться им после этого пришлось довольно долго. К своему ужасу я осознал — в этот стылый момент они были для меня не соплеменниками и друзьями, а бездушными целями, которые следовало уничтожить максимально быстро и экономно. И только где-то глубоко в подсознании с младенчества внушаемое требование не доводить до смерти в учебных поединках не позволило мне их тут же добить. Вероятно, мой разум посчитал задачу выполненной и прекратил бой.
Я стоял с тренировочным мечом в руках полуоглушенный и сам толком не понимал, что произошло. Мастер, по-видимому, ничуть не удивился. Возможно, он даже рассчитывал на такой результат. Позже я узнал, что был прав в своих подозрениях. Только таким рискованным способом, доведя до предела физическую и психологическую нагрузку, можно было пробудить эти способности. Или в реальном бою.
— Ирбис. Снежный барс. Истинный, — тихо сказал он, но я его услышал.
— Вот что, парень, — уже громко продолжил он. — С сегодняшнего дня помимо общих тренировок тебе придется дополнительно заниматься с мастером Лоркитом. Прямо сейчас пойдешь и подробно расскажешь ему, что здесь произошло.
Наставник Лоркит вел какие-то особые занятия со своими четырьмя учениками разного возраста. Чему конкретно он учил, до сего дня я даже не предполагал. Способности-то у всех разные. Для тех, кто проявил себя с лучшей стороны в том или ином виде деятельности в поселке были организованы дополнительные занятия. Например, алхимией, целительством, травоведением и другими. Так что, Лоркит мог учить чему угодно, вплоть до вышивания крестиком.
Мой рассказ вызвал у него живой интерес. Он дотошно выяснил все нюансы боя и моих ощущений во время него, после чего обратился к ученикам:
— Ребята, представляю вам новенького ирбиса. Он сегодня смог войти в холод и сразить в учебном бою четверых лучших бойцов группы. Тем не менее, попрошу не обижать. Он еще маленький снежный барс. Так. БАРСИК пока.
С этого дня начались мои занятия по контролю над этим состоянием. Они включали в себя углубленное изучение техники медитации и транса, способы отгораживания от него и расщепление сознания на несколько независимых… областей, скажем так. При этом на занятиях боевыми искусствами от меня требовали ни в коем случае не задействовать мои способности, чтобы отшлифовать технику должным образом.
Еще одна дополнительные нагрузка на меня свалилась из несколько другой области, нежели смертоубийство. Увидев на одном из занятий по оказанию первой помощи, как под моей рукой быстро склеиваются края длинного пореза и останавливается кровь, мастер-целитель категорически потребовал, чтобы я обязательно прошел обучение и у него. На мой скромный вопрос: а когда же спать, — он усмехнулся и пообещал обучить специальным упражнениям, позволяющим в трансе очень быстро восстанавливаться и легче усваивать материал.
Месяц назад я прошел последнее испытание, хотя девятнадцать мне исполнится только через шесть недель. Вся группа ирбисов прошла. В том числе и дополнительное испытание по контролю холода. Всем нам торжественно с помощью артефакта барсов внедрили изображение головы клановой кошки, но пока без усов. Усы — после практики. Головы кисок нашей группы отличались от прочих отсутствием характерных пятен. Так на то мы и снежные барсы.
Я был страшно горд и просто щенячьи счастлив. Весь поселок должен был обязательно видеть мой триумф, поэтому целый день я расхаживал по нему, посетив даже те уголки, в которые лет пять уже никто не заглядывал. Но я подумал, а вдруг как раз сейчас кто-то заглянул и не видел, какой я молодец. В том, что по прошествии трех лет, моего барсика украсят роскошные усы я ни минуты не сомневался.
Вот таким образом, к девятнадцати годам я стал элитным воином клана барсов и немножко — чуть больше всех — целителем. Мастер-целитель говорил, что у меня очень неплохие задатки мага, но данная стезя не популярна среди барсов и лучше мне не смотреть в ту сторону. Он даже собирался обговорить с советом старшин возможность оставить меня на практику в поселке, чтобы продолжать изучение целительства, совершенно не интересуясь при этом моим мнением. Однако тут очень некстати случилась эта злосчастная драка с гостями.
И что меня тогда потянуло в кабак? Подозреваю, что желание увидеть Лусию. Все-таки я хоть и не поверил словам Скрома, но подсознательно очень хотел надеяться… неизвестно на что.
Злосчастные охранники были не из Орбуса, а откуда-то издалека. Говорят, притащились на свою беду с обозом какого-то торгаша из самой столицы. Получив причитающуюся плату, тут же один десяток, как водится, направил стопы свои в кабак, утолить многодневную жажду. Второй остался сторожить имущество. Подвыпив, уставшие воители возжелали развлечений. Орбусяне-то хорошо знали тонкую грань между оскорблением и шуткой, старались никогда ее не переступать, да и мы по-соседски многое им прощали. Пришлые не знали и решили, что раз их много, то все можно. Так получилось, что я сидел через проход как раз напротив их стола. Выпив по третьему кувшину пива и оглядевшись по сторонам, они, видимо, нашли кандидатуру для предстоящего веселья и с гоготом, перебивая друг друга, начали соревноваться в остроумии по поводу моей внешности:
— Посмотри на эту рожу. Я, кажется, уже где-то ее видел, — глумливо говорил штатный острослов, длинный, как жердь, и бледный, как смерть, своему соседу слева, широкоплечему, мрачноватому брюнету с любовно ухоженными бородой и усами.
— И где ж ты мог его видеть? — лениво цедя слова, задал мрачный ожидаемый вопрос. Остальные предвкушающе придвинулись ближе, чтобы не пропустить ни слова из этого представления. Четверо сидевших ко мне спиной развернулись и с любопытством уставились на мою скромную персону. — Неужели ты уже бывал в этой дыре?
— Нет. Не бывал, — ответил жердь.
— Тогда где ты мог видеть эту образину?
Слушатели, затаив дыхание, дожидались ответа жерди. Тот не спеша отпил пива из кружки и ответил:
— Да в королевском зверинце. Там полно его братьев. А может и мама с папой по клеткам прыгают в компании с дедушкой и бабушкой…
Всеобщее ржание, наверное, услышал весь поселок. Я продолжал спокойно сидеть, продумывая план предстоящего боя — про мою физиономию они могут болтать все, что им заблагорассудится, но задевать родителей — это явный перегиб. Наставники всегда советовали: если есть время, спешить не стоит. Лучше тщательнее продумать и пару раз перепроверить план действий. Кроме того, они явно наготове и ждут, что я в бешенстве кинусь на них с кулаками. Тут-то самое веселье и начнется. Кабак пустой. Хозяин куда-то отлучился. Местные все на работах. В зале только я и разносчица. То есть помешать веселью никто не сможет. Это они, наверняка, так думали.
Как раз в это время слева, со стороны кухни, к их столику подошла Лусия с подносом, заставленным кувшинами пива и блюдами с закуской. Она все слышала и вмешалась:
— Да как вы можете?! Что вам сделал этот парень? Почему вы его оскорбляете?
У меня даже на сердце стало тепло и празднично от того, КАК она это сказала.
Охранник, сидевший в торце стола, ближе всех к девушке, гибко и плавно выскользнул из-за стола. Моментально оказался за ее спиной и, привстав на цыпочки, глумливо загнусавил ей на ушко, имитируя любовное томление с толикой ревности:
— Де-е-евушка. Краса-а-а-вица. Что тебе в этой обезьяне?
Он был на голову ниже Лусии, но это его явно не смущало. Неожиданно ухватив ее за ягодицы, он, извиваясь в похабных телодвижениях, стал подталкивать ее к столу, продолжая томно гнусавить:
— Обож-ж-жаю высоких девушек. Не пожалею серебряную монету за ночь любви и нежности. В вашей деревне уже давно не было крепких парней. Я же вижу, как тебе хочется нашей любви. Иди же к нам. Не ломайся, курочка…
Девушка растерялась. Она не привыкла к такому обращению. Слезы у нее на глазах появились не от страха, а от унижения. Все приезжие обычно знают, чем чревато обижать наших девушек. И дело даже не в том, что весь поселок захочет подробно обсудить с обидчиками вопросы выживания при получении многочисленных травм, зачастую несовместимых с жизнью. Каждая девушка у нас, если не барс, то рысь точно. Практически все они на хорошем уровне владеют боевым искусством, что с оружием, что без. Впрочем, трудно сказать, когда реально приходится драться без оружия, если вокруг просто неимоверное количество предметов, которые обученный барс и… хм-м-м-м… барсиха, барсетка, барсу… в общем, девушка-барс может превратить в оружие. Только огромным удивлением Лусии можно объяснить то, что озабоченный наемник моментально не брякнулся на пол с переломанными руками и ногами. Зато не растерялся я. К тому же их шуточки меня откровенно уже «достали». Более не сомневаясь, я с удовольствием рухнул в объятия битвы за правое дело, то есть словами обвинения стал зачинщиком обычной кабацкой драки.
Гнусавый по моим предварительным расчетам был самым опасным противником. Ему первому досталось по голове точно направленной кружкой. Через секунду дурному примеру кружки последовала глиняная тарелка. Она, вращаясь и зловеще шурша, прилетела прямо в зубы жерди и там застряла. Шутник, глотая кровь и зубы, рухнул со скамьи навзничь. Думаю, с этого момента шутки в его исполнении приобретут некоторую шепелявую пикантность. Остальные со злобным ревом вскочили на ноги, а я не стал ждать, когда на меня навалятся всем скопом. Опираясь на руки, отжался от стола и «выстрелил» ногам в двух ближайших. Получив по удару в грудь, парочка спиной вперед согласовано перелетела через столешницу и рухнула на своих же товарищей. Я приземлился в проходе и, крутнувшись волчком, подбил ноги следующего и пока тот рушился спиной на скамью, в прыжке нанес удар ногой в челюсть четвертому, из тех, кто сидел на проходе. Все. Эта сторона стола теперь наиболее безопасна.
Лусия тоже времени даром не теряла. Быстро оправившись от шока она грациозно лягнула ногой в пах ударенного кружкой, заставив того свернуться калачиком и подумать на полу о взаимоотношении полов. Все содержимое подноса девушка любезно и умело с размаху сгрузила прямо в голову мрачному, добавив ему в качестве добавки коленом по мужским колокольчикам между ног. Этот охранник рухнул на пол рядом с ловеласом, надолго задумавшись на ту же тему, что и тот. Ум хорошо, а два лучше.
Жердь-шутник успел к тому времени не только выплюнуть невкусное блюдо, но и встать на ноги, схватившись за кинжал. Лусия и его не забыла… кулаком левой руки в солнечное сплетение, ребром ладони правой по шее и ногой в пах. Действовала она четко и эффективно, как на тренировке.
После таких скоротечных процедур против нас поднялось всего четверо подонков успевших выпутаться из клубка, получившегося в результате неожиданного налета своих сотоварищей. Десятый, проявив незаурядную сметку и почти ясновидение, на хорошей скорости успел выскочить за дверь, вероятно за помощью. Хотя бедолаги были вооружены и в большинстве, мы с Лусией весело переглянулись и, понимая друг друга без слов, будто всю жизнь отрабатывали парный бой, хищно набросились на них сами.
То, что охранники были всего лишь покалечены, говорит о том, что я достиг существенных успехов в управлении собой. В состояние холода мне в этом бою переходить даже не пришлось. Всего лишь через полминуты уже девять тел корчились на полу, стараясь стонать тихо, дабы ни в коем случае не обратить на себя наше внимание. Причем троих я даже пальцем не тронул. Специфический характер повреждений, препятствующих продолжению рода этих ублюдков, прозрачно намекает на участие в этом веселье разозленной Лусии. Однако намек — не доказательство. Предчувствуя грядущие неприятности, я шепнул Лусии, чтобы она ни в коем случае никому не говорила о своем участии в этом деле и быстро уходила на кухню.
Вскоре, как и следовало ожидать, в зал кабака ворвался десяток, охранявший имущество, вместе со сбежавшим охранником. Вслед за ними наша дежурная группа охраны порядка.
Торгаш, само собой, поднял вой, требуя моей крови. Разбирательство провели в кратчайшие сроки: опросили свидетелей и пострадавших. Тех, кто мог внятно говорить, конечно. Получалось это далеко не у всех. Четверо, помимо прочих увечий, получили переломы челюсти и, пока наши целители не залечат, питаться ближайшие пару недель должны будут чем-нибудь жиденьким, мычанием рассказывая о своих переживаниях.
Пришлые настаивали на том, что большинство наемников не нанесли нам с Лусией ни одного удара, то есть, якобы, в драке не участвовали и пострадали безвинно.
Х-ха! Да они не успели просто! Это и самому тупому буйволу понятно. Но поучаствовать, явно, очень хотели. Что я мог ответить старшинам? Так учили! «Промедление, как и излишняя задумчивость на поле боя, смерти подобно». Они с этим не спорили, однако, все равно решили, что я был излишне жесток, и отправили подальше от поселения на долгих пять лет, для клана обставив дело так, будто я уезжаю на обычную практику, а для торгаша — будто изгнан в наказание. Чем-то он был важен этот торгаш для поселка.
Вот таким макаром я впервые стал жертвой политики.
В дорогу мне выдали великолепную отлично сбалансированную шпагу с клинком из рунной стали — барсы признают оружием только изделия лучшего качества — в пару к ней узкий обоюдоострый кинжал, охотничий нож, легкую кольчугу и перевязь с пятью метательными ножами. Мать собрала в мешок смену белья и еды на пару дней. Отец выделил целых пятнадцать серебряных «воробьев», что составляло полторы золотых «ящерицы». На самом-то деле на золотой монете изображен был дракон, а на серебряной — профиль орла, но народ привык к более простым и менее гордым названиям. Один золотой дракон был равен десяти серебряным орлам или ста медным «косточкам». На медной монете были выбиты две скрещенные шпаги, но чеканка была настолько невыразительной, что выглядели они и впрямь как косточки.
Вечером я попрощался с друзьями, распив в памятном кабачке бочонок свежего пива. Отец Лусии подошел ко мне, крепко сжал плечо и, взглядом высказав мне благодарность, выставил пятилитровый кувшин неплохого вина от себя. Лусия за весь вечер так к нам и не вышла. Я понимал и не осуждал ее. Все-таки косвенно я был виновником и свидетелем ее унижения.
Утром встал, как обычно. Последний раз вместе с поселком провел утреннюю разминку, обнял родителей и отправился в путь.
И вот, впервые за девятнадцать лет, у меня появилось то, о чем я мечтал с самого раннего детства — свобода и свободное время. Я наконец-то сам решаю, что делать, и сам отвечаю за последствия своих решений. Конечно, воину довольно часто приходится принимать на себя ответственность за свои решения, но сейчас все было несколько иначе. Сейчас было… глобальнее, что ли. Никто не доводит до сведения распорядок дня, расписание тренировок и дополнительных занятий. Никто зорко не высматривает, пришел ли ты на разминку, с душой ли занимаешься, не тешишь ли свою лень. Никому теперь нет дела до этого. А самое грустное в этой ситуации то, что я и сам не знаю, чего хочу на самом деле. Стратегически, если можно так выразиться, я хотел стать полноправным воином, но вот тактически… То есть, чем занять себя на эти годы свободы, чтобы потом с гордостью рассказать о своих успехах, я пока не представлял.
Сколько себя помню, я учился, учился и учился. Старшины не знали, что такое праздность, и это нелепое невежество почитали за высшее проявление мудрости, как своей, так и высокочтимых предков. По третьему удару колокола утром, в обед и вечером все население нашего поселка выходило на разминку, повторяя базовые движения комплекса боевого искусства барсов, чередуя с лечебно-оздоровительными упражнениями. Касалось это всех. Членов клана и вольных. От мала до велика. То есть от младенцев, едва научившихся ходить, до глубоких стариков, включая сто восьмидесяти двухлетнего патриарха Молтки. Единственное исключение делалось для караульных и больных. С малышней занимались обычно двое наставников, которые постепенно приучали детей к нагрузкам, подавая им упражнения в игровой форме. То есть тогда, всего-то вчера, а кажется целую вечность назад, думать, чем заняться, совершенно не нужно было. Думали и решали старшие. Выход в самостоятельную жизнь должен был состояться в гвардии. Постепенно. Под приглядом опытных барсов.
Теперь звонить на разминку придется самому. Колокольчик на шею повесить что ли?
На второй день своего забега Барск — Вармок наткнулся на труп самки кугара — самого умного хитрого и опасного зверя из кошачьих. У нас в поселке считалось доблестью выйти против этого зверя в одиночку и победить. Однако специально за ними никто не охотился. Все-таки почти «родственники». Они — кугары, мы — барсы. Тем не менее, непредвиденные встречи случались и не всегда заканчивались мирно. Эта самка, будучи тяжело раненой, видимо, ушла от охотников подальше и здесь разрешилась от бремени. Из всего выводка в живых остался к моему приходу только один котенок, жалобным писком зовущий мать. По этому самому писку я их и обнаружил.
Бросить живую душу на погибель я не смог, поэтому покормил котишку остатками молока, да и взял с собой. Надо заметить, что из котят кугара вырастают преданные друзья и защитники, однако добыть их очень сложно. Трудно справиться с мамашей, но еще труднее найти ее логово. Можно неделями гоняться за самкой. Она будет кружить, путать следы, нападать из засад, но к логову никогда не приведет. Так что, мне несказанно повезло на них наткнуться. Впрочем, и охотничье чутье, заставившее сделать небольшой крюк и тонкий слух, позволивший уловить писк малыша, нельзя сбрасывать со счетов. Правда, мастер-целитель говорил, что это никакое не охотничье чутье, а магические способности позволяют мне просматривать местность, подсознательно оценивая окружающие объекты на предмет опасности или, наоборот, полезности для меня. Обещал заняться развитием этой способности, если я на практику останусь в поселке, но, увы, уже не судьба.
На четвертый день снова охотничье чутье увело меня немного в сторону от маршрута. Через некоторое время я отчетливо услышал всхлипы и, бесшумно подобравшись к источнику, тихо развел ветки куста. На меня с испугом вытаращились два больших, круглых и синих, как небо, глаза. Затем после глубокого и судорожного вздоха раздался визг, и тоненькая девичья фигурка попыталась, сжавшись в комочек, добраться до корней несчастного растения. Сделать это ей не удалось. Тогда девчушка, на вид ей было лет тринадцать-четырнадцать, вскочила, и, умело держа прямым хватом небольшой кинжал, встала в оборонительную стойку. Одета она была в богатый охотничий костюмчик, светлые волосы, когда-то уложенные в прическу, теперь топорщились, как у мокрого кота шерсть, глаза наполнены страхом и непреклонным желанием дорого продать свою жизнь. В целом, картинка была уморительная. Я не выдержал и рассмеялся.
— Уходи! — вскрикнуло это чудо. — Уходи, а то ударю!
Я пожал плечами, развернулся и, моментально забыв про встречу, пошел своим путем. Девушка — не котенок. В таком возрасте она уже должна уметь позаботиться о себе. Во всяком случае, у нас даже вольные с десяти лет на недели в одиночку уходили в лес. Например, доставить продукты отцу семейства на дальнюю заимку. Ну, так пусть, стало быть, и заботится о себе сама. Мне-то что? Может ведь и обидеться, что полез помогать без спросу. Будто слабой посчитал.
Отчаянный писк за спиной не дал мне перейти на бег:
— Постой! Куда же ты?!
Я повернулся и честно ответил:
— В Вармок.
— А… а почему ты уходишь?
— Потому, что мне надо в Вармок, — терпеливо ответил я на глупый вопрос.
— А… а как же я?
— А что ты? — теперь не понял уже я.
— Ты… так и… бросишь меня одну? Здесь.
— Я тебя не подбирал, чтобы бросать. Иди себе своей дорогой, а я пойду своей.
Я снова развернулся, собираясь уходить, как девчушка снова пристала со своими вопросами. Вот ведь говорливая попалась.
— Благородные люди так не поступают с дамами!
Это меня заинтересовало. Наш философ учил: умный человек учится всегда, всему и у всех. В знании сила! Поэтому я решил, пользуясь случаем, прояснить, чего я не знаю про благородных людей. Указом еще прапрапра…дедушки нынешнего короля все барсы поголовно за воинскую доблесть приравнивались к ненаследному, безземельному дворянству. Так что, я мог с полным основанием считать себя благородным. Осталось только выяснить, чего я не знаю про это сословие.
— С чего ты решила, что я благородный?
— У тебя шпага на поясе и… — она засмущалась и покраснела, — ты меня не… ну, это самое…
— Чего я не это самое?
— Ну, не разоружил и не… — она замолчала.
— Чего не? — тупо продолжал допытываться я.
Наш философ, умнейший человек, всегда говорил: умен не тот, кто много знает, а тот, кто не боится задавать глупые вопросы. Вот я и задавал. Не люблю туманные намеки невесть на что.
— Чего-чего! — вдруг разъярилась девчонка. — Не убил и не ограбил! Вот чего!
Я оценивающе посмотрел на нее. Девушка снова испугалась и прямо сжалась вся под моим взглядом.
— Да у тебя и брать-то нечего, — вынес я заключение.
— Как это нечего? — неожиданно обиделась потенциальная жертва. — А сапожки из кожи виверны, а колечко с изумрудом, а кинжал гномьей работы, а…
— Ты чего, продаешь себя, что ли?
— Я-а-а-а-а-а?!! — и куда только слезы делись. Под ее прожигающим насквозь взглядом они высохли прямо моментально.
— Ну, так. Нахваливаешь себя, как торговка на базаре.
— Да как ты смеешь! Троглодит несчастный! Дикарь необразованный! Да я!… да!… - ей уже не хватало воздуху, чтобы продолжить высказывать мне свое возмущение.
— Ну ладно. Пошел я.
Сказав это, я спокойно развернулся… в который раз.
— Стой! Подожди! Так не поступают благородные люди!!
— А что я должен сделать? Убить, ограбить и «ну, это самое»? — неподдельно удивился я.
— Да нет же! Благородные люди не бросают даму одну в лесу!
— Так я тебя не подбирал, чтобы…
— …Бросать! Знаю. Говорил уже. Но это говорится так. Когда кого-то покидают в опасном месте, говорят: «Он его бросил». Выражение такое! — как совсем тупому недоумку объяснила мне девушка.
— Ну хорошо. А прямо попросить о помощи ты могла? Чего вокруг да около впотьмах бродить?
— Не могла! — аж притопнула ногой моя собеседница. — Благородный человек сам должен догадаться, что нужно даме. Особенно… Особенно, когда она одна в диком лесу.
Что-то устал я уже от ее болтовни.
— Короче. Чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты проводил меня.
— Нет.
— К-как это нет? — от удивления девчонка даже заикаться стала.
— Не маленькая. Сама дойдешь. Кинжал есть? Руки есть? Амулет зажигательный есть? Или хотя бы огниво?
Заворожено глядя на меня, она машинально кивнула, подтверждая, что все это у нее действительно есть.
— Ну вот и славно. Значит, с голоду не умрешь и от холода не окочуришься. Так что давай. Топай куда тебе надо. А я пойду, куда мне надо.
В очередной раз я развернулся уходить и в очередной раз меня остановили.
— Постой же! А если я тебе заплачу? Мне нужно в Торсель.
Я стал вспоминать уроки географии и карты, которые нам давали для изучения. Сейчас мы в предгорьях королевства Аталия. На северо-востоке от нас Швицерия. На северо-западе — Галлития. На севере — княжество Нибеллунг. На юго-востоке — Янчарское ханство. На юго-западе — королевство Конкиста. На юге — море, а за ним черный континент. Если я не ошибаюсь, Торсель — порт на западе Галлитии. Это ж месяц туда топать — не дотопаешь!
— Нет, красавица. Я иду в Вармок.
— А ты чудовище!..
— Я знаю…
— Ой! Прости! Я не хотела тебя обидеть. Само вырвалось!
— Ладно. Забыли.
— Вот и хорошо, — облегченно вздохнула девушка. — Ну, хотя бы до Вармока проводишь?
Чувствую, не отвязаться мне. Да и зарабатывать пора бы уже. А тут работу почти по специальности предлагают.
— Хорошо, — девушка обрадовалась, но рано. — Сколько?
— Чего сколько?
— Сколько ты предлагаешь за услуги?
Моя предполагаемая нанимательница видно совсем растерялась.
— А сколько это может стоить?
Я прикинул плату начинающему барсу-телохранителю и уменьшил ее вдвое. Потом подумал. Учел обстоятельства и… не стал уменьшать.
— Восемь ящериц…
— Ско-о-о-олько?!
— В день, — невозмутимо закончил я.
— Это же наглый грабеж!!
— Я не навязываюсь.
— Это не благородно! Дикарь! Троглодит! Как так можно? Использовать бедственное положение девушки!
— Какое же оно бедственное? Руки есть? Есть. Кинжал есть? Есть.
— А еще есть огниво, сапожки и ноги, — в ярости крикнула благородная дама. — Я согласна!! Придем в Вармок, возьму деньги в банке и расплачусь с тобой! Даю слово. Этого достаточно?!
— Достаточно, — невозмутимо ответил я. — Кроме платы все дорожные расходы, включая мое питание, проживание, лечение и снаряжение за твой счет, леди.
Она закатила глаза к небу и простонала.
— И на это согласна. Кровопивец! Вампир!
— Вот и договорились. Если ты уже готова, прошу следовать за мной.
Я сделал приглашающий жест, развернулся и, наконец-то, продолжил свой путь. Правда, уже с неожиданной попутчицей.
— Да постой же! — скорее недоумевающий, чем рассерженный, возглас в очередной раз развернул меня к лесу задом, к девушке передом.
— Ну, в чем дело?! — не скрыл я своего раздражения. — Я тебе что, волчок крутиться через каждую минуту? Что опять не так?
— А представиться? Двое благородных не могут совершать путешествие вместе, не представившись друг другу! — мелкая леди сказала это с таким изумлением, будто мы собрались сделать что-то неприличное прямо на королевском балу.
Я тоже кое-что помнил из этикета. Усмехнувшись, предложил согласно самому строгому варианту:
— Мне сбегать за ближайшим благородным, чтоб он нас представил?
Девочка серьезно посмотрела на меня, церемонно — не очень глубоко — поклонилась и торжественно возвестила:
— Позволь представиться. Леди Верния! Дочь барона Шамта! С кем имею честь?
В ответ я тоже сделал серьезное донельзя лицо, поклонился — гораздо глубже — и не менее торжественно произнес:
— Сэр… Троглодит! Сын… папы с мамой! Честь имею!
В глазах леди загорелся огонек предвкушения романтической истории и на меня обрушился град вопросов:
— Ты путешествуешь инкогнито? Скрываешь свое имя, дабы не опорочить честь прекрасной дамы? Тебя преследует отец девушки, отказавший в притязаниях на ее руку и сердце? Ты должен совершить три подвига, чтобы воссоединиться с любимой?…
— Какой отец? Какая девушка? — прервал я трескотню. Показав указательным пальцем на свой нос, предложил: — Посмотри на меня внимательно.
Верния разочаровано вздохнула, но комментировать не стала.
Завершив церемонии мы, наконец-то, сделали первый шаг на пути в Вармок. Скорость нашего совместного передвижения упала на порядок, по сравнению с моим одиночным бегом. Однако это меня не смущало. Наоборот. Примерно прикинув, как и куда мы пойдем, пришел к выводу, что маршрут необходимо немного изменить и двигаться не прямо на Вармок, а сначала выйти на тракт южнее и продолжить путь уже по нему. Может, какая попутная телега попадется, или в придорожных трактирах удастся купить лошадь. Леди явно не привыкла путешествовать пешком и спать под кустом. Во всяком случае, прямо там, где я ее застал, она и ночевала, но ничего похожего хотя бы на попытку создать себе минимальные удобства не наблюдалось. Даже лапника на постель не нарубила. Так и спала на голой земле, завернувшись в плащ.
То, что девушка совершенно не умеет передвигаться по лесу стало ясно с первых же шагов. Тяжелое дыхание, треск веток, шелест травы и, иногда, звуки падения за спиной — медведь в малиннике ведет себя тише. Хотелось цыкнуть хорошенько на неуклюжую особу, а то и без обеда оставить в наказание. Но вовремя вспомнилось, как болезненно морщился наш наставник по маскировке, разведке и охоте в лесу, когда мы, стадо шестилеток, вот также с хрустом веток и пыхтением, слышным всему лесу, топали за ним, поминутно спотыкаясь, на первое занятие. Сам же мастер разведки, двухметровый верзила, казался призраком, бесплотной тенью, скользящей сквозь лес и не способной колыхнуть самой тоненькой былинки. Пришлось пройти через ведра пота, неисчислимое множество царапин, растяжений и вывихов, чтобы к девятнадцати годам более-менее научиться понимать лес, сливаясь с ним воедино. И то на испытании я смог подобраться к охотникам только на пятнадцать метров. Хотя для отличного результата достаточно было двадцати, я все равно белой завистью завидовал мастерам. Уж они-то даже кугара могли погладить так, чтобы он до последнего мгновения их не почуял. Что же ожидать от подростка, никогда и не слышавшего о таких тренировках.
Через два часа ходьбы Верния потребовала сделать привал, на что я охотно согласился. Она, видимо, ожидала от меня совсем другой реакции. Скорее всего, ворчания, брюзжания, ехидства по поводу изнеженности некоторых особ, но не того, что я беспрекословно с ней соглашусь и с энтузиазмом начну обустраивать временный лагерь.
— А… ты тоже устал? — в растерянности спросила она.
— Нет.
— А… почему ты не ругаешься, что мы медленно идем? Вот мой старший брат всегда кричит, что я тащусь как черепаха.
— Все очень просто. В Вармоке меня никто не ждет. Там я должен найти себе работу, а раз я ее уже нашел, то куда торопиться? Чем дольше продлится наше путешествие, тем больше я заработаю.
Верния, приоткрыв рот, смотрела на меня, как на барана, украшенного рогами лося. Если бы я сказал, что не тороплюсь исключительно из желания подольше побыть рядом с ней, это было бы в духе романтических любовных романов и, следовательно, в ее глазах достаточно оправдано. Но эта моя меркантильность жестоко разрушала образ благородного рыцаря — спасителя дам, скучающих за вышивкой в пещерах дракона. Я понимал, какой вопрос горячей фасолиной вертится у нее на языке. Ну да. Я дикарь и троглодит. Веду себя совсем не так, как те дворяне, которых она видела у себя дома. Интересно. Усомнится в моем дворянстве или нет?
Не усомнилась. Вслух во всяком случае. Молча насупилась и гордо присела на охапку лапника, которую я для нее нарубил. Вообще-то, и лапник рубить, и обед готовить я не обязан. Включить, что ли, в дорожные расходы? Ладно. Не буду. А ведь это услуги, которые она даже и не заметила. Считает само собой разумеющимся.
Первое мое впечатление о ней, похоже, было верным. Семья, скорее всего, девчушку любит и балует, потакает всем ее капризам. Взрослые, наверняка, до сих пор считают ребенком и многое прощают. Привыкла быть в центре внимания. Слуги по первому намеку кидаются выполнять приказы. Благородные куртуазно целуют ручки, восхищаются ее умом и красотой. А когда ей случиться нахамить, называют это милой непосредственностью. Вряд ли она хоть раз задумалась, как ее поведение и слова могут восприниматься незнакомыми людьми. Совместные усилия родителей, учителей и любовных романов вбили в ее очаровательную головку довольно таки кривое отношение к жизни и миру. То есть дворяне в ее понимании всегда благородны, воспитаны и готовы в лепешку расшибиться ради улыбки красавицы, не требуя ничего взамен. Разбойники — это отдельное сословие. Нечто среднее между воинами и дворянами. А уж предводитель бандитов всегда благородный до ужаса, младший сын герцога или, на худой конец, маркиза, покинувший свет из-за романтической любви.
Однако заниматься ее воспитанием мне совершенно не хотелось. Три дня и прости-прощай, юная леди Верния.
Когда костер разгорелся я достал из-за пазухи пригревшегося котенка и пустил его прогуляться. Мелко-мелко покрошил мяса на лист лопуха, немного разбавил это блюдо водой и поставил поближе к зверю. К сожалению, молоко кончилось. Придется котофейке привыкать к более взрослому рациону.
Появление моего усатого «сородича» произвело настоящий фурор. Гордая леди взвизгнула и, как простая деревенская девчонка, кинулась его обнимать, целовать и… всячески мешать животному съесть хоть крошку угощения. Пришлось твердой рукой наводить порядок. Сначала обед, потом эмоции.
Надо было раньше познакомить ее с найденным зверем. Он явно разрядил обстановку и убрал излишнюю напряженность между нами. Как ни храбрилась девчонка, но даже спиной я чувствовал ее тщательно скрываемый страх. Из двух зол — выбираться из страшного леса одной или идти с ужасным мной — она выбрала меня. Но это еще не значит, что стала полностью мне доверять и оставила свои страхи.
Котенок все-таки умудрился поесть вопреки стараниям юной леди и заснул у нее на руках.
— А почему ты не спрашиваешь, как я здесь оказалась?
— А что спрашивать? Поехала на охоту с папенькой, маменькой и толпой слуг. Лошадь чего-нибудь испугалась. Зайца, например, внезапно выпрыгнувшего из-под копыт, и понесла. Через некоторое время ты с нее благополучно свалилась, а потом, оставшись одна, храбро решила не дожидаться помощи и двигаться к лагерю. Целый день прошагав, лагеря не нашла и заночевала под тем кустом, где я тебя нашел. Я все правильно изложил?
Девушка, глядя на меня совершенно круглыми глазами, машинально кивнула:
— Да-а-а-а! Так все и было… Только не заяц выскочил, а какая-то птица, — и тут слова полились сплошным потоком. — Мы с папой ехали в Торсель. Там должна состояться помолвка с этим противным мальчишкой Листором, сыном графа Сорбо. Когда мы заехали к моему дяде барону Вермону, он предложил пару дней отдохнуть у него и съездить с ним на охоту. Пообещал научить меня стрелять из ружья. Потом собаки залаяли, все быстро поскакали вперед, а со мной остались два егеря. Тут эта птица, как вылетит из кустов! Прямо перед лошадью. А та понесла. И так быстро. Я зажмурилась… Я не боялась, но сержант — он меня с детства фехтованию и на лошади скакать учил — говорил, что в лесу надо обязательно зажмуриться и низко-низко наклониться, чтобы ветки не сбили и глаза не выкололи… вот я и зажмурилась. Держалась крепко-крепко. Но потом все равно упала. А лошадь убежала. Потом я пошла к лагерю. Шла-шла, а его все нет и нет…
— М-да… — только и смог я ответить на это.
Я прикрыл куском дерна костер, разбросал лапник и, не особенно усердствуя, постарался скрыть следы стоянки. Мы пошли дальше. Котенка понесла Верния, не желая ни на минуту с ним расставаться.
— Дит, скажи…
— Кто?
— Ди-ит… А что? Тебе не нравится? Не могу же я тебя называть этим… самым… А меня можешь называть Ния. Меня дома все так называют.
— Ну хорошо. Пусть будет Дит.
— Дит, скажи, а разве благородные нанимаются в проводники?
— Нанимаются. Тем более, нанялся я не мусорщиком, а в твою службу охраны. Временно. До Вармока.
— А-а-а-а. Значит, ты меня будешь защищать и охранять, как капитан Серджо.
— Предполагаю, что уважаемый Серджо — капитан службы охраны твоего папы.
— Да.
— Значит на эти дни я твой капитан Серджо вместе со всей его службой.
Некоторое время мы шли молча. Верния собиралась с духом, чтобы задать важный вопрос. Наконец, решившись, спросила:
— Дит. А-а… там, откуда ты, женятся по любви?
Я усмехнулся. Слово любовь у меня не связывалось с чем-то конкретным. Описание этого чувства я читал в книгах и сам переживал нечто похожее. Но не до такой степени, чтобы забыть про все на свете, в том числе и долг перед кланом, да удрать в дальние края с девушкой на плечах.
— Бывает и по любви. Но чаще старшины говорят, кому за кого идти. Если парню или девушке подходят несколько кандидатов, тогда можно и выбрать.
— И что, никто не спорит? Не отстаивает право на любовь?
— Бывает и такое, конечно. Парни, сменяясь со службы, иногда приезжают с девушками. Старшины тогда разрешают им пожить в поселке пару месяцев, после чего принимают решение, можно ли им жениться.
— А если нельзя?
— Тогда парень отвозит девушку обратно, и они расстаются.
— А как же любовь?
Я пожал плечами:
— А что любовь? Если придется выбирать между любовью и долгом перед кланом, семьей, людьми… что ты выберешь?
Девушка надолго задумалась.
— И все-все всегда-всегда выбирали долг?
— Не все и не всегда.
— А что с ними делали?
— В общем-то, ничего. Лишали знака клана и запрещали жить в поселке. Старшины расторгали его договор, и дальше он должен был жить сам, как хочет.
— А что за договор?
— Дело в том, что воины нашего клана служат обычно в службах охраны короля и высшего дворянства. Изредка в охране богатых торговцев. Но все договоры обязательно заключаются с нашими старшинами, а не с каждым воином в отдельности. Это дает возможность сменять воинов на службе. Год или два воин служит. Потом год или два живет в поселке. Занимается семьей, тренировками, обучением молодежи. Потом снова служит. Может быть уже в другом месте. Старшины называют это ротацией, чтобы не терялась свежесть впечатлений. Но это не всегда. В специальных отрядах служат по пять лет подряд. Тогда семья на весь этот срок переселяется по месту службы мужчины.
— И весь-весь поселок одни воины? И все-все хотят служить?
— Подготовку проходят все, но служат не все. Если, к примеру, член клана хороший кузнец, ткач, охотник или целитель, его могут даже не отпустить на службу. Хорошие мастера и нам нужны.
Верния немного помолчала, вздохнула и опять завела разговор о том, что явно тревожило ее больше всего:
— Неужели везде так? Выдают замуж не за кого хочешь, а за кого надо?
Я снова пожал плечами:
— Не знаю. Может есть места, где только по-любви… но я о них не знаю. А что? Твой жених плохой человек? Или такой же «красавец», как я?
— Нет. Он обычный парень. Ну… судя по портрету и рассказам… Но это не правильно всё! Замуж надо выходить по любви! А я этого жениха даже не видела никогда вживую!
Мне вспомнилось, как я нечаянно подслушал один разговор в поселке. Отец вразумлял сына, оказавшегося примерно в такой же ситуации. Давно это было, а вспомнилось, будто только вчера. Возрастом до того отца я, конечно, еще не вышел, но говорить теперь стал, как он.
— Скажи, леди Верния, родители тебя любят?
— Да-а-а-а… очень.
— А ты их любишь?
Девушка не понимала, зачем я все это спрашиваю, удивлялась, но терпеливо отвечала.
— Да-а-а-а…
— Стала бы ты делать что-нибудь во вред им? Чтобы им было плохо?
— Не-е-е-ет. Конечно же, не стала бы! — удивление девушки с каждым моим вопросом все возрастало и уже почти достигло максимума.
— Так почему ты думаешь, что твои родители станут так поступать с тобой?
— Но ведь в книгах пишут…
— Как ты считаешь, твои родители книг не читали и не знают, как правильно? — перебил я ее. — Ты мать свою просила рассказать, как она когда-то выходила замуж за твоего отца?
Девушка энергично замотала головой, на глазах заблестели слезы:
— Но ведь они любят друг друга!
— А ты уверена, что они полюбили друг друга еще до свадьбы, а не после?
— Я… Я… Я не знаю!
— Ну вот и слезы… Платок есть? — Верния кивнула и достала вышитый платочек, который тут же нашел применение.
— Так вот, я уверен, что твой жених не противный мальчишка, как ты его назвала, а нормальный парень. Благородный граф. И он наверняка тебя полюбит…
— Правда? Ты так считаешь? — сквозь слезы улыбнулась девушка.
— Безусловно. Такую красавицу разве можно не полюбить?
Если я и кривил душой, то совсем чуть-чуть. Я действительно был уверен, что граф не отдаст свою дочь за какого-нибудь монстра. Хотя он мог и не знать всей правды о женихе.
После нашего содержательного разговора Верния молчала долго. До самого вечера. Когда поужинали запеченным тетеревом, подбитым мной по дороге, девушка заговорила снова.
— Дит. А ты сам что бы выбрал?
— Конечно же, долг, — ответил я гордо и уверенно, хотя кольнуло сомнение — вдруг любовь это такая болезнь, что противостоять ей очень сложно. Те, кто ее выбрал, тоже ведь не слабыми воинами были.
— А когда мы придем в Вармок?
— Если будем двигаться с такой же скоростью, то через два дня. Всё. Давай спать. Будет холодно — залезай ко мне под бок. Не бойся, я детей не ем и не «ну, это самое».
Девушка хихикнула и тоже стала укладываться. В сторонке.
Я спал охотничьим сном — то ли спал, то ли дремал, то ли медитировал — чутко отслеживая обстановку возле лагеря. Любую опасность я готов был встретить во всеоружии, но опасности в эту ночь предпочли гулять подальше от нашей стоянки. Под утро, когда надоело дрожать от холода, Верния осторожно подкатилась ко мне под бок, немного повозилась, пригрелась и благополучно заснула.
К полудню следующего дня мы уже шагали по тракту. Пару раз за одну медную косточку леди удалось немного проехать на крестьянской телеге. Платить, разумеется, пришлось мне, так как денег у нее не было совсем.
Поздним вечером мы добрели до постоялого двора. Добрела леди. Я вполне нормально дошел и мог бы идти еще столько же.
Толстый хозяин с разбойничьей рожей, зевая, выдал нам ключ от комнаты и обещал прислать туда же то, что осталось от ужина. Кровать в номере была только одна и Верния в растерянности остановилась, не зная, как быть.
— Ты ложись к стенке, — предложил я, — завернись в одеяло и спи спокойно. Можешь даже не раздеваться. Даже так будет лучше. Мне кажется, что постель не очень чистая.
— А как же ты?
— Я лягу с краю и укроюсь плащом.
Не очень доверяя хозяину и его гостям, спал я, как в лесу. Настороже. Сам хозяин вряд ли будет грабить постояльцев, но несколько личностей, прикорнувших в обеденном зале под лавками, мне очень не понравились.
Глухой ночью чувство опасности подсказало мне вооружиться и ждать неприятностей. Я тихонько встал, вынул из ножен шпагу, неслышно подошел к двери и стал спиной к стене слева от засова. Пронзительный луч луны освещал дверь, и мне даже не пришлось переходить на ночное зрение. Вскоре внутренний, видимо хорошо смазанный, засов стал медленно и почти бесшумно сдвигаться. Две минуты и он больше не запирал дверь. Створка без скрипа приоткрылась и в проеме показалась голова незваного гостя. Не знаю, что на меня нашло, но вместо того, чтобы врезать кулаком между глаз, я оскалился, резко выглянул в дверь и зарычал. В лунном свете увидел побелевшее лицо воришки и круглые от ужаса глаза. Посетитель шарахнулся от меня назад, налетел на подельников, и вся компания с грохотом ссыпалась по лестнице на первый этаж. Там с воплями, спотыкаясь в темноте о столы, скамьи и спящих гостей, они штурмом взяли входную дверь и удрали. Остаток ночи прошел спокойно. Разве что под утро примчался какой-то отряд. Люди быстро позавтракали, дали небольшой отдых лошадям и умчались дальше.
Мы тоже не стали задерживаться. Привели себя в порядок, перекусили прямо в номере и собрались продолжить путь. К сожалению, по уверениям хозяина, лошадей на продажу у него не было, так что пришлось опять рассчитывать на свои ноги.
Я подошел к стойке расплатиться. Хозяин посмотрел на меня, на девушку и шепотом, как сообщнику, сообщил, что утром у него спрашивали про девушку… по описанию очень похожую на Вернию. Намек я понял. Он без сомнений отнес меня к той категории подонков, которые похищают детей ради выкупа. Петушиться и доказывать обратное я не стал. Мне нет дела до мнения этого проходимца. А то, что он не сказал про нас, может быть полезным. Кто знает, что за отряд шастает по дорогам? У барона могут быть недоброжелатели, которым выгодно пленить его дочь. Поэтому я добавил «воробья» к счету и хозяин проводил нас, как самых дорогих гостей, выдав еще и еды на дорогу.
Через некоторое время нас догнал обоз торговца, едущего в Вармок. Недолго поторговавшись, я расстался с пятью косточками, получив взамен два вполне удобных места в повозке под тентом. Честно говоря, я бы заплатил и больше. Погода была солнечная и очень жаркая. В тени леса жара не так ощущалась, как на пыльном тракте. Я-то привык к подобным трудностям, а девушка могла и не выдержать. Следует признать, обоз появился вовремя. Мало того. Вармока мы достигли гораздо быстрее, чем я планировал. Еще не наступил вечер третьего дня, как мы, заплатив стражникам пошлину, въехали в ворота этого города. Скорее все-таки городка. Был он небольшой, аккуратный и чистый. Трехэтажные каменные дома из кирпича. Некоторые облицованы белым мрамором. Булыжные мостовые, которые по утрам тщательно метут. Добротно и нарядно одетые горожане… в основном. Нищие и воры здесь тоже были, а куда ж без них. Но они прятались по углам, что свидетельствовало о том, что стража здесь службу несет на совесть.
За воротами наши с торговцем пути расходились. Ему налево — на постоялый двор, нам… пока неизвестно. Верния хотела срочно расплатиться со мной, поэтому первым на очереди был банк. Я помог девушке спуститься на мостовую и свистнул мальчишкам, игравшим неподалеку. Тут же подбежал один из них и согласился за одну косточку проводить нас до банка, а затем в приличную гостиницу.
В прохладном операционном зале банка слева вдоль стены с дверями, ведущими во внутренние помещения, располагался ряд столиков, за которыми клерки принимали клиентов. На противоположной стороне метрах в пяти от клерков возле окон были выставлены два столика, несколько стульев возле них и диван, обитый кожей. Там можно было с удобствами подождать пока идет оформление. В данный момент они пустовали.
Три столика были заняты, остальные пять пустовали. Однако стоило нам войти, прозвенел колокольчик и, вероятно, магический сигнал известил о новых посетителях. К нам тут же вышел служащий и пригласил к одному из пустующих мест. Верния уверенно подошла, представилась и заявила, что хотела бы снять со счета некоторую сумму.
Клерк внимательно посмотрел на девушку, перевел взгляд на меня и сказал:
— К сожалению, госпожа, я не могу выдать тебе деньги. До совершеннолетия банковским счетом распоряжается твой уважаемый отец, — говоря это, он явно пытался на что-то намекнуть девушке. — А тебя, господин, попрошу подождать там, — и он указал мне на места для клиентов, — где тебе будет удобнее. Все операции в нашем банке ведутся только наедине с клиентом, без посторонних лиц.
Я пожал плечами и удалился, куда сказано. Мне было интересно, что за игру он ведет, поэтому на всякий случай вошел в легкий транс и приготовился к возможным неприятностям. В этом состоянии мне было хорошо слышно все, что говорилось за каждым из столиков. Но интересовал меня только один.
— Это не так, — ответила Верния. — Отец положил некоторую сумму на специальный счет, с которого я имею право снимать деньги без его согласия. Это подарок на мой день рождения.
— Госпожа, — понизив голос, ответил ей клерк, — если этот тип угрожает тебе, мы вызовем стражу, да и наша охрана в стороне не останется. Не бойтесь. Мы с ним справимся. Он ничего не сможет сделать.
— Нет-нет, — также понизив голос, сказала Верния, — все в порядке. Мне ничего не угрожает. Я дала слово и должна расплатиться с ним за то, что проводил меня до города.
Клерк понимающе усмехнулся, но формального повода позвать стражу не получил.
— В таком случае, я все-таки должен получить разрешение управляющего.
Он поспешно удалился куда-то в глубину банка и минут пять отсутствовал. Вернулся успокоенным, и сразу же выложил на стол магическую коробочку. Я видел такие в Орбусе — они использовались для идентификации личности при совершении сделок.
Девушка без колебаний положила руку на коробочку и четко произнесла:
— Я леди Верния, дочь барона Шамта. Мой счет номер… — и быстро проговорила ряд цифр и букв.
Коробочка засияла зеленым светом, подтверждая.
— Сколько вы хотели бы снять?
— Тридцать пять золотых драконов.
— Вам придется немного подождать. Мы проверим счет и, если все в порядке, а мы уверены, что все в порядке, отсчитаем требуемую сумму.
Он снова вышел за дверь внутрь банка, а через пару минут после этого через входные двери ворвался десяток крепких парней в одинаковой униформе с баронским гербом на плащах и камзолах. Очень быстро они встали полукругом между мной и девушкой, направив в мою сторону обнаженные шпаги. Командовал ими высокий, поджарый черноусый офицер лет пятидесяти. Увидев его, Верния радостно взвизгнула и бросилась ему на шею:
— Сэр Серджо! Как я рада! А папа где?! Тоже здесь? А как вы меня нашли?
Офицер улыбнулся, аккуратно поставил девушку на пол и ответил… во всяком случае, на часть вопросов:
— Я тоже рад, даже счастлив, видеть тебя леди в полном здравии. Его светлость не здесь. Мы нашли тебя по следам, поняли, что ты направляешься в Вармок, и пытались догнать, но где-то разминулись. Мы предупредили всех хозяев гостиниц и постоялых дворов, чтобы, как только увидят тебя, известили нас. Слава Создателю, служащих банка тоже догадались предупредить. А теперь скажи, — Серджо посерьезнел и перешел на шепот, — что это за тип, похожий на дикаря? Он тебя обижал? Шантажировал? Он тебе угрожал? Он что-нибудь тебе сделал?
Пока они шептались, я на всякий случай просчитывал план силового ухода. Десяток гвардейцев барона — серьезная сила. Но шансы выбраться у меня вполне реальные. Тут, правда, у входа замаячил полудесяток городской стражи и изнутри добавился пяток охранников банка. Шансы уйти без потерь существенно снизились, но все еще оставались высокими. Я решил, если почувствую малейшую угрозу, уйду в холод и атакую первым. У капитана за поясом торчали рукоятки двух кремневых пистолетов с пружинными замками. Точность, конечно, мизерная, но можно захватить девчонку и, прикрываясь ею, прорываться на выход. Стрелять в таких условиях он явно не рискнет, а про благородство в таком деле надо основательно забыть. На войне, как на войне.
— Это Дит. Он нашел меня в лесу, и я наняла его, чтобы проводил до города.
— Ну что ж, — в полный голос сказал капитан, — тогда я ему заплачу из тех средств, что выделил барон. Сколько ты ему должна?
— Двадцать пять драконов.
— Ско-о-о-олько?! — совсем как Верния в лесу, переспросил Серджо.
— Двадцать пять.
— Да он нахал! Воспользовался твоим бедственным положением и нагло обобрал. Больше трех драконов за три дня это не может стоить. Даже самые лучшие телохранители не берут больше. Я сейчас с ним поговорю. Не беспокойся.
— Но я дала слово! — воскликнула девушка.
— Слово, данное мошеннику, считается недействительным.
— Эй! — угрюмо прорычал я. — Еще одно оскорбления и я вызову тебя на дуэль, сэ-эр!
Капитан, раздвинув гвардейцев, подошел ко мне и, глядя прямо в глаза, жестко спросил:
— А как еще это назвать? Ты, пользуясь безвыходным положением девушки, требуешь от нее непомерную сумму…
— Я еще дешево у нее запросил, — оскалился я в ответ.
— Дешево? А сколько было бы в самый раз? — насмешливо спросил у меня Серджо. Его бойцы тоже усмехнулись, удивленные моей наглостью.
— В самый раз было бы двадцать ящериц в день. Восемь мне и двенадцать в казну клана.
Капитан стал что-то понимать. Приподняв брови, он внимательно посмотрел на меня и медленно спросил:
— Какой клан ты имеешь в виду?
— Клан барсов.
Услышав эти слова, охранники банка попятились на максимальное от меня расстояние, городские стражники перестали проявлять энтузиазм и лезть в первые ряды. Гвардейцы барона побледнели, но не отступили. Глаза Серджо сузились и стали похожи на два стальных лезвия, вонзающихся в мой лоб.
— Что-то ты не похож на барса.
Я поднял левую руку к плечу и на раскрытой ладони проявил голову моей киски.
— Снежный барс, — как один человек выдохнули присутствующие.
Капитан склонил голову в поклоне и твердо сказал:
— Прошу простить за недоверие. Надеюсь, ты понимаешь, что некоторые, скажем так, особенности твоей внешности…
— Я понимаю и прошу не продолжать. Твои извинения приняты. Надеюсь сомнений, что я запросил гораздо меньше стандартной платы новичка нашего клана, больше нет?
— Ни малейших. Отряд, — скомандовал Серджо, — шпаги в ножны. Всем выйти и ждать нас на улице.
Гвардейцы убрали оружие, слаженно развернулись и вышли из банка. Местные охранники ушли так, что никто этого не заметил. Будто испарились, прихватив за компанию городских стражников.
— Дит, — подала голос Верния. — Я тебя очень прошу. Продай мне котенка. Ну зачем он тебе нужен? Продай. Он мне так понравился.
Собственно мне путешествовать с животным было не с руки. Он же подрастет и кормить его станет проблемой. Ему же кашка или пироги без надобности. Подавай мясо каждый день и в немалых количествах. Да и вообще… пока не устроился, с ним будет трудно.
— Хорошо. Забирай. За восемьсот ящерок.
— Ско-о-о-олько?! — хором воскликнули Верния и капитан.
Кажется, у меня входит в привычку постоянно выслушивать этот вопрос.
— Ния. Ну что тебе в этом котенке? Пойдем я тебе за одного серебряного воробья куплю на рынке десяток породистых котят.
Серджо, судя по всему, человек понимающий, поэтому, чтобы избежать лишней болтовни, я пояснил:
— Это котенок кугара. Я нашел его в том же лесу. К тому времени его мать уже умерла от ран вместе с остальным пометом.
Капитан стремительно развернулся и потребовал от клерка:
— Мне нужно восемьсот двадцать пять драконов. Быстро!
Служащий шустро достал коробочку для идентификации личности и льстиво затараторил:
— Превосходная покупка, господин капитан. Превосходная! Мои поздравления…
— Шевелись давай! — прикрикнул на него капитан.
— Сей момент все будет сделано. А молодой человек желает получить наличными всю сумму или положить на свой счет?
— Восемьсот на счет, остальные наличными.
— У тебя есть счет в нашем банке? Нет? Сей момент. Все будет сделано в максимально краткие сроки, — с этими словами клерк исчез.
Верния, с огромным удивлением понаблюдав за происходящим, тихонько подошла и шепотом спросила:
— Сэр Серджо. А почему ты не торгуешься? Это же очень дорого.
Не подозревая, что я все хорошо слышу, капитан ответил также шепотом:
— Тише. Котенок кугара может стоить от тысячи до двух драконов. Твой отец давно мечтает о таком защитнике для тебя. Но купить котят очень трудно. Они большая редкость. Ты, видимо, понравилась этому барсу, и он его тебе фактически дарит.
Верния посмотрела на меня с благодарностью, потом подошла, поклонилась — гораздо ниже, чем в лесу — и сказала:
— Благодарю тебя, Дит, за все, что ты для меня сделал. Когда будешь в наших землях, заезжай в гости. Я буду рада тебя видеть. Я уверена, что и мои родные тоже.
Я молча поклонился в ответ.
Подошел и капитан. Поблагодарив за помощь юной леди, посетовал, что его сюзерен хотел бы нанять десяток барсов для своей службы охраны, но столько свободных воинов нет. Однако он готов переговорить с бароном, чтобы нанять хотя бы меня одного, к тому же, не просто барса, а снежного, но решение придется отложить до возвращения из поездки. То есть на три-четыре месяца. Если к тому времени я еще не буду занят, то, добро пожаловать в гвардию барона Шамта.
Вскоре появился клерк и сообщил, что на мое имя открыт счет. Его номер записан на бумаге в запечатанном конверте. Рекомендовал открыть конверт только будучи в полном одиночестве и номер счета не говорить никому. Затем попросил положить руку на знакомую коробочку. После появления зеленого сигнала торжественно возвестил, что слепок моей ауры принят артефактом банка и в течение месяца станет известен всем филиалам. В том числе и в других королевствах. На сегодняшний день я имею восемьсот драконов. Все операции во всех филиалах данного банка… «Ах, простите, я думал это всем известно. Наш банк называется Астросбанк». Так вот все операции во всех филиалах бесплатны. В других банках будут брать процент за услуги.
На выходе из банка я помахал рукой Вернии, пожал руку капитану и мы расстались, если не друзьями, то, во всяком случае, по доброму.
Не скрою, был соблазн заломить цену. Котенок юной покупательнице понравился, и можно было хорошенько поторговаться. Однако я подумал, что, во-первых, вряд ли барон выделил своему капитану больше тысячи ящерок, и тот наверняка не сможет позволить себе потратить все до косточки. Мало ли какие расходы предстоят, а возвращение Вернии в лоно семьи — задача поважнее покупки котов. Во-вторых, как учил нас наставник, иногда следует поумерить жадность и потерять немного денег, приобретая взамен дружеское расположение. Кто знает, что и когда может в жизни пригодиться.
Кошелек с золотом я засунул поглубже в сумку и огляделся в поисках нашего проводника. Мальчишка терпеливо ждал на противоположной от здания банка стороне, широко раскрыв глаза и навострив уши. Представление, устроенное стражниками и гвардейцами барона, не прошло мимо его внимания. Будет что рассказать друзьям. Наше дружеское прощание позволило ему сделать вывод, что заработок по причине ареста или недееспособности клиента от него не уплыл. Он подбежал ко мне и вновь приступил к обязанностям проводника. Вскоре мы с ним вышли к довольно приличной гостинице. Указав на нее рукой, он пояснил, что у дядюшки Сэмния комнаты для постояльцев всегда чистые и готовят на кухне хорошо. Есть гостиница и получше, но там дороже раза в три. Останавливаются там, в основном, богатые торговцы, да графы с баронами, когда заезжают в этот городок.
Внешний вид приюта путешественников мне понравился, и я без колебаний кинул парню две косточки, добавив одну за расторопность. Страшно довольный проводник мгновенно исчез, не забыв сказать, что найти его можно у ворот, и он всегда рад услужить щедрому господину.
Порадовало меня то, что в отличие от большинства постоялых дворов и трактиров, вход в номера был сделан отдельно от обеденного зала. То есть не надо было каждый раз проходить сквозь строй нетрезвых посетителей с риском нарваться на скандал. А то, что желающих прицепиться к моей внешности для оттачивания собственного сомнительного остроумия найдется немало, я знал абсолютно точно. Даже в Орбусе поначалу такие находились. Никак не могли поверить, что такая фигура, как я может иметь прямое отношение к клану барсов. Пришлось некоторое время мягко указывать на ошибку с помощью небольшого членовредительства. Но там были соседи, к которым после этого я не раз и не два приезжал, как в компании, так и один. Там был смысл в подобной воспитательной работе. Здесь же я задерживаться не собирался, а как отнесется стража к подобным методам работы с местным населением, я просто не знал.
Быстро договорившись с любезной девушкой о проживании и выплатив четверть суммы вперед, я получил ключ и поднялся в свой номер на третьем этаже. Не самый лучший, но и не самый дешевый. Интерьер мне понравился. Напротив входа окно с веселенькими занавесочками, стол, покрытый чистой скатертью, с кувшином воды и двумя глиняными стаканами на нем. Два стула рядом. Слева от входа платяной шкаф. Справа — широкая, на вид крепкая, кровать, сделанная явно с расчетом на супружескую пару или сон с «ночной грелкой» под боком. Замок мне не показался примитивным, поэтому я спокойно оставил лишние вещи в шкафу, тем не менее, на всякий случай, нашептав заклинание предупреждения. Это заклинание знали, пожалуй, все, кому не лень было его выучить. Не надо быть магом, чтобы его использовать, но вот сделать так, чтобы оно не сработало и не предупредило о том, что кто-то зарится на заклятую вещь, сумел бы только маг.
Дежурная по этажу, дав мне время разместиться, деликатно постучала в дверь, дождавшись моего разрешения, зашла в номер и предложила ознакомить меня с ассортиментом услуг, предоставляемых гостиницей.
Умывальня и туалет находились в двух помещениях в конце коридора. Холодная вода в умывальне была всегда. Помыться, побриться, почистить зубы можно было бесплатно. Для этого в помещении стоял кувшин с мыльным раствором и коробка с новыми полосками коры тукового дерева для зубов. Ванну надо было заказывать за отдельную плату и стоило это удовольствие полворобья. Ее готовили в той же умывальне, наполняя горячей водой большую дубовую лохань. В плату входила новенькая мочалка, флакон жидкого мыла и чистое полотенце. Имея при себе и на счету в банке солидную сумму, я мог позволить себе это удовольствие. Конечно, в лесу я обязательно утром и вечером мылся в ручьях и озерцах, но это, разумеется, не могло сравниться с горячей ванной.
Через час, выжав из потраченных денег максимум удовольствия, я чистый до скрипа и выбритый до синевы, спустился в обеденный зал. Поскольку гостиница была беднякам не по карману, зал не разделялся на «чистую» и «грязную» половины. Я нашел свободное место за столиком на четверых в самом дальнем от входа углу рядом с кухней. Два места на скамьях напротив друг друга занимали двое по виду торговцев, которые усиленно работали челюстями, при этом успевая живо обсуждать подробности какой-то сделки. Они были так увлечены, что не обратили на меня никакого внимания и только кивнули головами на мой вопрос: могу ли я к ним присоединиться?
Я с удобствами развалился на скамье, опираясь спиной о стену, и, дожидаясь выполнения своего заказа, оглядел помещение. Зал был полон ужинающими людьми. Здесь были небогатые дворяне, торговцы средней руки, зажиточные ремесленники и мастера. Две официантки сбивались с ног, разнося полные подносы с горячим, напитками и зеленью. Несмотря на то, что людей было много, в зале не было слышно пьяных криков, воплей и шума разудалого веселья. Стоял ровный гул, похожий на завывание ветра в кронах деревьев. В целом, я признал обстановку достаточно уютной и немного расслабился.
Кухня здесь была действительно хороша. Я сметелил огромный кусок жареного мяса с овощами, запивая хорошим — но, увы, не барским и даже не орбусским — пивом. Насытившись, попросил официантку принести пяток пирожков, кувшин пива и вяленой рыбки на закуску. Заодно передать мой поклон и уважение повару. Девушка-разносчица улыбнулась и обещала все выполнить в точности.
— Господа позволят к ним присоединиться?
Перед нашим столом стоял дворянин примерно моего роста и возраста. Худощавый, даже излишне, но это скорее от недоедания, чем по природному строению тела, гибкий и подвижный. Лицо узкое, немного хищное, глаза карие, в них иногда мелькала бесшабашная удаль, нос с горбинкой немного, совсем чуть-чуть, длинноватый. Незнакомец носил черные усы стрелочкой и длинные, слегка вьющиеся, волосы до плеч. Одет он был в узкие штаны, заправленные в потрепанные сапоги, свободную рубашку со шнуровкой и потертый колет. На поясе слева висела длинная шпага, справа тонкий кинжал. Скорее стилет. Взгляд его в данный момент отрешенно изучал стенку поверх наших голов, однако наш совместный машинальный кивок он каким-то образом разглядел и присел на свободное место.
Подошла разносчица и не очень любезно предложила сделать заказ. Видимо личность этого парня была здесь хорошо известна. Однако, как я понял впоследствии, крайняя холодность разносчицы была вызвана не личными качествами парня, а исключительно состоянием его финансов. Весьма плачевным, следует признать.
Незнакомец со вздохом выложил на стол медную косточку и с ожиданием посмотрел на девушку. Та поморщилась, забрала монетку и ушла на кухню. Вскоре она вернулась и поставила перед парнем кружку пива и тарелочку с одиноким пирожком на ней.
Глядя с какой осторожностью он ест этот продукт, стараясь не уронить ни единой крошки, я понял, что это его сегодняшний завтрак, обед и заодно ужин.
Чем-то мне этот парень понравился. Я чувствовал, что он горд, немного мечтателен, немного плутоват, но не мошенник. Главное — честь для него не пустой звук и на предательство он не способен.
Настроение у меня сегодня было праздничным, хотелось как-то отметить удачную сделку. Таких денег в полном моем распоряжении у меня никогда не было, и я чувствовал себя богачом. Однако одному праздновать несколько скучновато, поэтому я решил с кем-нибудь познакомиться, и этот сидящий напротив дворянин показался вполне подходящей кандидатурой. Кроме прочего, я все-таки не очень хорошо ориентировался во внешнем мире — редкие поездки в Орбус не в счет — а этот дворянин может на первых порах оказаться неплохим советчиком.
— Позволь представиться, — первым завел я разговор.
Незнакомец перевел взгляд со стенки на меня, побледнел и отшатнулся. Похоже, он настолько занят был своими проблемами, что только сейчас разглядел, с кем сидит за одним столом. Однако морщиться и кривиться не стал. Поняв, что мог своим движением ни за что ни про что оскорбить меня, немного покраснел и извинился:
— Прошу простить меня, здесь несколько темновато… — смущенно забормотал он, не зная, что придумать в свое оправдание.
— Да. Действительно темновато, — поддержал я его и начал сначала:
— Позволь представиться, — я встал из-за стола, и склонил голову в поклоне. — Сэр… Дит.
Незнакомец точно также вместе со мной привстал из-за стола и склонил голову в поклоне, представляясь:
— Сэр Ромис.
Мы снова сели на свои места, и я продолжил знакомство, предложив разделить со мной ужин. Ромис энергично отказывался, уверяя, что уже объелся и ни кусочка проглотить не в силах.
— Очень жаль, сэр Ромис, — тяжело вздохнул я и сокрушенно покачал головой. — Очень жаль. Я был слишком голоден и от жадности заказал больше, чем могу съесть. Придется выбросить эти чУдные пирожки собакам. А я, понимаете ли, всегда плохо себя чувствую, когда приходится выбрасывать… ну очень вкусные пирожки… Ах, какой аромат! Вы только понюхайте, — я протянул ему под нос тарелку с пирожками и скорбно проговорил: — Чувствуете?! Вот! А я больше не в состоянии. Ни крошки. Так жалко. Вы даже представить себе не можете…
Ромис судорожно проглотил слюну, откашлялся и хрипло сказал, не отрывая взгляда от тарелки:
— Исключительно, чтобы тебе не было плохо, дабы не загубить старания повара я, пожалуй, смогу съесть пирожок. Один. Или два… Но не больше, — поспешно закончил он.
— Эй, красавица, — окликнул я разносчицу, — два пива мне и сэру Ромису.
Девушка исчезла, чтобы мгновенно проявиться с двумя большими кружками, белеющими шапками пушистой пены.
Ромис было запротестовал, но я быстро пресек его возражения:
— Думаю, если смочить горло, можно будет больше пирожков спасти от собак, — на что мой сотрапезник, недолго подумав, ответил согласием.
Дальше у нас с ним завязался непринужденный разговор, из которого я узнал нехитрую историю парня. Ромис — младший сын небогатого дворянина, полновластного владетеля одной единственной деревеньки дворов в двадцать, главы большого семейства из шести дочерей и трех сыновей. Двух старших девушек удалось удачно выдать замуж за сыновей соседей, но еще четыре отчаянно нуждались в приданом и родители моего нового знакомого из сил выбивались, стараясь сэкономить каждый медяк. Средний брат уже где-то служил и за его будущее можно не переживать. Старший — готовился принять наследство, но тоже, не теряя времени, устроился в гвардию какого-то графа. Братья искренне любили сестер и старались при любой возможности передать хоть немного денег на приданое. Недавно Ромису исполнилось девятнадцать. Он стал совершеннолетним, и отец благословил его в путь на поиски удачи. Кроме благословения, двух «воробьев», шпаги и умения ею владеть больше ничего подарить сыну он не мог. Мать и сестры, как водится, всплакнули, обцеловали будущего героя и богача, собрали немного еды на дорогу и долго махали платочками, провожая.
Насколько мне было известно, очень типичная история. А из кого бы иначе формировать гвардию «сильных мира сего» и армейские отряды легкой кавалерии? Правда, чтобы вступить в кавалерию надо еще и лошадь иметь. Для гвардии тоже неплохо бы, но там нужда в ней определяется подразделением, в какое попадешь. Элитные отряды барсов, как правило, в лошадях не нуждались, разве что для доставки в отдаленную местность, но тогда об этих средствах доставки, основных, заводных и вьючных заботился сам наниматель.
Ромис пришел в Вармок и уже две недели жил, надеясь наняться в какой-нибудь торговый караван охранником, чтобы добраться до столицы и попытаться предложить свои услуги, ни много ни мало, самому королю в качестве храброго гвардейца. Ну, а если это не удастся, в столице обитает множество других владетельных господ, которым можно с выгодой «продать свою шпагу». Деньги, к сожалению, имеют неприятное свойство стремительно покидать кошелек и отнюдь не спешат в него вернуться. Ужинает он здесь, а не в таверне попроще, где за ту же «косточку» дадут не маленький пирожок, а большую тарелку овощей с кусочком мяса, исключительно из-за этого стремления найти здесь попутный караван и переговорить с его хозяином. В кабаках попроще такие люди просто не появляются.
Вскоре мы с Ромисом уже были накоротке, опуская в разговоре вежливое «сэр». Узнав, что мой новый друг в последние дни ночует, где придется, я предложил снять ему номер, на что он гордо ответил отказом, заявив, что и так многим мне обязан, а в должниках ходить не привык. Тогда я предложил ему подняться ко мне и продолжить, так как одному скучно, а охота повеселиться еще не пропала. Парень согласился. Я заказал вина, фруктов и кое-какую закуску в номер. Поднимаясь наверх, предложил ему, пока сервируют стол, принять ванну и постирать одежду. Искушение было слишком велико и, помявшись, Ромис не отказался, заверив, что как только у него появятся деньги, непременно отплатит за все. Потом все же нахмурился и, глядя в сторону, неохотно сказал, что весьма вероятно, долг вернуть не сможет, на что я легкомысленно махнул рукой, проговорив: «Все в руках Создателя», — и пообещал, что как-нибудь непременно сочтемся. Потом выдал ему свои запасные штаны и рубаху, чтобы не сидеть завернутым в простыню.
Чисто вымытый и умиротворенный, Ромис, тем не менее, производил довольно комичное впечатление. Рост у нас с ним был почти одинаков, но вот ширина плеч, талия и ляжки… Короче, в моем одеянии он выглядел сиротинушкой в одежде с чужого плеча. Рубашка старательно сползала, обнажая правое плечо. Штаны, подвязанные поясом, собрались у талии волнами разной величины, зато ниже выглядели, как форменные шаровары воина Янчарского ханства.
Пьянствовали мы недолго. Ромис сказал, что к завтрашнему дню ему необходимо набраться сил и собрался уходить. На мое предложение остаться и переночевать у меня он подозрительно посмотрел на меня, на единственную кровать, снова на меня, опять на кровать и бочком-бочком стал перемещаться к дверям, бормоча, что не хочет никого стеснять, и вообще, дома привык спать на сеновале, так что, вполне хорошо устроится в конюшне… Сначала я не понял, в чем дело, но потом, вспомнив его взгляды на меня и на кровать, догадался о ходе его мыслей, расхохотался, уверил, что к любителям мальчиков никоим образом не отношусь и предложил, если уж он так меня опасается, лечь на коврике у двери со своей шпагой в обнимку.
Приятель покраснел, путано стал извиняться, приговаривая, что ничего такого не думал, просто привык как-то на свежем воздухе, но, впрочем, не желая терять это славное ощущение чисто вымытого тела, готов разделить со мной кровать, если хозяина номера это никоим образом не стеснит. Я уверил, что не стеснит, и первым лег спать у стенки, завернувшись в одно из одеял. Ромис некоторое время постоял на пороге, потом, решившись, осторожно лег рядом и также завернулся в одеяло.
Утром я встал раньше него, выскочив во двор, провел часовую тренировку, после чего хорошенько вымылся и заказал завтрак на двоих в обеденном зале. Наша одежда — свою я тоже вчера отдал в стирку — высушенная и выглаженная с помощью магического амулета, уже дожидалась нас в номере, аккуратно разложенная на стульях. Ромис к тому времени уже встал и убежал мыться.
Через некоторое время мы расположились в обеденном зале за накрытым столом и отдали должное местной кухне. Однако вкусная еда, похоже, не подняла Ромису настроения. Он все больше и больше мрачнел.
— Если не секрет, что тебя мучает, Ромис? — задал я ему, наконец, прямой вопрос.
Он не хотел говорить, но, в конце концов, признался, что на десять часов дня, то есть уже примерно через час, у него назначена дуэль. Из моих дальнейших настойчивых вопросов выяснилось, что накануне он повздорил с Леокартом, сыном местного барона Тафки. В узком переулке тот с двумя дружками шел в ряд перегородив дорогу. На вежливую просьбу дать пройти они расхохотались и предложили, как простолюдину обойти их по сточной канаве. На что бедный, но гордый дворянин ответил отказом. Слово за слово и Леокарт, объявив себя оскорбленным, вызвал парня на дуэль.
— Ты сомневаешься в своих силах? Считаешь, что не справишься? — спросил я у него.
— Мой отец служил в гвардии герцога Лорика и обучил меня всему, что знал и умел сам, — вспыхнул Ромис. — Если бы дуэль была «один на один», я бы надрал задницу этому мальчишке! Но он потребовал поединок «все на всех», — он стукнул кулаком по столу. — Подонок! Знает, что у меня нет знакомых в этом городе. Мне придется драться сразу с тремя. С ним и его дружками. Как еще десяток гвардейцев своего папеньки не подписал в секунданты?!
Надо сказать, что дуэльный кодекс мы в поселке изучали, но на практике участвовать или видеть настоящую дуэль вживую мне не доводилось. Условия ставил оскорбленный, объявляя их заранее: «один на один» или «все на всех»; «на смерть» или «на кровь». Правилами запрещалось использование любых метательных устройств: луков, арбалетов, огнестрельного оружия.
Бой «один на один» предполагал, что драться будут только обидчик и оскорбленный. Секунданты здесь были формальностью, поскольку за соблюдением договоренностей надзирал арбитр из магистратуры. «Все на всех» — это бой между дуэлянтами и их секундантами. Количество секундантов с каждой стороны могло быть не более десяти.
Выбрав условие «на смерть», дуэлянты имели право поубивать друг друга, в том числе и дорезать раненого. Впрочем, также имели право пощадить противника. Если оговаривалось условие «на кровь», арбитр вправе был остановить схватку при появлении у одного из соперников хотя бы небольшой царапинки. Случайно убить, конечно, могли, но зарезать сдавшегося уже нет. Разумеется, в бою «все на всех» за царапинами не уследишь, поэтому он всегда был «до смерти».
Ну и конечно же по правилам все имущество, которое оказывается на побежденном, достается победителю в качестве трофея. Поэтому, выходя в круг, осторожные отдавали деньги и ценности на сохранение друзьям, родственникам, или оставляли дома. Довольно часто дело ограничивалось выкупом и реально оружие и одежду отдавать не приходилось, однако победитель мог заставить побежденного бежать за выкупом голым, если хотел побольнее уязвить того.
Ромис не знал никого, кто бы согласился стать его секундантом и сражаться на его стороне, поэтому вынужден был выступить один против троих. По его словам, даже против двоих он имел неплохие шансы выстоять и победить, но не против троих сразу.
— В таком случае, не согласишься ли, чтобы я был твоим секундантом?
Ромис удивленно посмотрел на меня и спросил:
— Прости, но зачем тебе это надо?
— Во-первых, хочу посмотреть, что это такое — дуэль. Никогда не приходилось видеть. Во-вторых, я тоже ищу службу, а в компании, если я тебе еще не надоел, это делать веселее. Ну и… не люблю хамов. Этого достаточно?
Ромис обрадовался, буквально на глазах стал оживать, заверил, что мои резоны ему очень даже понятны, и я никоим образом ему не надоел… Как раз подошло время идти на площадку для дуэлей, мы встали из-за стола, я полностью расплатился по счету, но обещал хозяину непременно вернуться. Он внял и усиленно закивал головой, скалясь мне, как родному. Когда мы выходили, я заметил смутно знакомого человека, выскочившего за дверь сразу вслед за нами и куда-то торопливо убежавшего, но решил отложить загадки на потом.
Мы подошли за пять минут до назначенного срока. Одновременно с нами появилась компания наших противников, возглавляемая роскошно одетым и при дорогом оружии парнем лет восемнадцати. Был он немного повыше меня, плотного телосложения, мускулистый, русоволосый и кареглазый. На породистом лице, будто приклеенная, ухмылка превосходства и высокомерного презрения.
Два его прихлебателя в тени своего вожака выглядели настолько блекло, что казались просто тенями.
Завидев нас, Леокарт радостно заухмылялся еще шире и раскинул руки якобы для объятий.
— Ба-а-а-а! Наш малыш Ромис соизволил прийти! Я уж думал, что ты лишишь нас удовольствия и просто не явишься на поединок.
Насколько я помнил кодекс, в этом случае неявившемуся независимо от причин присуждалось поражение, а если впоследствии ему не удавалось убедительно доказать, что он не мог прийти из-за непреодолимых обстоятельств, то его лишали дворянского достоинства. На такой позор решались очень немногие, когда жизнь в любом ее виде представлялась милее и важнее чести и достоинства. Поэтому опаздывать на дуэль было крайне нежелательно. Ждать до бесконечности никто не будет, а по истечении десяти минут после оговоренного начала поединка, арбитр уже имеет право принимать решение.
— Не дождешься, Леокарт, — угрюмо ответил Ромис и предложил: — Может, начнем?
— А что это за обезьяну ты с собой привел? — вякнул один из дружков Леокарта. — Будет нас развлекать? — троица с удовольствием заржала над этой немудреной шуткой.
Я молча посмотрел на умника и решил, что умрет он вторым. Не раньше. Сначала поймет и прочувствует неизбежность ухода на звездную тропу душ. Что-то, наверное, в моем взгляде было такое, что умник поежился и спрятался за спину вожака.
Мы прошли на площадку утоптанной земли, посыпанной песком, имеющую форму круга и огороженную невысоким забором. Арбитр предпринял последнюю попытку нас примирить, предложив отменить дуэль по обоюдному согласию или одной из сторон принести свои извинения. Из сочувствия к Ромису он шепнул ему, что эта троица — известные городу бретеры и отменные фехтовальщики. Рекомендовал быть осторожными, а лучше и вовсе принести свои извинения.
Ромис поблагодарил арбитра и неуверенно посмотрел на меня. Однако не за тем, чтобы последовать совету доброго человека.
— Прости, Дит. Я даже не спросил, как ты оружием владеешь, так обрадовался, что у меня появился шанс. Может, откажешься пока не поздно?
Я подумал и честно ответил:
— Оружием владею средне, — что это в понимании барсов, пояснять Ромису не стал, — а вот отказываться теперь не буду ни в коем случае, поскольку меня только что оскорбили. Если в родном поселке я могу еще простить своим, то здесь делать этого не буду ни в коем случае.
Выяснив у обеих сторон, что примирение невозможно, арбитр вышел за пределы круга и подал сигнал к бою.
Вокруг площадки толпился народ, но не сказать, чтобы полгорода сбежалось полюбоваться на зрелище. Дуэли здесь не редкость, поэтому приходили в основном самые азартные — сделать ставки и попытаться выиграть немного деньжат.
Вошли мы одновременно через противоположные калитки. Оказавшись внутри, Леокарт скомандовал своим дружкам:
— Вы вдвоем по-быстрому разбираетесь с этим… а потом стоите и не вмешиваетесь. Разве что, в крайнем случае, но, думаю, до этого не дойдет.
Мы с Ромисом разошлись в разные стороны, чтобы не мешать друг другу. Нас вполне устраивал расклад, предложенный Леокартом. Сам он, выхватив богато изукрашенную шпагу и под стать ей дагу, осторожно стал сближаться с моим другом, в то время как ко мне двинулись, обнажив только шпаги, двое его дружков. Я вызвал легкий транс — состояние граничное с переходом в холод в готовности немедленно в него войти. Наставники предостерегали от недооценки противника и учили всегда сражаться против любого так, будто перед тобой воин более искусный, чем ты. Однако и новые приемы боя я должен буду продемонстрировать старшинам через пять лет для получения усов на мордашку моей киски, поэтому сознательно пренебрег этим золотым правилом. Хотелось увидеть, на что способны эти парни. Вдруг да смогут меня чему-нибудь научить.
Противники не оправдали моих надежд. Через две минуты мне были уже известны их наиболее отработанные атакующие и защитные комплексы. Не отработанные тоже. К сожалению, ничего интересного перенять было невозможно. Я перестал сдерживаться и на контрударе пронзил шпагой горло одного из них. Как и обещал, умника, любителя пошутить над чужой внешностью, оставил напоследок. После гибели партнера в глазах у него появилось загнанное выражение, и на лбу крупными каплями выступил пот. От усталости, наверное. Пренебрежительных ухмылок шакалы лишились гораздо раньше, когда и третья их совместная пАрная атака провалилась. Когда я увидел в его глазах, что он, наконец, понял неизбежность собственной гибели, только тогда я длинным выпадом, как и его дружку, нанес укол в горло, пробив его насквозь вместе с шейными позвонками. Выпустив из руки шпагу, умник захрипел, рухнул на колени и, постояв немного в такой позе, опрокинулся навзничь. Я протер лезвие шпаги своим платком и бросил его на труп. Платка мне было не жалко. Его мне не вышивала и не дарила любимая девушка на прощание, а на трофеи от двух бывших дворян, как я уже примерно прикинул от нечего делать, можно будет купить повозку таких платков. Не потому, что добыча велика. Просто платки дешевы.
Ромис с Леокартом все еще продолжали свои танцы. Каждый уже имел по царапине — мой друг на боку, а его обидчик на лице. Они кровоточили, но не сильно. Крупные сосуды не были задеты. Ромис был явно лучше. В один из моментов, когда оба противника отскочили друг от друга для краткой передышки, я глазами спросил Ромиса: надо ли мне вмешаться? Оценив, что я спокойно стою, а мои враги лежат, он одобрительно улыбнулся, но подал знак оставаться на месте.
На площадь ворвался отряд всадников. Они раздвинули толпу, скакавший первым вельможа с баронской цепью поверх богатого камзола быстро спрыгнул, открыл калитку и встал в проеме. Не входя в круг, он мрачно и молча наблюдал за схваткой Ромиса с Леокартом, бросив всего один равнодушный взгляд на мертвые тела его дружков.
К этому моменту преимущество моего друга стало очевидно. Он теснил своего противника, который едва успевал защищаться, даже не думая нападать. Следующая атака Ромиса увенчалась успехом, проведя два ложных укола и отбив своей дагой шпагу Леокарта, он молниеносно атаковал и вонзил клинок в плечо Леокарта. В следующее мгновение кончик шпаги уперся в горло забияки. Тот выронил оружие, левой рукой зажал рану на плече и, тяжело дыша, затравлено посмотрел на Ромиса.
Друг не спешил доводить дело до конца. Так они и стояли несколько секунд. Мрачный барон словно очнулся и крикнул:
— Сэр! Прошу тебя! Оставь ему жизнь!
— Сдаешься? — спросил Ромис, казалось, не обратив внимания на просьбу барона.
Леокарт сглотнул и прохрипел:
— Да.
Ромис посмотрел на арбитра, но тот отрицательно помотал головой:
— Если побежденный в силах, он должен, как положено, заявить о сдаче.
Друг слегка надавил, и из-под кончика его шпаги на горле Леокарта появилась капля крови.
— Я сдаюсь на милость победителя, — поспешно сказал тот положенные слова.
— Я оставляю тебе жизнь, — ответил Ромис ритуальной фразой, вложил шпагу в ножны и заявил свое условие, — положенные мне по праву победителя трофеи хочу получить здесь и сейчас.
Леокарт побледнел от унижения, отцепил от пояса кошель и бросил на землю, освободил пальцы от перстней и снял кулон с крупным изумрудом на прочной золотой цепочке. Если перстни он даже немного равнодушно бросил на землю, то с кулоном явно не хотел расставаться. Его руки дрожали, когда он аккуратно и благоговейно положил его поверх кошелька. Настала очередь оружия. Леокарт начал расстегивать пояс, когда снова вмешался барон и предложил Ромису:
— Сэр. Я, барон Тафка, хочу предложить тебе за все имущество этого… — он кивнул в сторону сына, — недостойного мальчишки… семьдесят драконов.
Я не торговец, но по моим прикидкам, если продавать, то можно выручить ящерок сорок за все про все. Значит, оружие — вероятно, фамильное — и кулон, имеют для барона особую ценность, раз он предлагает заплатить почти вдвое больше.
Ромис согласился и барон тут же отсчитал ему всю сумму. Кроме того в кошельке, доставшемся победителю, также оказалось четырнадцать ящерок, три воробья и около семнадцати косточек.
Мой улов был пожиже. Всего пять ящерок. Около двух в сумме было в кошельках дружков Леокарта, и еще три мне предложил барахольщик, тут как тут нарисовавшийся возле нас, стоило только закончиться схватке. Сначала-то он предлагал одну ящерку, но после небольшого торга я убедил его, в том числе и с помощью моей фирменной улыбки, что смогу продать все за пять, и, так и быть, отдам такому уважаемому человеку за четыре. В результате сошлись на трех. Похороны павших — за счет торговца.
Довольный сделкой я увидел, как барон с сыном шепотом о чем-то яростно спорят. Войдя снова в транс и «навострив уши», стал молчаливым и незаметным участником разговора.
— …Покарать голытьбу. Отец, ты не можешь оставить все как есть! Пострадает наша честь, — бледный, как моль, но горячий, как кипяток, распинался Леокарт.
— Честь наша уже пострадала, когда ты собрался драться с этим Ромисом не один на один, а вместе с дружками, — столь же яростно шипел на него барон. — Ты не понимаешь своей тупой башкой, что независимо от исхода поединка каждый ничтожный смерд тыкал бы в нас пальцем: «Они боятся выйти один на один против нищего дворянчика и зовут на помощь не меньше двух друзей»?! Не понимаешь?!
— Но они и не должны были вмешиваться!
— А кто об этом знает? А?! Ты понимаешь, что я едва успел?! Стражник прибежал весь в мыле предупредить, что мой сын выходит в круг против барса…
— Ко-о-о-ого?! — ахнул Леокарт. — Этот дворянчик — барс?!
— Нет. Не он. Дружок его.
— Эта о… — барон заткнул сыну рот и зашипел целым клубком гадюк:
— Тиш-ш-ше! Если он услышит и вызовет тебя на поединок, я ничего не смогу сделать.
— Отец! Да пусть он хоть помесь тигра со львом! Ты же здесь владыка. Одно твое слово и…
— Да. Одно мое слово и… — мрачно и устало сказал барон, — набегут королевские дознаватели, всех подряд посадят под обруч правды и докопаются до истины. Ты, в лучшем случае, лишишься дворянства и станешь беднее последнего нищего, а мне так легко не отделаться.
— Но почему так? Подумаешь, барс?
— Их клан очень сплочен и всегда лоялен королю. Все случаи гибели своих они тщательно расследуют и горе тому, кто убил не в бою или защищаясь. А король их всегда поддерживает. Вот если бы этот барс на кого-нибудь ни с того ни с сего напал… Но эти воины как раз славятся в числе прочего своей выдержкой. Видишь теперь, что просто так и владетельный господин не может убить неугодного?
Барон снова вскипел:
— Сколько раз я тебе говорил заняться делами вместе со мной?! Вместо того, чтобы учиться управлять, ты шляешься по бабам и затеваешь дуэли… Ты понимаешь, что наше фамильное оружие, которое я тебе так опрометчиво вручил, не дожидаясь твоего совершеннолетия, могло достаться какому-нибудь торгашу? А кулон твоей покойной матери? «Носи, сынок, и помни обо мне» — говорила она тебе. А сынок… готов его первому встречному…
Леокарту помогли сесть в седло, и кавалькада шагом покинула площадь. Ко мне подошел сияющий, как новенький воробей, Ромис, положил руку мне на плечо и предложил:
— Ну что? В кабак и по девочкам?
В кабак, так в кабак. Против этого я ничего не имел, но вот «по девочкам»… Стыдно признаться, но опыт в этом отношении у меня был чисто теоретический. Мастер-целитель в свое время рассказывал нам и про эту сторону жизни людей. Каждый из нас прочитал книгу восточных мудрецов с подробными иллюстрациями и имел представление об эрогенных зонах. То есть, что, как и куда, я знал, но на практике применить знания так и не довелось. Это меня немного беспокоило.
Ромис между тем не забыл о своих сестрах и первым делом предложил зайти в банк. Ему не терпелось порадовать родителей очень приличной суммой, которой, по его словам, должно хватить на приданое одной сестре точно, а при удаче так и сразу двум. В знакомом помещении нас встретили приветливо и живо обслужили. Заплатив ящерку за услуги, Ромис перевел на имя своего отца пятьдесят драконов. Пятнадцать положил на свое имя, а восемь оставил на расходы. Поскольку транжирить он не привык, то их за глаза должно хватить до самой столицы.
Закончив дела в банке, мы наконец-то отправились к дядюшке Сэмнию, где Ромис решил снять номер дня на три и отпраздновать победу на дуэли. Быстренько заселившись неподалеку от меня, он предложил умыться и отпраздновать здесь же в обеденном зале гостиницы.
— Пойдем, дружище. Сегодня Я угощаю!
Мы спустились вниз и Ромис с видом богача, собравшегося основательно покутить, занял тот же столик, что и вчера. Вся гостиница уже знала о его победе и даже, сколько денег примерно ему досталось в качестве трофея. Разносчица появилась моментально и затараторила, перечисляя блюда, которые можно получить прямо сейчас, а также те, что делаются под заказ. Мы выбрали жареные колбаски, гуся, пиво, лепешки и зелень.
Первым принесли большой жбан пенного напитка и две кружки. Ромис разлил пиво по кружкам и предложил тост.
— За тебя, дружище! Если бы не ты, хоронили бы сейчас не этих шакалов, дружков Леокарта, а меня! Я восхищаюсь тобой! Уложить двоих не слабых фехтовальщиков — это нечто! А почему ты мне сказал, что оружием владеешь средне?
— Потому что это так и есть. До уровня мастера мне еще тренироваться и тренироваться.
— Что ж за мастера у вас там, если ты считаешься средним бойцом?
— О! Мастера у нас… — не скрывая зависти, ответил я, — могут такое, что тебе и не снилось! — и с грустью добавил: — И мне пока только снится.
— Так… таких бойцов надо бы в гвардию короля, не меньше! — воскликнул приятель.
— Там и служим обычно, — пожал я плечами.
— Постой-постой… я, кажется, что-то такое слышал про чудо-бойцов, которые служат в гвардии короля и его вельмож… — старательно копая пласты своей памяти, задумчиво сказал Ромис.
Некоторое время мы пили пиво в тишине, потом лицо Ромиса просветлело, он оживился и радостно воскликнул:
— Вспомнил! Отец мне как-то рассказывал, что в одной из заварушек ему довелось сражаться вместе с… леопардами… или гепардами… Нет. С барсами! Ох, говорит, они и дрались. Говорит, рядом с ними чувствовал себя мальчишкой, впервые взявшим в руки учебную шпагу. Говорит, все они, как на подбор, рослые, светловолосые и голубоглазые… — Ромис осекся, посмотрел на меня и смущенно закончи: — Прости, но ты совсем на них не похож.
Я угрюмо кивнул:
— Не похож.
Подняв к плечу левую ладонь, я проявил знак моего клана:
— А так похож?
Ромис восхищенно потряс головой и сказал:
— Пох-о-о-ож! Еще как похож! С ума сойти и в лужу рухнуть! Я познакомился с настоящим барсом! Скажи кому — не поверят. А почему ты вместо того, чтобы во дворце короля романы с фрейлинами крутить, в Вармоке киснешь? — он оглянулся по сторонам и шепотом спросил: — Или ты на тайном задании?
— Нет. Не на задании.
Под гуся и колбаски я поведал Ромису свою нехитрую историю, начиная с драки в трактире и кончая знакомством с ним.
Все когда-нибудь кончается. Закончился наш обед, и наступило то тревожное мгновение, когда Ромис хлопнул ладонью по столу:
— Все. Пора по девочкам. Двум уставшим воинам необходимо сбросить напряжение.
Легкое волнение и неуверенность с новыми силами навалились на меня. Заметив мое состояние, друг забеспокоился и стал допытываться, в чем дело. Пришлось мне смущенно признаться в том, что это у меня будет впервые и никогда ранее…
— Грозный барс боится девушек?! — улыбнулся Ромис. — Не переживай. Я все устрою в лучшем виде. Пошли. Я знаю одно приличное заведение, где тебе точно помогут.
— Ты что, все деньги на девочек потратил?
— Нет. Здесь я не бывал, но вот в других городах… Раньше. Отец иногда давал деньги на профессионалок. Говорит, у деревенских девок толком ничему не научишься. Так что я тоже через это прошел… — он легонько хлопнул меня по плечу. — Не тушуйся. В первый раз все нервничают. Одна из моих «наставниц» говорила: «Большинство мужчин такие нежные создания… Не будешь деликатной — удовольствия не дождешься».
Про нежное создание мне не понравилось, но спорить я не стал и молча последовал за другом. Пока мы шли, Ромис уточнил, есть ли у меня деньги, поскольку он меня ведет в очень дорогое заведение, в котором ночь любви стоит около двух ящерок, но иначе нельзя — первый опыт обязательно нужно получить в соответствующей обстановке. Про то, сколько я выручил от продажи котенка кугара, я ему не рассказывал, да и вообще про встречу с Вернией особо не распространялся: наткнулся в лесу, нанялся в проводники, привел в город и получил расчет. Однако сказал, что деньги у меня есть, и он может не беспокоиться на этот счет.
В аккуратном двухэтажном домике, окруженном небольшим ухоженном садом, нас приветливо встретила элегантно одетая женщина лет пятидесяти. В целом, обстановке никак не походила на душный и мерзкий приют порока, как его описывали некоторые философы-моралисты. В правом углу уютной гостиной стоял легкий ажурный столик с роскошным букетом цветов в хрустальной вазе. По стенам помещения были расставлены низкие мягкие диванчики, а центр занимал огромный янчарский ковер. Все это освещали три страшно дорогих магических светильника, плавающих прямо в воздухе на разной высоте и неторопливо перемещающихся по всему пространству комнаты. Все три, каждый в своем ритме, плавно меняли свой цвет, создавая волшебную игру теней и полутонов.
Ромис о чем-то пошептался с женщиной, та кивнула и пригласила меня пройти за ней. При расставании он предложил не искать друг друга, а встретиться после завершения дел в гостинице у дядюшки Сэмния.
Хозяйка провела меня в комнатку на втором этаже и показала, где, что находится. В самой комнате самым интересным предметом мебели была огромная мягкая кровать, заправленная чистым бельем, и невообразимое количество зеркал по стенам и даже на потолке. В этом помещении были еще две двери. Одна вела в туалет, другая — в ванную комнату. Огромная лохань уже была наполнена чистой водой, а с внешней стороны в борт лохани был вмонтирован амулет подогрева воды. Женщина показала мне как его активировать и дезактивировать, когда вода достаточно нагреется. Для вызова прислуги, чтобы поменять воду или заказать обед в нескольких местах свисали витые шнуры — дернешь за веревочку, кто-нибудь да появится.
Хозяйка вышла, предложив немного осмотреться и подождать. Не прошло и пяти минут, как дверь приоткрылась и в комнату скользнула девушка. На вид ей было лет двадцать пять. Немного ниже меня ростом, чуть полноватая, смуглая и черноволосая. Ее чуть раскосые, карие глаза глянули на меня доброжелательно и с живым интересом. Она была одета в полупрозрачные шаровары и свободную блузу из той же ткани. В этих одеяниях она не выглядела обнаженной. Скорее, слегка прикрытой. В сочетании с тонким ароматом сладковатых восточных духов это создавало образ гарема янчарского эмира.
Описывать подробности моих практических занятий под чутким и деликатным руководством Лейли, так звали девушку, я не буду. При желании каждый может найти это заведение в Вармоке и испытать все сам. Одно могу сказать — восторг и блаженство. Теория — теорией, но как обычно от практики она несколько отличается. Первым делом девушка спросила у меня:
— Господин желает научиться получать удовольствие только сам или доставлять его своей партнерше тоже?
— Я не насильник и меня интересует второй вариант, — ответил я ей.
Через пару часов наших практических занятий, когда партнерша пару раз мягко поправила меня, сказав, что здесь нужен не массаж, а ласка, я использовал знания и навыки, переданные мастером-целителем и, войдя в легкий транс, попытался, как можно глубже познать свою партнершу. В эмоциональном плане, разумеется. Не исключая, впрочем, и иного смысла данного понятия. С этого момент прогресс в понимании плотской любви пошел у меня кавалерийским галопом. С каждым часом я все лучше и лучше понимал Лейли. Что ей нравится, а что нет. Где и когда надо поцеловать, где погладить, а где и слегка шлепнуть ладонью. В общем, я чувствовал, что она хочет, старался дать ей это, видел, что она искренне наслаждается, хотя могла бы и сыграть, и сам от этого возбуждался все больше и больше.
Наш урок продолжался весь остаток дня и почти всю ночь с перерывами на ужин и ванну. Уже под утро Лейли запросила пощады:
— Господин, прости меня, но умоляю остановиться. Я уже и так от любого твоего прикосновения на стенку лезу от вожделения. Это — не нормально. Могу ли я дать господину один совет? — получив мое согласие, девушка продолжила: — Если тебе встретится неопытная девушка, она может не понять, когда надо перестать, и это может для нее плохо кончиться. Постарайся, пожалуйста, не доводить ее до такого.
— Спасибо, Лейли. Я постараюсь, — серьезно ответил я, поцеловал девушке руку и стал одеваться.
Я мог бы поспать и здесь, вот только платить лишнего не хотелось. За три воробья в час лучше уж в оплаченной гостинице отдохнуть.
Усталый и с блаженной улыбкой на губах я, вероятно, выглядел местным дурачком, нашедшим блестящий камушек. Однако мой вид ни у кого из обслуги этого дома не вызвал удивления. Привыкли, похоже. Заплатив за науку почти пять ящерок, я быстро дошел до гостиницы и своего номера, где, быстро раздевшись, рухнул в постель отсыпаться.
Далеко за полдень проснулся полным сил и в самом лучезарном настроении. Часика полтора поразминался на заднем дворе, потом умылся, привел себя в порядок и пошел обедать. За нашим столом сидел Ромис, потягивая пиво. Перед ним лежала развернутая карта местности, каковую он вдумчиво изучал, судя по всему, уже не первый час.
— Привет. Нашел чего интересного на этой размалеванной бумажке? — спросил я его, усаживаясь за стол.
Ромис посмотрел на мою довольную жизнь ро… личность, весело хмыкнул, поздравил с первым боем в любовной битве и ответил:
— Думаю. Куда двигаться дальше? Здесь фактически тупик — в Вармок ведет только одна дорога, и торговцы бывают только те, кто специально сюда ездит. Охрана у них, как правило, постоянная и со стороны они берут людей крайне редко.
— А зачем тебе наниматься в охрану. Разве тебе не хватит денег доехать до столицы пассажиром или купить лошадь?
— А у тебя что, папа — герцог? Или ты нашел неиссякаемый источник монет? — в свою очередь удивился Ромис такому транжирству с моей стороны. — Или ты барышня, которую надо охранять от бед и трудностей пути? Зачем тратить деньги там, где можно, наоборот, их заработать, да еще не заботясь о ночлеге, пропитании, корме для лошади?.. Кстати, а ты куда намерен двигаться?
Я пожал плечами:
— Собственно, мне все равно. Где-то надо искать службу. Кроме столицы. Мне старшины запретили служить королю. Я же вроде наказан. Придется как-то выкручиваться и искать место службы самому.
— Раз тебе все равно, может, проводишь меня до столицы? Вдруг по дороге чего найдется? — он с ожиданием и надеждой посмотрел на меня.
Мне уже вроде обещали службу у отца Вернии, но это будет не раньше, чем через три-четыре месяца, а до этого времени сидеть в Вармоке, есть, пить и… по борделям ходить, мне показалось скучным.
— Хорошо. Согласен. У тебя уже есть какие-нибудь планы?
Ромис обрадовался и с воодушевлением стал рассказывать о своей задумке.
— Вот смотри. Карта нашего королевства. Вот здесь Вармок. Если проехать по этой дороге до развилки, потом сделать крюк и проехать на юго-запад до Лиманго, что на границе с Конкистой, то там можно будет неплохо устроиться в какой-нибудь караван до столицы. Через этот город идет торговый путь с Конкистой. Хотя с этим королевством у нас напряженные отношения и регулярные пограничные стычки, торговля не затихает. К тому же торговцам из Конкисты предписано именно в этом городе нанимать не менее десяти охранников из числа граждан нашего королевства. Если ты не знаешь, этот указ короля принят специально для пригляда за возможными шпионами от наших соседей. В Конкисте, кстати, действует аналогичный указ… Ну? Что скажешь?
— Так ведь там, наверняка, уже сработавшиеся десятки нанимаются. Новичков вряд ли берут.
— Ты забываешь, что люди болеют, получают ранения и просто уходят на покой, так что куда денутся — возьмут… с осторожностью, конечно. Возможно с испытательным сроком, но непременно возьмут!
— Ладно. Убедил. Когда в путь?
— Завтра. Сначала надо прикупить лошадей, припасы в дорогу. Мне надо бы обновить гардероб. Немного. Еще не помешал бы пяток метательных ножей и легкая кольчуга… Ну и кое-что по мелочи.
На рынке Ромис показал себя во всей красе. Он торговался за каждую косточку до хрипоты, до самозабвения, находя настоящие и мнимые дефекты, существенно снижающие цену товара. При этом был столь убедителен, что минут через десять спора торговец и сам, казалось, начинал верить, что первоначальная цена была слишком уж несуразна. Только оружейник был тверд, как его сталь. Когда друг по накатанной дорожке начал объяснять ему насколько плохи предложенные к продаже метательные ножи, тот усмехнулся и предложил господам не терять драгоценного времени и идти себе подобру-поздорову туда, где им предложат товар получше. Ромис повздыхал, но вынужден был выложить пять воробьев за пять ножей с перевязью для них.
Конюшня в Вармоке была одна-единственная, и выбор предоставляла небогатый. Ромис, лучше меня разбирающийся в лошадях, прошел ее из конца в конец, поговорил с конюхами, приценился к трем лошадкам, весьма неказистым даже на мой неискушенный взгляд, и, огорченно покачав головой, вышел.
— Здесь сплошные одры. А цены за них заламывают, как за породистых. Завтра из города уходит караван и всех приличных лошадей уже скупили торговцы. И как это меня занесло в такую глушь? — патетически воскликнул он. — Ну почему я не посмотрел на карту, когда нанимался к торгашу сопроводить до Вармока?
— Не беда, — хлопнул я его по плечу, — дойдем до Лиманго, там что-нибудь, да подвернется.
— Понимаешь, пешком путешествует только нищета или простолюдины. Дворянам невместно им уподобляться.
— Насколько я помню, раньше тебя это не беспокоило…
Ромис покраснел и яростно сверкнул глазами:
— Да! Было время, когда у меня не было денег! — он встопорщился, как дикий кот. — Но теперь-то деньги есть! А…
— …Лошадей нет, — закончил за него я. — Не сердись. Это ведь временно. Придем в Лиманго и…
Ромис немного расслабился:
— Прости. Просто обидно — деньги есть, а путешествовать опять придется пешком!
Утром чуть свет мы рассчитались, позавтракали, прикупили продуктов на первое время, наполнили фляги слабым вином, подхватили свои вещички и покинули этот славный город. Почему бы и не быть ему славным, если в нем я заработал кучу денег и приобрел друга, а в дальнейшем может быть и работу. Отряд барона — это, конечно, не столь масштабно, как у графа или герцога, но тоже неплохо.
Повозки двигались медленно. Нам даже не приходилось спешить, чтобы не отставать от каравана. Однако спокойно следовать за ним нам не довелось. Не успели мы потерять город из виду, как к нам подскакал начальник охраны и потребовал уходить.
— Мы и так уходим, — делано удивился Ромис. — Просто нам как раз в ту сторону, куда движется этот обоз.
— Командир охранников разъярился и в довольно грубых выражениях потребовал, чтобы мы либо «отвалили», либо заплатили за охрану. Ромис издевательски вежливо пояснил вояке, что он благородный дворянин и не потерпит чьих-либо указаний. К тому же в охране мы не нуждаемся, а другой дороги из города нет, так что идти мы будем там, где нам нужно, а если охрану пугает наше присутствие, мы будем следовать в отдалении. Но! С той скоростью, с какой хотим. За караваном. Или впереди. Как нам заблагорассудится.
Воевать с охраной было бы неуместно, поэтому мы приотстали метров на сто и продолжали идти, с одной стороны вместе с обозом, а с другой — вроде сами по себе. Так было спокойнее, да и не хотелось нам подвергать соблазну романтиков большой дороги видом двух, якобы беззащитных путников. Впрочем, внезапный арбалетный залп мог навсегда прервать нашу будущую карьеру, несмотря на все нашу подготовку.
Так мы шли до полудня. На привал остановились также вместе с обозом. Пообедали, передохнули и снова в путь.
Через несколько часов, когда лес подступил к самой дороге и хвост каравана скрылся за поворотом, дорогу нам преградили десять человек. Девять в форме гвардейцев барона Тафки и Леокарт с рукой на перевязи. Почти полный десяток. Вероятно, один остался с лошадьми. Все — молодежь нашего возраста и чуть постарше. Выделялся только один седой ветеран, стоявший справа от Леокарта.
У меня появился повод для самобичевания, поскольку я позволил себе расслабиться и не почувствовал угрозы. Это, конечно, трудно, двигаясь за такой массой людей и животных, почувствовать приближение еще одной небольшой группы, к тому же не несущей угрозы каравану, но вполне возможно.
На мой взгляд, барон не мог послать этот отряд, чтобы втихую рассчитаться с нами. Для этого он, во-первых, должен был послать больше людей — десяток не гарантирует победу над барсом — во-вторых, отряд действовал бы иначе. Во всяком случае, я бы расстрелял неугодных из засады, а потом добил раненых, если бы это понадобилось. Так что, скорее всего наша встреча — тайная инициатива сынка. Втихаря подбил авантюрную молодежь рассчитаться с обидчиками и выехал, якобы, в очередной раз покутить да расслабиться, а людей взял для охраны, так как ранен и драться может только левой рукой. Единственный, кто не вписывался в сложившуюся картину — седой ветеран. Он на безголового авантюриста похож не был.
Друг, завидев компанию, остановился и положил ладонь на рукоять шпаги, глядя сузившимися глазами на Леокарта. Тот криво усмехнулся и сказал:
— Успокойся, Ромис. Так низко я еще не пал, чтобы нападать вдесятером на победителя в честной дуэли. Нас интересует твой дружок. Наставник говорит, что он явно не барс. Не похож — это раз. Знак клана ему за деньги мог подделать любой сильный маг, а в Вармоке барсов не бывало, чтобы порвать самозванца — это два. Он долго разбирался с моими приятелями. Барс проткнул бы их за полминуты — это три.
Сынок барона вопросительно посмотрел на седого и тот медленно кивнул, пристально глядя на меня.
— Мы совершили столь дальний путь с единственной целью. Не соблаговолит ли достопочтенный сэ-э-эр… — ехидно протянул Леокарт.
— Дит, — помог я ему немного.
— …Дит… э-э-э…
— Просто Дит.
— …Сэр «просто Дит» провести один тренировочный бой с моим наставником?
— Соблаговолит, — ответил я спокойно. — Нельзя отказать людям, проделавшим столь долгий путь ради одного урока.
Я вежливо — неглубоко — поклонился, аккуратно положил вещи и плащ на траву под кустик и обнажил шпагу. Седой также скинул плащ на руки одного из гвардейцев, вынул шпагу из ножен и встал напротив меня.
Вдруг из-за поворота, куда только что втянулись последние повозки каравана, раздались крики, звон стали и пара выстрелов из пистоля. Мы насторожились, и Леокарт знаком указал одному из гвардейцев сбегать проверить, что происходит. Все застыли в ожидании.
Через несколько минут воин прибежал к нам и доложил о том, что впереди разбойники напали на торговцев.
Леокарт хмуро посмотрел на нас и сказал:
— Предлагаю отложить бой, пока мы не разберемся с этой швалью, — не дожидаясь ответа, развернулся и скомандовал: — За мной!
Отряд слаженно побежал к месту боя, на ходу перестраиваясь для защиты господина. Ромис кинулся следом.
— Постой. Ты куда? — крикнул я ему.
— Там же разбойники напали, — приостановился он недоумевая. — Надо помочь.
— Разбойникам?
— Тьфу, — сплюнул он. — Охране каравана, конечно же!
— А тебе за это платят?
Ромис сделал пару глубоких вздохов и более спокойно ответил:
— Мне плевать на торгаша, но разбойников не люблю. Считаю, чем меньше их будет, тем лучше. Ты, как хочешь, а я пошел.
Он развернулся и побежал. Бросать друга в бою — последнее дело. Оставив вещи там, где положил, я побежал за всеми.
Бежал и думал: ну кто ж так делает? Ломиться толпой, словно крестьяне с дубьем за злой ведьмой, это верный путь к бессмысленным потерям. Если разбойники не законченные кретины, то наверняка оставили в лесу несколько человек с луками и арбалетами. Сейчас стрелки щелкают охрану помаленьку, а стоит нам выбежать, и мы все станем для них лакомой мишенью. Стреляй в нашу сторону, не целясь, в кого-нибудь, да попадешь. Однако я не один был такой умный — седой сумел остановить этот забег перед самым поворотом, отдал распоряжения — Леокарт не возражал — четверо гвардейцев нырнули в заросли справа, а пятеро — слева. Ромис, не долго думая, присоединился к четверке, я — к той же группе. Догнать воинов мне не составило труда — по лесу они передвигались немного получше, чем Верния, но все дело в том, что именно — немного. Сюда бы больше подошли королевские егеря. Вот кто в лесу мало уступает барсам. Однако кого здесь не было, так это их.
Обогнав гвардейцев, я сделал им знак остановиться.
— Стоп, ребята. Так не пойдет. Сделаем иначе — я бегу впереди и стараюсь разобраться со стрелками. Вы через пару минут за мной, но тихо. Пусть помедленнее, но, главное, тихо. Если понадобится помощь, крикну. Всем все ясно? — выждав несколько секунд, скомандовал: — Действуем.
Один, видимо старший, попытался отстоять право командовать, но я оскалился своей неотразимой улыбкой и пристально посмотрел ему в глаза. Борьба взглядов продолжалась недолго — недаром именно его седой назначил старшим — парень проявил благоразумие и не стал нарываться. Действительно, кто меня такого красивого знает? Вдруг и впрямь барс? Сцепляться с обиженной кошкой обычно мало желающих.
Дальше все было, как на многочисленных тренировках по отработке действий против засад. Только в этот раз противостояли мне не свои же товарищи барсы, а обычные разбойники. С такими уже приходилось сталкиваться. Чтобы стать барсом, надо было хлебнуть живой кровушки. Не в прямом смысле этого слова. Не вампиры мы. Нам было уже по семнадцать лет, когда старшины стали отправлять нас на задания против разбойничьих банд. В первый выход командовали нами, разумеется, наставники. В последующие — кто-нибудь из группы. Наставники обязательно шли с нами, но в командование не вмешивались. Все примечали и по возвращении в поселок устраивали подробнейший разбор, тыкая носом в ошибки, как кутят в свою лужу. В роли командира отряда довелось побывать и мне. Как правило, известен был только район действия банды. Выследить и уничтожить. Такова была наша задача.
Первый лучник, спрятавшись за деревом, что-то выцеливал на дороге, когда я бесшумно возник за его спиной и ударил кинжалом в надключичную ямку. Разбойник захрипел и плавно осел при моей поддержке на землю. Один есть. Звуки драки на дороге должны были бы заглушить его падение и без моей поддержки, но лучше не лениться и стараться делать, как учили. Чувства барса подсказали мне примерную позицию следующего стрелка. Следует признать — нашел далеко не сразу. Арбалетчик сидел на дереве метрах в тридцати от первого, цветом одежды сливаясь с деревом. Немного далековато для уверенного броска метательного ножа и ракурс неудобный. Приготовив нож, я сместился метров на десять ближе и на пять левее. Опасаясь, что под курткой у арбалетчика может быть кольчуга, я метнул нож, целясь в основание черепа. Два есть. Правда, шум его падения с дерева и треск ломаемого арбалета, на который он упал, могли услышать подельники, но тут уж ничего не поделаешь. Добежать и подхватить его в свои объятия, как возлюбленную, прыгнувшую с балкона, я не успевал.
Сзади послышался шорох и треск веток догонявшей четверки гвардейцев и Ромиса. Подождав соратников, предложил им углубиться немного в лес и, сделав небольшой крюк, выйти к предполагаемой голове каравана с тем, чтобы после этого двигаться мне навстречу. Гвардейцы, выполняя команду, скрылись, а я застыл в легком трансе, отрешенно глядя вперед. Снова чувство барса подсказало, где искать следующего стрелка. Я, как мог осторожно и быстро, двинулся к кустам, располагавшимся примерно напротив центра каравана. Однако меня уже ждали. Лучник, отвлекшись от дороги, видимо, уловил шум падения сотоварища и напряженно всматривался в лес, держа наготове лук с наложенной на тетиву стрелой. Он даже успел натянуть тетиву и крикнуть, как метательный нож вошел ему точно в глаз. Мозг еще не успел осознать опасности, как тело перекатом вправо ушло от выстрела второго лучника. Дальше пошли танцы «Уйди от стрелы», так как лучник этот оказался очень даже хорош. Одна из стрел даже пропорола мне одежду и глубоко оцарапала левое плечо, пока мой второй нож с шорохом и хрустом влетал в его незащищенное горло. Стрелок так и рухнул навзничь, не выпустив боевой лук из рук.
Я приложил ладонь правой руки к ране, глубоко вздохнул, сосредоточился и как учил мастер-целитель, вытолкнул сгусток энергии на рану, склеивая края. Такие царапины барсы заживляют самостоятельно, в том числе и во время боя, если есть хотя бы полминуты передышки. Наставники всегда требовали не бравировать стойкостью, рискуя ослабеть от кровопотери из-за таких вроде пустяковых царапин, а при любой возможности стараться залечить их.
Оставшихся стрелков тихо убрать не удалось. Гвардейцы пошумели, их заметили и двое оставшихся лучников, перемещавшихся как раз ближе к середине каравана, успели сделать по выстрелу, прежде чем метательный нож одного из гвардейцев и шпага Ромиса не отправили их на тропу великой охоты. Один гвардеец был ранен в ногу, а второму стрела пробила грудь. Легкая кольчуга не смогла защитить бойца. Таким образом, боеспособных осталось вместе со мной четверо.
Вернувшись немного назад к убитым стрелкам, я, подхватив первый попавшийся лук и наполовину пустой колчан, выдвинулся на позицию. Ситуация на дороге была, мягко говоря, очень тяжела для торговцев. Сражение постепенно смещалось спереди и сзади каравана к его центру, где еще держались оставшиеся защитники. От трех десятков охраны их осталось пятнадцать… нет, уже тринадцать человек. Двоих убили на моих глазах. Однако и разбойников полегло немало. Тем не менее, их еще было чуть меньше сорока. На каждого охранника они старались нападать сразу по двое и по трое. Тем приходилось туго.
Не теряя времени, я начал обстрел, стараясь нанести как можно больший урон, пока на нас не обратили внимания. Ко мне присоединился один из гвардейцев, обученный стрельбе из этого неблагородного оружия и вместе с ним мы успели уложить четверых надолго, если не навсегда, и троих задеть.
От головы обоза отделилась группа в восемь человек и бросилась через лес к нам. Я крикнул гвардейцам, чтобы бежали на помощь охранникам, а сам продолжал опустошать колчан уже в сторону этой группы. Ромис хотел, было, остаться помочь, но я рыкнул на него, чтобы не мешал и не попал случайно под горячую руку.
Стрелять по целям, которые постоянно скрываются за деревьями занятие очень сложное, однако я успел зацепить двоих, к сожалению, легко. Отбросив бесполезный лук, сделал пару глубоких вдохов, вошел в холод и двинулся навстречу разбойникам. Я — барс. Мои лапы удлинены двумя острыми и крепкими когтями. Один покороче — кинжал, другой подлиннее — шпага. Остальные лапы, хоть когтей и не имеют, но тоже очень даже не безобидны. Все происходило, как в густом киселе. Я «неторопливо» просчитал план уничтожения целей и с ледяным спокойствием стал его воплощать. Парировал удары и сам их наносил той конечностью, которой было удобнее в данный миг. Ногами на уровне головы не махал — бил, в основном, в голень, по коленной чашечке или в пах. Кинжалом, держа обратным хватом, предпочитал отражать удары и резать незащищенные места — горло, внутренние стороны бедер или локтевые сгибы. Довольно сложно, несмотря на всю мою «холодную» скорость и выучку, парировать уколы и уворачиваться от ударов, когда их много и стремятся они к твоему телу большей частью одновременно. Несколько раз разбойничье железо проскрежетало по моей кольчуге. Правда, не опасно. Я и пропустил эти удары только потому, что был уверен в ее прочности. Зато смог быстрее и эффективнее справиться с теми, кто их нанес. Скоро шесть целей были поражены. Остались двое, раненых мной стрелами. Они подтянулись только что. На свою погибель. Никаких расшаркиваний, кодексов чести и предложений наподобие «Давайте я отброшу кинжал и сражаться буду только левой рукой». Левой я работаю не хуже, чем правой, а встретились мы с этими покойниками не на дуэли «до крови». Так что, ничуть не мучаясь, я перерезал горло одному и снес голову второму.
Неожиданно появились новые противники и, грамотно взяв меня в квадрат, атаковали. Пятый — смутно на кого-то похожий — в бой ввязываться не стал. Крикнул только, торопливо скрываясь в лесу:
— Уходим! К охране кто-то пришел на помощь. Быстро разберитесь с этим и догоняйте!
Самое сложное в этой ситуации было то, что эта четверка была не чета предыдущей группе. Это были настоящие гвардейцы-ветераны… в форме барона Тафки, а где-то через полминуты, из отпущенных мне двух с половиной, я должен выйти из холода.
Для опытного барса справиться с четырьмя королевскими гвардейцами не представляет большой трудности, но и не скажешь, что сделает он это «одной левой». Моими противниками были не королевские гвардейцы, а баронские, но по мастерству немногим слабее первых. Однако и я еще не барс, а… барсик, и с такими бойцами еще не сталкивался.
Полминуты холода — это и много, и мало. Времени хватит только на одну атаку против каждого. Если хоть один отобьется, повторную мне придется проводить в обычном состоянии. К тому же, полминуты после выхода их холода я буду приходить в себя и восстанавливаться, то есть бойцом на тот момент стану довольно средним.
Действуя на пределе, начал с гвардейца справа и сзади от меня. Отбив шпагу, в длинном выпаде провел укол под подбородок. Есть. Не мешкая, прыгнул к следующему и стопой ударил по колену, шпагой заблокировал его клинок и ударил кинжалом в подмышечную ямку. Два. В третьего метнул кинжал. Такая атака видно была для гвардейца неожиданна, да и скорость у меня — глазом не уследить. Третий с кинжалом в глазу стал рушиться навзничь, когда я подскочил к последнему. Короткий обмен ударами и блоками… Этот гвардеец был хорош — некоторое время он смог эффективно противостоять моей скорости, однако все-таки чуть-чуть не успел и мой клинок взрезал его шейную артерию.
Все. Разбойников рядом не наблюдается. Я вышел из холода, немного постоял, глубоко дыша и впитывая энергию всем телом. Сознание прояснилось, и вскоре тело опять было готово к бою. Я поспешил к дороге, но там уже все закончилось. Среди разбойников пронесся панический крик: «Нас предали!», — и, когда я выскочил на дорогу, оставшиеся в живых бандиты разбегались кто куда. Их никто не преследовал. В отряде Леокарта после боя насчитывалось всего четверо бойцов, способных держать оружие. В том числе сам баронский сын и седой ветеран. Двое гвардейцев были убиты и трое ранены. Из охранников на ногах осталось восемь человек.
Немного переведя дух, охранники вместе с гвардейцами, выжившими возчиками и слугами торговцев пошли вдоль каравана, оказывая помощь раненым сотоварищам и добивая разбойников. Тела разбойников стаскивали на обочину, укладывая в ряд. По мере своих сил и способностей я тоже принял участие в исцелении ран. Мог я, правда, не много — остановить кровотечение, зашить резаную рану, перевязать колотую и немного ускорить регенерацию. Вымотался под конец, как собака, честно выполнившая свой долг по облаиванию чужака. Присел в тенечек под деревом, и разве что язык не вывалил, тяжело дыша. Заодно начал тщательно обдумывать ситуацию с нападением.
То, что отряд Леокарта без рассуждений кинулся на помощь и храбро сражался с бандитами, у меня сомнений не вызывало. Но и форму с гербами барона, в которую были одеты напавшие на меня, я видел достаточно отчетливо. Поскольку носить ее могли, не оскорбляя чести и достоинства владетельного дворянина, только его люди, то, следовательно, действовали они по его прямой указке. Вполне могло быть так, что барон все-таки послал гвардейцев разобраться с обидчиками его сына, а те посчитали момент благоприятным для нападения. Тогда понятно их стремление уходить, не выполнив задачу до конца — Ромис дрался на виду, незаметно убить его невозможно, а поскольку к охране подошла помощь, вполне вероятно, что гвардейцам за нападение на защитника не поздоровилось бы.
Не исключал я также и того, что барон действительно пошаливает на дорогах с помощью прикормленной банды. Пятерка воинов в этом случае работала наводчиками, сообщая время выхода каравана, численность охраны и порядок следования. Потом эта же пятерка забирала свою долю добычи и переправляла к барону. В этом случае сынок барона был ни при чем, и знать не знал о шалостях своего папеньки. Поэтому и в бой ввязался очертя голову.
В результате нападения больше всего пострадали передняя и задняя части каравана. Там погибли все: арьергард из пяти охранников и авангард также из пяти бойцов во главе с командиром, а также торговцы и их слуги. Центр, где были сосредоточены основные силы охраны, почти не пострадал. Люди то есть. Повозки с барахлом остались целыми все. Ведь разбойники рассчитывали поживиться и не стали их крушить-ломать.
Я сидел под деревом, восстанавливался, впитывал энергию и ломал голову над загадками, пытаясь продумать свое дальнейшее поведение в этой ситуации. Мимо меня под руки провели двух чудом выживших торговцев от головы каравана. Они шли медленно, не поднимая глаз и тяжело подволакивая ноги. Однако стоило им увидеть Леокарта с его отрядом, как оба стали вырываться из рук помощников.
— Это разбойники!! Что же вы все медлите?! Убейте их! — закричал один из караванщиков, указывая охране на гвардейцев.
Леокарт резво развернулся навстречу предполагаемому неприятелю и… никого сзади себя не увидел. Недоумевая, спросил крикуна:
— Какие разбойники? Где ты их видишь? Они уже разбежались давно. Кто выжил, конечно.
— Ты разбойник! Ты напал на караван! Это тебе даром не пройдет.
Далее из его путаной речи, полной угроз пожаловаться королю, выяснилось, что командовал разбойниками некий барон, которого они оба видели не очень хорошо, но зато прекрасно разглядели форму и герб. Кроме того, они слышали, как его люди обращались к нему: «Господин барон» и «Твоя милость». Это они готовы подтвердить под присягой.
— Это не те ли самые, что лежат во-о-о-он там? — указал я рукой в направлении того места, где вел бой с гвардейцами.
Все, даже с трудом передвигающиеся раненые, поспешили в указанном направлении. Я не спеша встал, потянулся, отметил, что снова готов к бою, и пошел вслед за толпой.
— Раз, два, три… восемь и еще раз, два… четыре. Итого дюжина! Ого! Кто ж их так? — услышал я вопрос неизвестного математика, подходя к толпе, сгрудившейся на месте моего боя.
— Это мой друг! — услышал я гордый ответ Ромиса. — На нас напали восемь разбойников. Он говорит: бегите на помощь охране, а я их задержу! И вот… задержал. Эта четверка появилась, наверное, позднее… Кстати, Леокарт, не узнаешь кого-нибудь из этих господ?
— Нет, — мрачно сказал Леокарт, внимательно всматриваясь в тела. — Никого из них я раньше у отца не видел. Один только мне кого-то напоминает, — и он указал на последнего из убитых мной, — но вспомнить, где видел, сейчас не могу.
— Так они были не с вами? — с подозрением спросил кто-то из охраны.
— Нет! — твердо сказал Леокарт. — Не с нами! И я точно знаю, что отец не грабит караваны! Готов в этом поклясться на чем угодно. Хоть на обруче правды.
Это произвело определенное впечатление.
— Тогда кто это может быть? — задумчиво про себя спросил Ромис.
Подумав, он попросил меня посмотреть раны чудом выживших торговцев из головы каравана, а сам побежал туда, где их нашли.
Осмотр ран заставил меня отбросить ранее продуманные варианты появления неизвестных гвардейцев. Теперь они действительно стали именно неизвестными. Кажется, я догадался о ходе мыслей Ромиса.
Все напряженно ждали, когда друг вернется, и вопросительно посматривали на меня, но я решил высказать то, что понял, только после его сообщения.
Наконец, Ромис вернулся и сообщил:
— Как я и предполагал, все в голове каравана убиты с гарантией. Некоторых, видимо раненых, сразу дорезали. Тогда непонятно, почему не добили этих двоих? — он со значением посмотрел на единственных выживших. — Что ты можешь сказать об их ранах? — попросил он меня поделиться соображениями.
— Одно могу сказать. Оглушающие удары нанесены аккуратно. Так, чтобы не убить ненароком.
— Вот и я думаю, почему бы разбойникам так щадить именно этих двух?
Теперь уже на несчастных торговцев стали посматривать с подозрением.
— Да вы что! — воскликнули они чуть не хором. — Подозреваете нас в сговоре? Не было этого! Чем хотите поклянемся.
— А может, сговор все-таки был? — стал наступать один из их сотоварищей, отличающийся необъятным брюхом и зычным голосом. Возможно, капитал свой он начал сколачивать уличным разносчиком, где без громкого голоса заявить о себе клиентам очень проблематично. Сейчас своей выдающейся частью он и теснил этих двоих. — Договорились с лихими людьми. Свои товары получили назад, а наши поделили. И от конкурентов избавились! А?
— А и зятя своего, дочки средней мужа, тоже загубил я?! — запальчиво заорал пострадавший. — Может я дикарь и троглодит какой, что людей ест? Да еще родню свою?! А кто, как не я требовал увеличить охрану? Разве не я? А ты кричал, что и так все дорого!..
— Стоп, — остановил я разгорающийся спор. — Уважаемые. Потом разберетесь между собой. Лично меня это совершенно не интересует.
Все повернулись и выжидающе посмотрели на меня.
— А интересует меня — причастен ли к этому нападению барон Тафка или нет! Кто может сказать по существу?
Гвардейцы с Леокартом угрюмо молчали. Охранники тоже не спешили высказаться, хотя по взглядам, бросаемым ими на людей барона, можно было сделать однозначный вывод — не верили они в невиновность барона ни на грош.
Неожиданно Ромис вышел из задумчивости и сказал:
— Не сходится.
— Что? — это, похоже, был вопрос, который задали все одновременно.
— Непонятно, зачем барону могло бы понадобиться обряжать своих людей в свою форму, если он действительно решил ограбить караван. Это риск. И немалый. Гораздо проще одеть так, как предпочитают одеваться наемники… или разбойники — так случайный свидетель никогда не сможет рассказать о его причастности к нападению. Здесь же мы наблюдаем следующее: вместе с разбойниками на торговцев нападает группа людей, одетых в форму известного им барона. И во время боя к командиру обращаются именно, как к барону. Двое уважаемых торговцев в результате нападения, судя по характеру нанесенных им ран, обязательно остаются в живых и под присягой готовы подтвердить, что напал на них означенный барон… Короче говоря, я бы не исключал возможность того, что барона хотят оклеветать в глазах короля.
— Я уверен, что так и есть! Я должен немедленно известить отца! — разволновался Леокарт. — Господа, вы не откажетесь вернуться, чтобы засвидетельствовать свои наблюдения? Поймите — это очень важно!
— Нет, — ответил я. — Лично я откажусь. Это не мое дело — бороться за честное имя барона. Свои выводы Ромис тебе сказал, трупы неизвестных гвардейцев можешь забрать, после того, как я соберу трофеи, а дальше разбирайся сам. Мы ничего тебе не должны.
Леокарт надулся, покраснел, с шумом выдохнул и зло сказал:
— Хорошо. Обойдемся без вас! — он повернулся к торговцам и отрывисто приказал. — Мне нужна повозка! Одна! С кучером! Чтобы доставить тела в замок отца. Готов оплатить эту услугу.
После непродолжительного торга всего лишь за шесть ящерок повозка Леокарту была предоставлена. На нее погрузили тела погибших гвардейцев его отряда и трупы неизвестных. Разместили раненых. Один из гвардейцев сбегал и вернулся с оставленными в лесу лошадьми. Кстати, Ромис тоже не растерялся и, проявив смекалку, нашел, где псевдогвардейцы оставили лошадей. Так мы стали конными, а не пешими странниками, имеющими двух заводных коней, нагруженных трофеями. Кошельки, оружие и кольчуги убитых нами разбойников никому отдавать мы не собирались, хотя не один торгаш предлагал нам деньги за добычу. Правда, раза в три меньше ее настоящей цены.
Когда все было погружено, погибшие охранники с приличествующей молитвой похоронены, а караван готов к выдвижению — оставаться на месте побоища никто не хотел — к нам подошла делегация с предложением сопроводить торговцев до пункта назначения. Ромис приосанился и объявил:
— По ящерке в день мне и моему другу. Тогда мы сопроводим вас до развилки.
— По я-а-а-ащерке? — изумились торгаши. — Это слишком дорого!
— В таком случае, добирайтесь сами!
Мне показалось, что Ромис немного мстил торгашам за времена, когда он сам искал место охранника, а ему надменно отказывали.
После непродолжительного спора с условиями Ромиса согласились целиком и безоговорочно. Отряды были готовы разъехаться, вот только я еще не был готов.
— Сэр Леокарт, — остановил я сына барона как раз в тот момент, когда он поднял руку, собираясь скомандовать выдвижение, — тебе не кажется, что наш разговор еще не окончен?
— Какой разговор? — совершенно искренне не понял он.
— Разговор перед боем, когда ты оскорбил меня, сказав, что я не барс, а самозванец. Ведь так можно трактовать твои слова?
Леокарт посмотрел на седого ветерана, являвшегося первопричиной этого разбирательства, и спросил:
— Чего ты хочешь?
— Я вызываю тебя или твоего наставника! Все равно кого… Или обоих вместе. Оскорбив меня, вы оба оскорбили мой клан, а оскорбления у нас не принято прощать, — холодно заключил я.
Всю дорогу до вечернего привала Ромис был хмур и неразговорчив. Я тоже не из болтливых, и меня это вполне устраивало. Тем более, что я догадывался о причинах. Место нам определили в арьергарде, так что следовали мы, хоть и в составе каравана, но почти так же, как и до боя с разбойниками — за последней повозкой. Вся и разница, что сменили свои две на четыре лошадиных ноги и еще две животины тащили на привязи трофеи. Двое охранников ехали в авангарде, остальные — вытянулись цепочкой слева и справа от повозок в центре обоза. Такой порядок движения, как я понял, был стандартом для всех наемников. Барсы действуют иначе. Высылают вперед разведку и боковые дозоры. Основной отряд разбивается на пары или тройки, которые непрерывно перемещаются в пределах своей зоны ответственности. Все эти меры позволяли заблаговременно обнаружить засаду или выдвижение неприятеля с любого направления. Методы наемной охраны существенно расходилось с тем, чему меня учили, но, как лицо подчиненное, а еще и молодое, пусть даже доказавшее свои качества воина, с непрошенными советами я не лез. Командир на то и командир, что получает за свою работу больше любого воина отряда, и отвечает за все. Может лет через пяток, когда у моего барсика появятся усы, а проявить себя будет негде, я обзаведусь манерами ментора и начну от нечего делать всех подряд учить уму-разуму, тем самым пытаясь убедить их в своем гигантском уме и значимости. Но пока мне этим заниматься было откровенно лень, да и не послушают меня. А уж организовать охрану в стиле барсов — это мне барсов и надо будет в охране иметь, чтобы головной и боковые дозоры по уму организовать. Этих же охранников только направь — медведей распугают шумом и треском, а разбойники их по-тихому вырежут и все дела. Кроме того, может и зря, но я не верил, что после уничтожения такой крупной банды в лесах ошивается еще кто-нибудь. Обычно банды ревниво охраняют от пришлых «свою» территорию. Однако на всякий случай бдительности не терял и внимания не снижал. Кто его все-таки знает — вдруг эта банда сама пришлая, решившая сорвать куш и смыться.
Все было спокойно, и в сумерках караван остановился на ночевку. Впереди было еще два дня пути до нужной нам с другом развилки и сколько-то еще предстоит ждать попутного каравана. Двигаться вдвоем, конечно, можно, но довольно таки опасно, а рисковать своей единственной шкурой попусту не хотелось. Не камзол — новую не купишь. В связи с этим припасы надо беречь. Питание за счет торговцев специально не оговаривалось, но, будто это само собой разумелось, я подошел к кашевару охранников, и посоветовал ему заложить продуктов в котел еще и на нас с Ромисом… полуторную норму. Дескать, после боя непременно надо восстановить силы. Воин-кулинар уважительно покивал и побежал за дополнительной порцией продуктов. Большой и толстый начальник продовольствия выслушал его, пару раз глянул в мою сторону — при этом я вежливо скалился — и без споров выдал требуемое. Это мне понравилось. Не люблю скупердяев, трясущихся над каждой крупинкой ячки. Здесь же сразу видно человека понимающего и не жадного.
Доев хорошо приготовленную кашу с мясом, я тщательно протер травой котелок и уложил его в сумку. Вечернюю разминку решил начать чуть позже, когда ужин немного поуляжется, а пока пристроился к костру, и сосредоточился было на созерцании огня, как Ромис, наконец-то, соизволил выйти из задумчивости.
— Дит. Прости, но, если можно… — нерешительно начал он разговор, — ты только не обижайся, но… — он немного помялся и, пока не передумал, выпалил: — Зачем ты взял деньги?! Это не благородно! Мы же вместе сражались с разбойниками…
Я не торопился с ответом. Внимательно посмотрел в глаза другу. Увидел, что он искренне не понимает ситуации и переживает за меня.
— Их надо было наказать. И я сделал это.
— Но разве извинений, которые они тебе принесли, недостаточно?
— Для Леокарта вполне.
— Тогда почему… — я прервал его горячую речь.
— Потому, что Леокарт аристократ. Для него это унижение — достаточное наказание. А вот его наставник, во-первых, не дворянин, а, во-вторых, воин. Воину извиниться перед незнакомыми дворянчиками на глухой дороге всего лишь обычный маневр совершить. Вроде тактического отступления. Зато, расставшись с месячным жалованием — сорока пятью ящерками — в следующий раз этот первый меч баронства сорок пять раз подумает, стоит ли пренебрежительно отзываться о людях, которых сам не видел?
— Но ведь платил Леокарт…
— Он не платил. Он дал в долг! Для баронского сынка это, конечно, не слишком большие деньги и он может не стребовать их со своего наставника, но, думаю, тот сам из гордости не унизится до подачки. Хоть прижимист и бережлив, по-моему, даже чрезмерно. Обратил внимание на его амуницию? Все добротное, но латанное-перелатанное. Жалование почти вдвое больше, чем у рядового гвардейца, а одет хуже всех.
— Одна-а-а-ако, — протянул Ромис. — Теперь я понял! Но, как ты все рассчитал… — он с большим удовольствием и облегчением расхохотался. — Надо же! Ты уколол этого старого гуся в самое больное место — в кошелек! Бедняга! — разыграл друг сочувствие. — Копил себе на старость. Уже вот-вот и купил бы оружейную лавку или трактир, да ушел на покой, а тут пришел голодный барс и — гам. Откусил знатный кусок.
Мы вместе посмеялись, потом я предложил разделить деньги в таком соотношении — каждому по пятнадцать золотых лично и пятнадцать в общий котел. Причем казначеем назначался Ромис. Мне понравилось, как он максимально эффективно умеет тратить деньги. Учитывая, что ему с детства приходилось экономить, лучшего кандидата на эту вакансию представить было трудно. После непродолжительных споров, раздел добычи был успешно завершен, поздравления с высокой должностью Ромисом были благосклонно приняты и мы отметили это событие добрым глотком вина.
До перекрестка добрались ближе к вечеру без происшествий. Торговцы честно расплатились, посокрушались, что наши планы не изменились, и отбыли дальше. На полянке близ перекрестка — постоянном месте стоянок караванов — в ожидании оказии остались мы с Ромисом и пара крестьянских телег, направлявшихся по неведомой нам надобности в Лиманго.
Крестьяне ехали семьями: на одной телеге мужчина лет сорока, двое парней — старшему лет двадцать, младшему около четырнадцати — и женщина лет тридцати пяти; на другой — мужчина и женщина лет по тридцать пять и девушка, не старше семнадцати, видимо, дочь. Скорее всего, они были добрыми соседями или даже родственниками, поскольку все дела делали совместно: парни, не разбирая свои-чужие, отогнали лошадей попастись; женщины занялись готовкой; мужчины — проверкой телег и груза. Своих лошадей мы отогнали в табунок крестьянских и, кинув мелкому пацану пару медных косточек, попросили приглядеть. Он с восторгом согласился и тут же отнес весь заработок отцу.
Когда женщины все приготовили, нас пригласили не побрезговать и разделить их простой, но сытный ужин. Мы, не чинясь, прихватив пару фляг вина еще из Вармока, подсели к костру и отдали должное домашней стряпне. Постепенно завязался разговор. Нам с удовольствием поведали, а мы со вниманием выслушали, деревенские байки и различные веселые истории, случившиеся с односельчанами рассказчиков. За этими делами время пролетело незаметно. Я часа на два оставил общество ради вечерней разминки и, вернувшись, застал Ромиса вовсю обихаживающим дочку одного из возчиков, девушку крепкую и ладную, словно наливное яблочко. Впрочем, мама с папой подпирали свое сокровище с боков и ясно давали понять, что не допустят ничего, кроме легкого флирта, естественного для молодежи. Они прекрасно понимали, что отхватить в зятья дворянина, для них сказка несбыточная. Ромис, встретив такую продуманную оборону, горестно повздыхал, пожаловался, как ему будет одиноко и холодно спать одному, одарил девушку жалобным взглядом больного пса «Прощай, жестокий мир!» и отправился спать.
Вот это мастерство, восхитился я. Крестьянская дочка чуть не разметала родителей в порыве согреть и утешить страдающую душу. Однако те были начеку и задушили в зародыше светлые стремления молодежи.
Около полудня следующего дня, аккурат перед обедом, на дороге показалась пыль, указывая, что в нужном нам направлении движется караван или большой отряд. Через некоторое время можно было различить кортеж из кареты с графскими гербами и большой крытой повозки, эскортируемый двадцатью гвардейцами во главе с капитаном, приземистым, широкоплечим мужчиной. Главной достопримечательностью его квадратного лица, кроме кирпичного цвета и по-рачьи выпученных глаз, были длинные и пышные пшеничные усы, залихватски подкрученные и чуть ли не заложенные за уши. Подчиняясь его команде, которую он не то прохрипел, не то прорычал, отряд свернул на поляну, видимо, собираясь сделать привал.
Надо сказать, что по случаю жаркого дня мы с Ромисом были в одних штанах и босиком, только что после купания в ручье, протекавшем неподалеку. Пояса с оружием еще не успели прицепить, и они лежали на траве у наших ног. Если смотреть со стороны, то мы практически не отличались от крестьян-попутчиков, которых мало волновал этикет, но очень волновало собственное здоровье. Мужчины не обременяли себя одеждой, разгуливая в одних штанах, да и женщины были обряжены в короткие и тонкие льняные сарафаны.
В окне кареты Ромис заметил миловидное личико, и стоило экипажу остановиться, как он подскочил к дверце и настежь распахнул ее, в изящном поклоне предлагая даме руку. Спешившийся капитан отряда одарил его злым взглядом и в свою очередь предложил свою, прорычав:
— Что ты себе позволяешь, смерд?!
Ромис вспыхнул, метнулся к оружию и, на ходу опоясываясь, вернулся к карете. Девушка застыла на пороге, наблюдая за происходящим.
— Сэр! Я дворянин и, если у тебя есть сомнения, готов их развеять прямо здесь и сейчас! — яростно глядя в глаза капитану, крикнул Ромис.
— Я не дерусь с младенцами, — презрительно фыркнул тот.
— Тогда я тебя просто убью!
Ромис обнажил шпагу и встал в атакующую позицию. Капитан, красный от ярости, тоже выхватил свой клинок. Казалось, бой неминуем. Я уже опоясался, выхватил метательные ножи — саму перевязь, равно как и прочее облачение, надевать было некогда — и приготовился к бою. С двадцатью конными шансов справиться у нас не было, но подороже продать свои жизни мы могли. Минимум пятерых я готов был прихватить вместе с собой на тропу великой охоты.
— Господа! Господа! — ласковым колокольчиком прозвучал голосок девушки из кареты. — Прошу вас немедленно прекратить. Капитан! Я тебе приказываю! Немедленно извинитесь перед этим юношей. Вы его обидели незаслуженно… Ну же. Капитан?!
Задыхаясь от ярости, тот, тем не менее, подчинился: вложил шпагу в ножны и слегка поклонился.
— Я… прошу… извинить меня.
Ромис куртуазно поклонился даме и, также убрав шпагу, небрежно кивнул офицеру, от чего тот задышал вдвое чаще.
— Я принимаю твои извинения.
Затем он подал девушке руку, та приняла и грациозно сошла на землю. Ромис еще раз поклонился и, нежно глядя в ее глаза, спросил:
— Прекрасная сеньорита позволит нам одеться, как подобает? Мы только-только успели принять ванну и не успели привести себя в порядок.
— Разумеется, сэр…
— Позволь представить тебе. Сэр Ромис, — влез я в этот разговор.
— Позволь представить тебе. Сэр Дит, — друг не остался в долгу и представил меня.
— Капитан. Представь меня, пожалуйста.
— Сеньорита Виолика, старшая дочь графа Фарди.
— Благодарю, — сказала графиня капитану и, обращаясь к нам, разрешила. — Разумеется, сэр Ромис и сэр Дит, вы можете привести себя в порядок.
При этом ее любопытный взгляд, как бы рассеяно, скользнул по нашим полуобнаженным фигурам и несколько дольше задержался на моем друге.
Ромис, как ошпаренный, бросился одеваться. Лихорадочно поправляя воротник, он умоляюще посмотрел на меня.
— Дит.
Так. Ясно. Сейчас будет что-то просить. Если оружие, то не дам.
— Ди-и-и-ит…
— Не дам!
— Что не дашь? — он удивленно вытаращил глаза.
— Оружие не дам, — твердо и безапелляционно повторил я.
— Мне не надо твое оружие, — немного обиженно зашептал он. — У меня свое есть. Хорошее… Дит… А можно?.. Прости если что не так… Можно я тебя своим телохранителем представлю?
— Зачем тебе это?
— Я боюсь, на голодранца она даже не посмотрит.
— Так посмотрела уже. Тебе мало?
Он так умоляюще смотрел на меня — и оружие не попросил — что я согласно кивнул.
— Ладно. Телохранитель, так телохранитель.
— Спасибо. Ты меня прямо спасаешь! — обрадовался Ромис. — Это не надолго. Пока едем вместе…
В это время из повозки выбрались две девушки-служанки и трое мужчин, которые споро стали расставлять складные стол и стулья. Для сеньориты вытащили походное кресло и поставили его на самое почетное место во главе стола, который уставили приборами, разнообразной снедью и напитками.
Госпожа приказала принести еще два стула, и пригласила нас присоединиться к ней. Мы не стали ломаться и с удовольствием приняли приглашение.
К началу обеда из кареты вышли двое попутчиков молодой графини. Девушку лет восемнадцати — грудь и по… за… в общем, нижние округлости слюну вышибали на раз — глаза и волосы черные, как ночь, лицо немного смуглое, губы припухлые и алые, как маков цвет и такие же дурманящие — представили нам как сеньориту Мирасель. Широкие бедра, высокая грудь, цвет глаз и волос, все строение тела, когда девушка, не будучи на самом деле худощавой, таковой выглядит, непреложно указывало на ее происхождение из древних родов Конкисты.
Стройный пожилой мужчина в длинной мантии служителя Создателю с повадками отставного офицера пехоты оказался братом Зорвесом. На груди его покачивался, пуская солнечные зайчики, массивный и явно остро заточенный серп на крепкой серебряной цепи — символ братства жнецов. Взгляд его был суров и отрешен, словно служитель каждый свой шаг свершал только с одобрения Создателя и потому непрерывно держал связь с небесным начальством, не отвлекаясь на мелочи вроде людей на его пути. Рассеяно благословив присутствующих, трапезу и окрестности, он сел на свое место и энергично принялся за скромные дорожные закуски: маринованных миног, копченый свиной окорок, печеных фазанов, несколько видов овощных и фруктовых салатов, лепешки и пироги с разнообразной начинкой. Украшали застолье несколько бутылок превосходного вина.
Пока Ромис, распушив хвост, изливал на графиню, может, не очень утонченные, но пространные комплименты, я не терялся и, следуя живому примеру служителя, отдал должное искусству поваров. Я столь энергично работал челюстями, что служитель на секунду отвлекся от общения с начальством, и одобрительно посмотрел на меня. Однако, оглядев стол, удвоил скорость переработки продуктов. Утолив первый голод, сотрапезники активно переключились на застольную беседу — легкий треп о пустяках с осторожным прощупыванием друг друга. Беседовали, в основном, графиня и Ромис. Капитан основательно и сосредоточенно пополнял запасы внутренней базы снабжения. Зорвес, снизив темп потребления продуктов, пристально всматривался в небесные знаки. Мирасель сидела, словно оглушенная мировыми проблемами, свалившимися на ее бедную прекрасную головку, вяло клевала какой-то салатик и никак не показывала свою заинтересованность разговором. Меня изначально никто в расчет не принимал. Видимо, как обычно, моя физиономия каждому умному говорила о непроходимой тупости и дремучести ее носителя. Подозреваю, что начни я шумно сморкаться в салфетку и вытирать руки об волосы… свои… а, может, и чужие, все приняли бы это как должное.
А Ромис разливался соловьем на свидании с соловьихой. Непрерывный поток слов, в каждой фразе которого содержалось новое восхваление хозяйки стола, прямо утопил девушку в бочке патоки. Она млела, краснела, глазки ее возбужденно блестели, а ротик приоткрывался только для нового восторженного «Ах!» на очередной словесный пируэт Ромиса.
Капитан, которому, вероятно, было поручено охранять не только тело графини, но и ее душу от нежелательных дорожных романов, на очередную арабеску друга приостановил работу челюстей, не выпуская изо рта недогрызенный пучок зелени, посмотрел на девушку, потом на Ромиса, пришел к определенному выводу и, торопливо втянув в организм мешающую траву, приступил к форменному допросу. Кто, откуда, зачем и почему?
На вопросы друг отвечал расплывчато, недоговаривая, но без лжи: да, сын нетитулованного дворянина; да, следует в столицу искать счастья; нет, папа мог бы спокойно содержать, но он, Ромис, решил сам всего добиться; нет, денег он и сам может одолжить — в доказательство Ромис позвенел нашим общим кошельком.
— А почему ты путешествуешь без охраны, если говоришь, папа у тебя достаточно богат? — оч-чень даже доброжелательно поинтересовалась графиня.
— Папа хотел дать, — натурально поморщился Ромис, — …десяток охранников. Я сказал ему, что не хочу выглядеть избалованным мальчишкой и поеду один. Тогда папа категорически потребовал взять хотя бы одного барса из десятка. Я ткнул в первого попавшегося и… не жалею. Дит неразговорчив, но фактически уже скорее мой друг, нежели просто охранник.
За столом все замерли. Даже служитель с Мирасель отрешились от своих горних проблем, чтобы посмотреть на мою личность, невозмутимо доедающую телячий язык в желе.
— Как-то не верится, — с солдатской прямотой сообщил общее мнение капитан. — Насколько мне известно, барсы высокие… красивые голубоглазые блондины. А это… этот… человек… несколько отличается.
— Дит, — ласково, как к глупому ребенку обратился ко мне Ромис, — покажи, пожалуйста, твой клановый знак.
Я равнодушно воспроизвел на ладони своего барсика и продолжил насыщение… пока не отобрали.
Всеобщий вздох за столом подтвердил мое мнение, что большинство из присутствующих, если не все, знали его.
— Не просто барс, а даже снежный — элита элиты, — задумчиво про себя пробормотал Зорвес и со значением посмотрел на Мирасель. Та ответила согласным взглядом, и Зорвес прикрыл глаза, выражая готовность действовать.
Агрессии в этих переглядываниях я не ощутил. Всего лишь заинтересованность в собственной персоне. Однако встречных шагов предпринимать не стал — всему свое время. Когда оно придет — тогда и выяснится, что от меня хотят.
Бойцы поели и отдохнули, слуги, также не оставшись голодными, споро собрали стол и вскоре отряд был готово к выступлению. Ромис попросил разрешения присоединиться к кортежу, и оно было дано. Однако не раньше, чем графине удалось преодолеть сопротивление капитана. Тот категорически был против присутствия незнакомцев — нас с Ромисом — поблизости от охраняемых объектов. Только после клятвы моего друга, уверившего, что ни он, ни его охранник против отряда ничего не затевает и даже видит охраняемых лиц впервые в жизни, согласие со страшным скрипом — зубов капитана — было дано.
Мы тепло распрощались с крестьянами, девушка даже немного всплакнула при расставании, Ромис, как ни отговаривались добрые люди, буквально навязал им воробья в благодарность за тепло и вкусную еду, которой они делились, не думая о деньгах. Присоединиться к отряду они даже не пытались.
На пути в Лиманго Ромис не отходил от графини. Он ехал рядом с каретой, читал девушки лирические стихи, которых знал множество, пел любовные романсы, рассказывал смешные истории, а утром собирал цветы и прямо так, в каплях росы, вручал предмету своих домогательств на пороге кареты, дожидаясь ее пробуждения, как верный пес.
На третий день пути я не выдержал и спросил его.
— Ромис, зачем тебе это надо? Ты же понимаешь, что у тебя ни единого шанса затащить ее в постель.
— Темный ты человек, Троглодит, — сочувственно вздохнул друг. — Не понимаешь ты истинного предназначения мужчины… Во всяком случае, как понимают его дамы.
— И в чем же оно, как не защищать этих самых дам от опасностей и тащить им добычу в клювике.
— Эх, Дит! Как было у тебя прямо пещерное понимание людских отношений, так и осталось… Э-э-э-э… только не надо сворачивать мне голову… Оставь мне ее на память. Там еще пара мыслей есть. Пропадут ведь для потомков!! Уф-ф-ф! Дикарь!.. Стоп! Я пошутил! Ты самый образованный и культурный человек нашей с тобой современности… Ух-х-х-х. Все. Не буду с тобой разговаривать… Нет! Буду, буду, только отпусти… На чем я остановился? А. Да. Так вот. Твое пещерное… то есть я хотел сказать, что ты не совсем понимаешь роль и место девушек в мироздании. Что это значит? Ну-у-у… представь себе прекрасный цветок. Чтобы оценить его прелесть, при условии, что практической пользы найти в нем невозможно, надо быть образованным человеком… Да верю я, что ты грамотный. Верю! Понимаешь, любуясь красивой девушкой, я получаю эстетическое удовольствие, как от этого самого цветка. Раскрыть бутон… Фу! Какие аналогии! Причем тут сеновал? И фу! на эти анатомические подробности строения девушек! Я не про это. Я получаю наслаждение просто от созерцания того, что от моих слов и знаков внимания девушка расцветает, как бутон. Это образное выражение и говорит оно об ином, а не о том, что ты думаешь после того злачного заведения! Так вот. Продолжаю. Пусть девушка реально любит кого угодно, и будет ему верна до могилы, но здесь и сейчас мне приятно, что ей хорошо в моем обществе и я готов в лепешку расшибиться, чтобы не разочаровать ее ожидания. Вот так все просто… А насчет постели… Чем дольше ожидание сказки, тем волшебнее сама сказка, а мой отец не уставал мне повторять: не будь жаден с женщинами, трать деньги на их капризы — в пределах разумного, конечно — и не забывай ими восхищаться. У каждой женщины есть то, чем стоит восхищаться. Не у всех это сразу можно увидеть, но у каждой это есть непременно. И, если найдешь, будешь счастлив всю жизнь. Не в ярких перьях, стройной фигурке и смазливом личике дело… а в… пусть это банально звучит, но красота преходяща, а душа… душа вечна.
Друг впал в задумчивость и через некоторое время очень серьезно, бледно улыбнувшись, сказал.
— Ты знаешь, мне как-то довелось это проверить на собственном опыте. В каком-то балагане… не помню даже в каком, забрели мы туда с друзьями после кабачка немного в веселом настроении… Так вот. Там, после довольно-таки посредственных жонглеров и клоунов, вышла девушка. Не красавица. Личико кругленькое, носик картошкой, росточек маленький, платьишко, как с чужого плеча… Мы заржали… Как тупые жеребцы заржали. Думали, еще один клоун вылез. А она молчала. Долго молчала. Пока всем ржать не надоело. Потом начала читать стихи… Негромко. Без пафоса и актерских ужимок. Но мне тут же показалось, что читает она только для меня и обо мне. Точнее, о нас с ней. Известные стихи превосходных поэтов, но так, будто их словами она только со мной вела диалог… Я ощутил всей душой, что именно я ее единственная, последняя и прощальная любовь, после которой разлука неизбежна и навсегда… после которой смерть есть покой забвения… Это было настолько щемяще прекрасно… Мне стало плевать на то, как она выглядит. Я в тот момент ее любил больше жизни и вместе с ней прощался с любовью… — Ромис сглотнул комок в горле, — навсегда! Представляешь?! Навсегда!.. Весь ужас этого слова предстал передо мной так ярко, что я не смог сдержать слез. В этот момент дурнушка-артистка казалась мне прекраснейшей и желаннейшей женщиной в мире. Да и сейчас я в это верю! Верю, несмотря ни на что! — яростно выкрикнул Ромис. — Она действительно прекрасна! Поверь мне! Душой! Не телом! Понимаешь?! Но тело — это такие мелочи, что я, наконец-то, понял нашего служителя Создателю, брата Горста, буквально умолявшего нас видеть за конкретным телом душу. Он утверждал, что вместилище может быть прекрасно, но содержать демона, или ужасно, но вмещать бриллиант. Мне, Дит, есть с чем сравнивать. Пойми! Отец — заслуженный человек и его не раз приглашали на балы к нашему барону. Там музицировали, пели и читали стихи дочери окрестных дворян и гостьи барона из других баронств и даже графств, но… Никогда! Ни-ког-да!.. Понимаешь?.. Я не встречал ничего подобного. Теперь мне кажется, что я подло обманываю каждую девушку, какую встречаю, но каждый раз ищу похожую на ту артистку и не могу остановиться. Тогда я легкомысленно решил, что в любой момент я ее найду… И ушел. А надо было схватить, умолять и держать… Теперь поздно!
Ромис оказался романтиком, но и весьма прагматичным парнем. Такое понимание рационального отношения к прекрасному полу заставило меня всерьез задуматься о своем отношении к этому самому «прекрасному» — у меня было свое мнение — полу.
Пять дней до Лиманго для меня пролетели в обычной дорожной скуке, а для Ромиса в непрестанной борьбе за сердце Виолики. Уж не знаю, каких успехов он достиг, но длительная процедура целования ручки, начинающаяся с пальчиков, к концу поездки достигла уже лебяжьей шейки. У самых ворот города мы почти одновременно получили предложения: Ромису стать сержантом гвардии отца Виолики, а мне — телохранителем Мирасель.
Учитывая, что гвардия графа состояла сплошь из дворян, доказавших преданность и верность сюзерену — отменные качества воина подразумевались само собой — предложение стать сразу сержантом было оч-чень щедрым, и друг не устоял. Я понял это по его виноватому виду, когда он подскакал ко мне и рассказал обо всем.
— Понимаешь, Дит. Такое предложение бывает только раз в жизни. Это немыслимая удача, что нам встретилась эта прелестная девушка. Скажу честно. Я не рассчитывал, что в столице мне удастся поступить хоть куда-нибудь. Таких, как я, тьма-тьмущая. Всем хочется попасть в гвардию короля или хотя бы барона, а тут… — он тоскливо посмотрел на меня и через силу честно сказал. — Я понимаю, что поступаю по-свински, но место только одно… Хочешь, я откажусь и поеду вместе с тобой в столицу?
— Нет, Ромис. Не упускай свой шанс. Зачем ехать в столицу, когда ты уже нашел то, что искал? Я не в обиде. Честно. Даже рад за тебя.
— Правда? — искренне обрадовался Ромис. — Ты действительно не сердишься на меня?
— За что же мне на тебя сердится, если тебе наконец-то повезло? Ну, поступил бы ты в гвардию какого-нибудь графа в столице, а не здесь, что изменилось бы? И скорее всего рядовым, а не сержантом… Так что, не мучайся — все в порядке! Со мной тоже все будет хорошо.
Ромис благодарно улыбнулся мне и ускакал к карете своей дамы. А через пару минут после обмена взглядами: графиня — Мирасель — Зорвес — предложение поступило и мне.
— Сэр Дит. Насколько я понимаю, теперь ты должен быть свободен от обязательств, поскольку не можешь служить служащему? — подъехал ко мне Зорвес.
— Это так, — коротко резюмировал я.
— Значит, тебя ждет следующий найм, а в данный момент ты свободен?
— И это так, — не стал я блистать красноречием.
— Тогда позволь тебе предложить службу соответственно твоей компетенции… — он проговорил это так, будто сомневался, что я из-за своей тупости пойму.
Не желая разочаровывать будущего нанимателя, изобразил ворчанием что-то вроде: «Угу-ага-пошел-нафиг!»
Дормез с сеньоритой Мирасель, братом Зорвесом и служанкой внутри вкатился на постоялый двор и остановился напротив входа. Я спешился и встал сбоку от дверцы экипажа в полной готовности отразить возможное нападение. Лейтенант гвардейцев, лихо спрыгнув с коня, подошел с другой стороны и, согнувшись в почтительном поклоне, открыл дверцу, предлагая свою верную руку госпоже. Сеньорита царственно сошла на грешную землю — ковры постелить никто не догадался — слегка опершись на предложенную длань и стала подниматься на крыльцо. Дверь резко с визгом петель распахнулась, и навстречу колобком выкатился, видимо, хозяин этих придорожных хором. Однако вместо лица прекрасной Мирасель перед самым его носом внезапно оказалась тупая и злобная харя дикаря. Реакция меня не подвела, и я успел загородить охраняемое тело от поползновений неизвестной в данный момент личности. Колобок с молниеносной быстротой — почти ирбис — вкатился обратно, успев при этом захлопнуть дверь и завизжать праздничным поросенком под ножом неопытного мясника.
Мысленно я себя похвалил — ежедневные тренировки по произвольному входу-выходу в холод, наконец-то стали сказываться, да и бой с разбойниками дал мне существенный пинок… то есть толчок в развитии. В настоящий момент я уже мог практически без предварительной настройки мгновенно входить в это состояние и также быстро возвращаться к обычному восприятию, да и время нахождения в холоде также увеличилось до трех минут, что со всей очевидностью показали тренировки. Насколько это важно для экономии внутренних ресурсов говорит хотя бы тот же бой с разбойниками. Тогда я не мог себе позволить вот также делить доступное время на интервалы и по истечении двух с половиной минут, то есть, исчерпав резервы, я мог оказаться в полуобморочном состоянии против сильных противников. Сумей они воспользоваться моей временной слабостью и одним барсиком стало бы меньше. Слава Создателю, времени разделаться с лжегвардейцами мне тогда хватило, хотя и впритык. Об этой опасности нас неустанно предупреждал наставник, раз за разом повторяя, что уметь делить время в холоде на интервалы, использовать любую секунду обычного состояния для восстановления ресурса и максимально точно определять момент, когда он необходим, едва ли не важнее самой способности.
Между тем, все, кто был во дворе и наблюдал этот короткий эпизод провинциальной жизни, застыли в столбняке, силясь понять, что же такое сей момент произошло. Зорвес почему-то приглушенным голосом спросил, неизвестно к кому обращаясь.
— Что?.. Что произошло?..
Мирасель, приоткрыв ротик, почти не дыша, смотрела на гостеприимно захлопнувшуюся перед самым ее носиком дверь постоялого двора и ее лучистые глаза, ставшие огромными, как у легендарных элвов, были полны глубочайшего изумления. Пришлось мне прояснять ситуацию. Оглянувшись на служителя Создателю, я выпятил челюсть — так моя физиономия казалась более дикой — и прорычал.
— Я защищал госпожу.
После столь подробного рассказа, люди задышали ровнее, задвигались и продолжили подготовку к ночлегу, снимая с лошадей поклажу и передавая поводья конюхам. Однако войти в помещение сквозь крепкую закрытую дверь можно было только путем штурма, так как изнутри открывать отказывались категорически и даже, если верить ушам, начали строить баррикады. Зорвес начал было сыпать угрозами. Дескать, если тот же час нам не откроют, он велит спалить этот сарай вместе с теми, кто окопался внутри. Но я поступил проще. Поймав одного из конюхов, пинком подогнал его к двери и, для профилактики злобно глянув, вежливо попросил: «р-р-р-р-ры!» — взять на себя переговоры с хозяином. Мужчина слегка дрожащим голосом поклялся, что во дворе знатные господа, а тот господин, который страшный орк, на самом деле совсем не страшный и не орк, так как орков не бывает, а этот «неорк» и вовсе телохранитель госпожи, и без ее приказа никого не кусает. То есть он вообще не кусачий… но обещал покусать всех, если тотчас не откроют, не то он откроет сам и тогда… Мне понравился полет его фантазии и я, одобрительно рыкнув, дружески хлопнул его по плечу. После падения на задницу конюх вставать не стал. Так, спиной вперед, шустро перебирая руками и ногами, он и проскакал в направлении конюшни, где и скрылся из виду.
За дверью хором всхлипнули, мигом разобрали баррикаду, лязгнул засов, и тяжелая створка робко приоткрылась. Бледная тень былого энергичного колобка высунула нос в дверной проем, углядела служителя Создателя рядом с сеньоритой, шумно выдохнула, проявилась во плоти и распахнула дверь. Впрочем, первым вошел все-таки я, чуть было не вернув хозяина в мир призраков. Осмотревшись и не увидев опасности, я пригласил девушку войти. Заканчивался второй день нашего длинного кружного пути в столицу Конкисты — Марид. Здесь, на этом постоялом дворе, Мирасель предстояла первая из запланированных встреч.
Аталию и Конкисту вместе можно представить в виде двух штанин одних и тех же панталон. Основная часть государств находится на полуостровах огромного материка, посредине узкого пояса в материковой части проходит сухопутная граница с Конкистой и Галитией. Между «штанин» теплое и глубокое Эрусское море с кучей островов и островков. Столица Конкисты находилась ближе к Срединному морю и гиперборейскому океану, в отличие от Аталии, где столица располагалась почти в центре «штанины». У королей явно были свои резоны в том, чтобы назначить место своей постоянной дислокации именно в этих местах. Кто я такой, чтобы оспаривать их мнение, тем более в те времена.
За эти дни в новой для себя компании у меня так и не появилось повода снять маску тупого, но послушного дикаря. К тому же сиятельные господа иногда, не стесняясь моего присутствия, свободно обсуждали свои тайны. Правда, на языке Конкисты — конкистос, так правильно назывался их язык — но для меня это не препятствие. Язык сопредельных государств наставники не обошли своим внимание. Если говорить свободно я не научился, то понимать через пень-колоду смысл вполне мог. Так что стоит моим нанимателям догадаться, что их тайны для меня уже не тайны, и лежать моему телу под развесистой елкой в дремучем лесу, слушая лирическое щебетание ворон. Если, конечно, вдруг, они догадаются, что я понимаю их разговор.
Очень уж не хотелось мне принимать предложение этой парочки, спевшейся с графиней — их перемигивание и переглядывание ясно показало мне, что они заодно — поэтому я и сделал вид, что не понял, о чем там говорил брат Зорвес. За время пути я разговаривал только с Ромисом и то, говорил, в основном, он. Отсюда, думаю, все и пришли к выводу, что барс этот глуп, как пробка, оттого и молчалив. Как бы то ни было, но муть в этом их предложении определенно была.
Ох, и повеселился я, глядя, как тужится Зорвес, изо всех сил пытаясь «на пальцах» простыми, можно сказать примитивными, словами в стиле: «Моя твоя не понимай» — донести до меня мысль, что Ромису мне уже служить не надо, поскольку тот уже на службе и гвардейцу телохранитель не полагается, а я, наоборот, теперь свободен и могу принять их предложение. В эту игру — «объясни дикарю» — с энтузиазмом включились и графиня с Мирасель. Все трое так старались, перебивая и перекрикивая друг друга, что вскоре и сами забыли о предмете разговора. Народ в Конкисте — хм, интересно звучит: конкистяне и конкистянки — горячий, вспыхивает по малейшему поводу. Так что вскоре ор, гам, молнии из глаз и размахивание руками, — графиня, хоть и аталийка, не отставала, — привлекли внимание всего отряда. Некоторые подумали — случилось нападение. Кто-то заорал: к оружию! Гвардия ощетинилась клинками, взяв спорщиков в круг в готовности порвать супостата на ниточки, но не пустить к охраняемым персонам. Это немного охладило спорщиков, которые — одна голова хорошо, а три лучше — пришли к согласию и доверили вести разговор кому-то одному. На этот раз графине. Та подошла ко мне и мягко спросила:
— Сэр Дит, ты понимаешь, что тебе предлагают работу? — я мотнул головой в знак согласия. — Значит, ты согласен?
— Нет.
— Но почему? Ты же еще не слышал, сколько тебе предлагают?! Почему же ты отказываешься?!
— Барсы служат только Аталии.
— Вот оно что! Тогда можешь быть спокоен, — Виолика перешла на шепот, — клянусь, это делается в интересах короны Аталии. И у меня даже есть право приказать тебе согласиться.
Она достала из-за корсажа свиток, развернула и предъявила мне, рассчитывая скорее на магическое действие королевской печати, нежели на текст: подательница сего, такая-то и такая-то, действует в интересах короны… оказывать всемерное содействие… не чинить препятствий… и так далее, и тому подобное.
— Ну? Теперь препятствий нет? — я неохотно кивнул. — Сеньорита Мирасель едет в Конкисту по важнейшему делу. Иногда ей придется вести переговоры, имея не более одного телохранителя. Барса из королевских охранителей приставить нельзя, слишком заметная у них внешность… — тут девушка опомнилась и махнула рукой. — Вряд ли ты понимаешь, о чем я говорю. Знай. Так надо! Кроме того, тебе будут платить целых три золотых дракона в день! Правда, здорово?!
— Двадцать пять, и на меньшее я не согласен, — категорически потребовал я цену опытного барса в слабой надежде, что, испугавшись затрат, от меня отстанут.
Графиня с уважением посмотрела на меня и отошла к компаньонам переговорить. Я, в свою очередь, с видом тупого безразличия навострил уши и сконцентрировал внимание на разговоре.
— Главное препятствие снято, — доложила графиня. — Дело было в том, что согласно клановой клятве, барсы не служат гражданам других государств иначе как по разрешению самого короля. Мне пришлось поклясться, что у меня такое право есть. Однако задешево сговорить его не получилось. Может, в остальном он и троглодит, но деньгам счет знает, а приказать снизить цену даже король не вправе.
— Деньги не проблема. Безопасность сеньориты важнее, — секунду подумав, ответил Зорвес. — Тем более, нам он нужен ненадолго. Всего лишь до завершения операции. А это месяц. От силы два. Полторы тысячи золотых в общей сложности казна Конкисты как-нибудь выдержит.
Вот так я и стал телохранителем сеньориты Мирасель, гражданки Конкисты. Несмотря на то, что более щедрое предложение в ближайшие годы я вряд ли смог бы найти, тем не менее, оно мне очень не нравилось. Но раз в интересах короны, то… Не настолько я тупой, чтобы не понимать — интрига разворачивается на самом высоком уровне и наш король очень заинтересован в положительном результате. Услышанные в трактирах разговоры позволяли сделать вывод, что в королевстве Конкиста сейчас идет нешуточная борьба за власть — делят корону недавно почившего короля Самитоса. Наибольшие шансы у его старшей дочери, поскольку живых наследников мужского пола в королевской семье не было, а закон о престолонаследии этого государства позволял женщинам занимать трон. История знала несколько примеров, когда эти милые создания жестко, даже жестоко, использовали это право и достигали впечатляющих успехов в деле управления страной. Таким образом, роль Мирасель мне была не совсем ясна, но то, что на ее хрупких плечах лежала задача организовать или просто связать между собой силы одной из сторон, было абсолютно ясно.
Виолика проводила нас до самой границы, пролегавшей на окраине Лиманго, где передала с рук на руки полусотне гвардейцев во главе с молодым, но явно опытным, лейтенантом. Бойцы были обряжены в нейтральную серую форму без гербов, но по выправке и повадкам не оставляли сомнений в своей принадлежности к элитным войскам по меньшей мере графа, если не герцога. С отрядом госпожу ожидал удобный дормез вместе с пожилой горничной-кухаркой. Во время ночевок под открытым небом она занималась готовкой для Мирасель и брата Зорвеса. Меня не приглашали, а я в свою очередь не настаивал на своем праве питаться с нанимателями за одним столом и спокойно ужинал в компании воинов. Вскоре стал для них своим и понял это, когда впервые удостоился дружеской подначки. Большинство воинов отряда свободно говорили на аталийском, что уже само по себе говорило о необычности этого отряда. Тем, кто плохо владел языком, товарищи с удовольствием переводили. Так вот. Кто-то в шутку предложил пускать меня вперед при посещении борделя, дескать, все остальные на моем фоне будут выглядеть такими красавцами, что смогут рассчитывать на скидку. Сказав это на аталийском шутник, да и весь десяток, расположившийся у костра, притих в ожидании моей реакции. Стоило мне обидеться, как передо мной немедленно извинились бы, но я тут же стал бы для них чужим. Грубоватый солдатский юмор мне хорошо знаком, а обижаться на своих я уже давно перестал, да и самый раскрасавец не избежал бы подобного, поэтому, спокойно облизав ложку, я предложил шутнику поделиться скидкой. Дескать, работать пугалом бесплатно — не согласен. Уяснив, что злиться я не собираюсь, а деньгам цену знаю, все с облегчением загомонили, засмеялись, охлопали мои плечи и предложили постоянное место у костра их десятка.
Кстати, эта шутка подвигла меня на серьезное изучение конкистос — языка этого королевства. Я стал мысленно переводить на аталийский каждую услышанную фразу, произнесенную на конкистос, а слова на аталийском сначала на конкистос, потом на аталийский. При этом старался понимать, то есть видеть сразу целостный образ, а не переводить отдельные слова, и запоминать фразы и конструкции языка в целом.
Понятное дело, что обычно отвечал я на вопросы с немалой задержкой. Особенно в первые недели пути, что опять же способствовало образу, мягко говоря, не особо умного охранника. Меня мало беспокоило мнение на этот счет.
Трактирщик выделил нам четыре комнаты на втором этаже. В одной поселилась Мирасель со служанкой, в другой брат Зорвес с лейтенантом, а в двух комнатах по краям дежурный десяток. Четверо в одном номере, четверо — в другом и двое постоянно в коридоре на страже у дверей госпожи. Остальные посменно охраняли здание снаружи.
Долго думать, где же мое тело обретет покой — не вечный, а всего лишь ночной, не пришлось — Мирасель потребовала от трактирщика ванну для себя, для Зорвеса и… для меня. Кроме того, с любопытством глянув в мою сторону, приказала предоставить мне… девушку. Помочь помыться и заснуть. Вопрос с номером отпал. У девушки должна быть каморка для этих целей. Мало ли, постоялец из многоместного номера возжелает… Не при всех же… засыпать.
Пока таскали горячую воду, наполняя бочки, мы успели основательно подкрепиться и в бочку я полез в самом благодушном настроении. Минут десять я просто сидел, с наслаждением отмокая от дорожной грязи, в легком трансе восстанавливая запасы энергии и мысленным взором пробегая по телу снизу вверх и сверху вниз в поисках каких-либо нарушений. Все было в порядке, но я, тем не менее — опять же мысленно — помассировал каждый мускул. После такой процедуры тело мое чувствовало себя превосходно отдохнувшим и готовым еще сутки скакать на лошади или бежать через буреломы дремучего леса.
Едва успел закончить с этим, как дверь тихонько приоткрылась и ко мне, не скрывая страха, робко подошла девушка. Она была невысокого роста, ладно скроенная, черноволосая и смугловатая, как все конкистянки. Глаза карие, в настоящий момент широко раскрытые из-за страха, который она испытывала по отношению ко мне, губы пухлые, ярко алые и чувственные. Моя банщица сообщила, что ее зовут Карима. Ей приказали помочь мне помыться и… заснуть. Я благосклонно кивнул и приступил к омовению. Девушка сначала неуверенно, потом смелее помогла мне вымыть волосы, потерла спину и… некоторые другие части тела. Увидев, что я не кусаюсь и не набрасываюсь с рычанием рвать ее на куски, она уже почти спокойно помогла мне обтереться, обернула полотном и провела в свою каморку, где уже была разобрана постель с чистым бельем. Мою одежду должны были выстирать, высушить и выгладить к завтрашнему утру.
Потушив свечку, Карима разделась и прилегла рядом со мной. Она опять была напряжена, видимо, ожидая от меня невесть каких гадостей, но в готовности стойко перетерпеть надвигающийся кошмар. Я возблагодарил Ромиса и Лейли за науку, поскольку «разогревать» девушку пришлось долго и терпеливо. В легком трансе мне удалось установить с ней слабый эмоциональный контакт, который позволил мне ориентироваться в ее желаниях и не делать того, что ей не нравится. Философы говорят, что девичья красота — это страшное оружие, которым большинство из девушек умеет пользоваться интуитивно, делая из воина со стальным стержнем гибкую веревку, готовую обвиваться вокруг тела прелестницы и… даже сушить на себе белье, если красавице того захочется. Однако не менее грозным оружием владеют и мужчины, способные прислушиваться к невысказанным желаниям женщины.
Короче говоря, просто «взять» Кариму мне было не интересно. Такое для меня равнозначно походу в туалет по мелочи. Поэтому я не пожалел сил на то, чтобы девушка стала откликаться на мои ласки, расслабилась и, наконец-то, стала получать удовольствие. Я стал понимать ее, как себя, и делать то, что ей хотелось. Даже то, что она не осознавала разумом, но желала подсознательно. Мои труды не пропали даром. Это было похоже на пробуждение вулкана. Сначала отдаленный рокот, легкие толчки, потом толчки становятся чаще, земля начинает содрогаться в конвульсиях и вдруг — удар. Грохот и извержение лавы. На пике страсти Карима своими руками до хруста сжимала мои ребра (и откуда только силища такая?), кусалась, царапалась и орала, как стая взбесившихся кошек. В некоторые моменты я не мог четко сказать, кто кого берет — я ее или она меня. Скорее всего, это было взаимно.
Под утро, помня слова Лейли, пришлось несколько притушить этот вулкан и усталая подруга, мурлыкая от удовольствия, заснула, положив голову мне на плечо.
Мирасель проснулась поздно. Я к тому времени успел размяться, помыться и позавтракать. Впрочем, от повторного завтрака не отказался бы все равно. Когда госпожа вышла из номера, я, как положено телохранителю, пристроился рядом, но чуть сзади, и проводил ее вниз в обеденный зал.
— Как спалось, сэр Дит? — с некоторой ехидцей спросила Мирасель.
— Хорошо спалось, сеньорита, — равнодушно ответил я. Не буду же я с ней обсуждать, что и как у нас было с Каримой.
— Девушка хоть жива? Ты ее не сильно напугал?
— Жива. А что с ней сделается?
— Ну-ну…
Мы как раз проходили мимо купальни, где зачем-то собрались горничные и прачки постоялого двора. Слушали они, затаив дыхание, выступление Каримы, которая экспрессивно, как все конкистянки, в подробностях описывала прошедшую ночь. Лестные для любого мужчины слова сыпались из нее сплошным потоком вместе с жестами, иллюстрирующими рассказ. Говорят, свяжите конкистянкам руки и они слова сказать не смогут. Похоже, что это — истинная правда. Карима прерывалась только на восторженные вздохи, ахи и охи. Не буду врать — это было настоящим бальзамом на мои сердечные раны, нанесенные мной самому себе в минуты острого самоуничижения. Я ведь прекрасно осознавал, насколько с такой внешностью реально привлекателен для девушек. Мирасель остановилась рядом с дверью и, ничуть меня не стесняясь, стала откровенно подслушивать. Когда женщины, завистливо повздыхав, переключились на другие темы, сеньорита, фыркнув, бросила на меня странный, как бы оценивающий, взгляд и в глубокой задумчивости отправилась завтракать.
После обеда состоялась, наконец, долгожданная встреча. В номер Мирасель прошествовал некий человечек, невысокого роста, но на здоровенных каблуках, не превышавших, впрочем, его самомнения. Сопровождал сего владетеля громила на голову выше меня ростом и в плечах, примерно, вдвое шире. Лицо этого монстра перечеркивал глубокий шрам, начинавшийся от левой брови и заканчивавшийся на правой щеке. Позорным, с точки зрения барса, украшением этот охранник явно очень гордился. А уж силушку свою недюжинную стремился демонстрировать любыми способами. В частности, когда нас, то есть меня с сеньоритой и приезжего с этим охранником оставили одних — как выяснилось, наличие одного охранника с обеих сторон было условием встречи с этим мелким владетелем — громила, будто невзначай, стал мять и гнуть в пальцах медный прут толщиной в мизинец. Возможно, мелкий приезжий рассчитывал таким жалким способом произвести впечатление на сеньориту, но это ему не удалось — я, недолго думая, ткнул пальцем в стиле «шип розы» в солнечное сплетение кузнеца-любителя. Пока тот хрипел и пытался вздохнуть, отобрал пруток и с самым тупым видом стал его рассматривать. Мирасель, хоть и была шокирована таким моим поведением, тем не менее, быстро нашлась и небрежно пояснила напуганному дворянину, что: ее охранник такой недоверчивый — всякий пустяк принимает за нападение и тут же старается горло врагу перегрызть… настоящий дикарь! не обращайте внимания. Собеседник и не обращал. Весь вечер на меня старательно не смотрел и, заикаясь, вел переговоры, проявляя немалую покладистость.
Сами переговоры мне были неинтересны. Обсуждение, сколько земли отойдет данному владетелю после успешного завершения дела сеньориты и какие льготы в этом случае для него воспоследуют, напоминало мне торг на рынке, где каждая из сторон усиленно пыталась убедить своего оппонента в том, что при желании обойдется и без этого продавца-покупателя. Переговорщики меня не стеснялись, уверенные в том, что конкистос я не понимаю.
Торг продлился около полутора часов. Завершив его к обоюдному удовольствию, стороны разошлись, сеньорита направилась к себе, а я стал спускаться к ужину.
В зале огромным успехом пользовалось выступление трактирщика, который, судя по всему, подсаживался уже не к первому и даже не к третьему столику, где ему наливали пива и просили снова рассказать, как его чуть не сожрал ручной демон сеньориты. За ним от столика к столику следовала толпа почитателей, снова и снова наслаждавшихся рассказом.
— Так вот, братцы мои, — немного заплетающимся языком начал свой рассказ непосредственный участник события. — Вышел я на крыльцо с почетом встретить благородную сеньориту… Ведь не деревня какая, люди мы понимающие куритура… крутуру…зное, в общем, вам все равно не понять, благородное обхождение со знатными особами. Так вот. Вышел это, значит, я. Дверь широко распахнул. Сам навстречу, значит, бежать собрался, чтоб даму халатным… то есть галатным поклоном приветить, да в дом пригласить. Ан не успел и двух шагов к ней сделать, как этот самый демон прям передо мной будто из воздуха возник. Я и глазом моргнуть не успел, а он… ну вот как сейчас ты… прям перед моим носом зубищами своими оскалился. А клыки у него вот точно с мой палец. Слюна с них ядовитая капает и землю, как есть, насквозь прожигает. Глаза светятся синим демонским огнем, а за спиной будто крылья нетопырьи колышутся. Сердце у меня прям в пятки ухнуло. В голове помутилось. Не помню, как в доме оказался, да дверь закрыть успел. А то бы точно — сожрал бы он меня. Могу спорить на все пиво, что в кружке моей осталось.
Трактирщик лихо, одним глотком допил пиво и перевернул посудину, доказывая отсутствие в нем даже капли упомянутого напитка. На что он тогда собирался спорить, я не понял, но благодарные слушатели взревели от восторга и снова наполнили ее пенным напитком.
— Потом-то разъяснилось все. Служитель Создателя, брат Зорвес, верой крепок. Он того демона силою Создателя связал и к сеньорите служить приставил. Вот оно как, братцы.
Я скромно сел за столик под вполне себе равнодушные взгляды посетителей — никто и не подумал принять меня за страшного демона — и знаками заказал ужин. Поскольку меню не отличалось большим разнообразием блюд, меня отлично поняли и принесли дежурный набор — жареную рыбу, хлеб, зелень и, разумеется, пиво. Видимо, мой облик никоим образом не сочетался с тонкими винами, которые подавались исключительно лицам аристократическим. Один из охранников торговцев, приезжавших к нам в Барск, рассказывал, что одно время служил у графа, обожавшего это простонародное пойло — пиво, которое вынужден был пить втихаря, дабы соседи не обвинили его в плебейском вкусе. Мне честно жаль этого графа. Мне вот никто не запрещает. Пей, сколько влезет. А за счет Мирасель чего ж не пить?
Вечером в комнате меня в нетерпении ожидала новая горничная. Она, по-кошачьи выгибаясь, предложила мне расстелить постель и помочь улечься спать. Совсем деревянным я не был, намек понял и взамен получил на целую ночь новый вулкан, не менее горячий и страстный, чем предыдущий. Поспать мне удалось всего пару часов, поэтому отъезд из гостеприимного трактира запомнился плохо. Возможно, мне показалось, что мою горничную, еще более сонную, Мирасель перед самым отъездом вызвала в свою комнату и о чем-то подробно расспрашивала. С другой стороны, мало ли какие дела по женской части могли понадобиться сеньорите.
Уже недели три наш отряд полз по «штанине» Конкисты, прижимаясь к побережью эрусского моря, в направлении самой южной оконечности королевства. Что было конечной целью пути — столица, порты Срединного моря или Западного океана — мне было неизвестно. Путешествие протекало спокойно и скучно. На столь большой отряд нападать никто не спешил, а окрестные пейзажи быстро приелись — леса, холмистые поля, фруктовые сады и виноградники, чистенькие аккуратные деревеньки и городки, в которых мы изредка останавливались. Свежесть впечатлений быстро протухла на палящей жаре — у нас в Барске всяко попрохладнее — и первоначальный восторг от прелестей красочного буйства здешней природы к настоящему моменту значительно поугас. Можно сказать, один пепел остался, да и тот потихоньку развеивался слабым ароматным ветерком.
Размышления и попытки разгадать (впрочем, изначально довольно вялые), чем занимается Мирасель, быстро прекратились и более меня не развлекали. Для кого и зачем эта милая девушка ведет свои бесконечные торги, выяснить также не удалось. Из сплетен и слухов, в том числе из обмолвок самой Мирасель и гвардейцев охраны, стало известно, что в королевстве идет активный дележ власти, а претенденты на корону скоропостижно скончавшегося короля грызутся между собой, как пауки в кувшине. Наибольшие шансы занять высокое место, по общему мнению, у старшей дочери монарха, Росситеры, и у герцога Васкоза, ее дяди. Мирасель равно могла быть, как поверенной принцессы, так и герцога, а то и вовсе третьей стороны. Меня проблемы чужого королевства мало касались. Главное — защищать сеньориту в интересах нашего государства. Остальное несущественно.
Изредка нам приходилось ночевать по-походному, где-нибудь на поляне, но чаще все-таки в замках потенциальных сторонников или, на худой конец, в трактирах и на постоялых дворах. В последних каждый раз повторялась одна и та же история — сеньорита заказывала мне ванну и девушку на ночь. Наутро моя партнерша непременно вызывалась к Мирасель. Не скрою — это меня настораживало. Наставники частенько говорили, что самые скрытные мужчины в постели у женщины иной раз становятся неумеренно болтливыми. Я не хотел попадать в эту ловушку и старался не выходить из образа, сложившегося с первых дней работы на сеньориту.
Помимо уже надоевших торгов с властителями различного уровня, пару раз Мирасель становилась участницей тайных совещаний, на которые, несмотря на некоторую опасность, меня не допускали. О чем там шла речь — неизвестно. С другой стороны, зачем мне тайны высоких особ? Проку от них не видно, а вот здоровья лишиться можно очень просто и быстро.
Возможность «поразвлечься» свалилась на нас, как обычно бывает с таким весельем, совершенно неожиданно. Мы ехали малолюдной кружной дорогой по землям какого-то графа, настроенного к миссии Мирасель явно враждебно. Командир, несмотря на молодость, опытный офицер, поторапливал людей, заставил гвардейцев надеть доспехи и быть готовыми к бою.
После обеда на горизонте показалась тяжелая грозовая туча, обещавшая долгожданную прохладу, бесплатный душ и ослепительный салют под гром литавров. Каждый в жару мечтает о дождике, а дождавшись, как можно быстрее стремится спрятаться от долгожданной благодати. Нам прятаться было негде, а граница недружественного графства находилась аккурат за лесом, который нам еще только предстояло пересечь. На опушке нас догнали одновременно: туча, обрушившая на нас все, что приготовила для дорогих гостей, и гонец от арьергарда с известием о том, что нас настигает отряд примерно в сотню конных, мечтающих, вероятно, пригласить сеньориту погостить.
Сеньорита не желала принимать приглашение, выраженное столь не куртуазно, и командир, полностью с ней согласный, приказал всем сколь возможно ускорить движение, а воинам, вооруженным пороховыми ружьями, во что бы то ни стало сохранить капризное зелье сухим. Для этого даже отобрал плащи у арбалетчиков и передал аркебузирам. Углубившись в лес, отряд подтянул арьергард и остановился принять бой. Наши лошади устали, а дорога быстро стала похожа на полосу жирной грязи, существенно снизив скорость движения. Пара лошадей уже с трудом тянула карету сеньориты.
Гвардейцы, имея в своем распоряжении всего несколько минут, повалили пару не очень толстых деревьев на дорогу, преградив тем самым путь коннице. Все спешились и заняли позиции. Три десятка готовились встретить вражеский отряд в лоб, а два оставшихся заняли оборону вокруг кареты. Впрочем, именно в лоб встречал врага только один десяток, два других скрылись за деревьями перед засекой для атаки с флангов.
Думаю, командир преследователей был грамотным воякой и разведку вперед не выслал, скорее всего, только потому, что был абсолютно уверен — мы убегаем со всех ног, и у нас это может получиться. Вполне возможно, что за лесом нас ждет отряд поддержки и тогда шансов с нами разобраться не останется никаких. Да еще к этому моменту гроза затянуло все небо и стало темно, словно поздним вечером, а хлынувший ливень сократил видимость до трех-пяти метров от лошадиных ушей. Таким образом, весь отряд неприятеля по трое в ряд вымахнул прямо на засеку. Передовые, не успев сдержать лошадей, с маху напоролись на деревья и не удержались в седлах. Вспорхнув соколами ясными, они слаженно рухнули в грязь и остались лежать без движения. Без переломов явно не обошлось. Следующие несколько рядов не успели ничего предпринять и врезались в передовых. В ослепительно белых вспышках молний вставшие на дыбы лошади и падающие люди, перечеркнутые плотными струями дождя, под гром грозы, ржание и вопли, представали персонажами демонического театра.
— Огонь! — рявкнул лейтенант.
Из-за деревьев по оставшимся в седлах врагам ударил залп аркебуз, добавив картине реализма. Больше двадцати преследователей были выбиты и несколько уравновесили наши силы. Я участия в этом празднике не принимал. Моя задача заключалась в другом и, накинув капюшон плаща, я спокойно сидел на подножке кареты и ждал своей очереди.
— Дит, — выглянула из окошка Мирасель. — Что мне делать? У меня есть шпага и я умею ей владеть. А еще два заряженных пистоля. Ими меня тоже учили пользоваться.
— Тогда, сеньорита, сиди в карете и, как враги подойдут ближе, стреляй.
— А потом?
— Потом перезаряжай и снова стреляй…
— А вдруг тебя убьют?
Я с удивлением услышал в ее голосе беспокойство. Ладно бы за себя — это было бы естественно, но, похоже, переживала она за меня! Странно и… приятно. Если я, конечно, ничего сам себе не напридумывал.
— Тогда сначала стреляй, а потом можешь и шпагой помахать… Только в платье ты не боец. В момент дырку проделают.
Ну вот и наш черед. Два десятка бойцов обошли наш отряд с фланга и, прорвав заслон, быстро приближались к нашему экипажу. Как раз напротив нашей позиции деревья росли редко, что давало некоторый простор для боя, а за спиной густой колючий кустарник надежно прикрывал тыл. Во всяком случае, пройти там можно было, только прорубая тропу. А это долго и шумно. Да и не нужно. Два десятка на одного меня — помощи ждать неоткуда, все наши связаны боем — все равно многовато. Будь это романтики с большой дороги, я бы не сомневался в победе, но хорошо обученные гвардейцы в таком количестве по зубам разве что опытному барсу. Понимая, что настало время последней охоты, я отрешился от всего и мобилизовал все силы тела. Все без остатка. Раз все равно погибать, то лучше прихватить с собой побольше врагов. Я не боялся смерти и не сожалел о краткости моего бытия. Наставники хорошо подготовили нас к такой ситуации — никаких мыслей о возможном поражении. Победа или смерть. Для меня эти слова не были пустым звуком.
— …Тут этот гад мне живот и проткнул. Как бабочку к дереву пришпилил. Я так и сполз по стволу. Сел. Руки-ноги ватные, шевельнуться не могу, но все вижу и соображаю. А вражина, видно, так спешил до сеньориты добраться вместе с отрядом, что даже добивать не стал. Вот подбежали они к карете, да и приостановились. На ступеньке спокойно так, будто ни дождя, ни боя рядом и нет вовсе, сидит ее телохранитель, сэр Дит. Это я знаю, кто там сидит. А мятежники видят мрачную фигуру в черном плаще с накинутым капюшоном, никак на них не реагирующую. Словно сама смерть их у порога экипажа встречает. Вот и встали они. Не знают, что дальше делать. Остановились они, значит, а тут наша госпожа возьми да с двух стволов по ним и жахни. Бах! Ба-ах! И двое лежат — не дышат. А сэр Дит встал эдак лениво, плащ небрежно с плеч прямо в грязь скинул. Под ним кольчуга хорошей работы оказалась и в руках два клинка — шпага, да кинжал. Полсекунды постоял он, словно примеривался, а потом ка-а-ак рванул! Смерч! Сталью сверкающий. Глазом уследить невозможно. Такая рубка пошла: звон клинков, кровь фонтаном, головы летят, да по земле зайцами прыгают. Мне аж почудилось, что у сэра Дита шесть рук и глаза на затылке. Обычно в драке деревья и кусты — помеха. А ему словно помогают. Ветки мятежников цепляют, корни подножки ставят, деревья от ударов закрывают. А он, как на тренировочной площадке, не один год им истоптанной, чучела на время рубит. В общем, не успевали они за ним. Ну никак. Иной еще стоит, хорохорится, да не знает, что труп уже. Вот тут то я и понял, наконец-то. Не для забавы и не за внешность… э-э причудливую взяла сеньорита наша этого парня в телохранители. Как он их крошил! Никогда не видел подобного. Он ведь не только клинками. Ногами, локтями, головой… всем бил. И каждый удар — насмерть. Одно скажу — десять лет я в гвардии, не последним фехтовальщиком считаюсь, да и в отряд нас (вы, ребята, и сами знаете) отбирали только лучших, однако против сэра Дита и полминуты не выстоял бы. Вот как. Сколько уж там он поубивал — число не знаю. Но всех, кто был — точно. Вот уж и последние двое против него стоят. Понимают — смерть пришла. Оба бледные, как молоко. В то время сеньорита, видно, уже успела пистоли свои перезарядить и опять бабахнула. Первый выстрел мимо. Ну, это-то понятно. Они же теперь и дальше стояли, и за деревьями, да под дождем. Толком-то не прицелишься. Зато другим — пулю точно в лоб одному вражине вбила. Последний совсем растерялся. Еще бы! Столько человек у них побито оказалось. Да все одним воином. И вот, веришь? Молния как раз случилась. Высветила на миг лицо парня. У меня самого мурашки размером с ежа по спине пробежали. Глаза синим огнем светятся, сам он скалится жуткими клыками. Это на меня, своего, такое впечатление произвело, а что про мятежника этого говорить… Заорал он страшно: «Демон! С ними демон!!» — и бегом. Однако не ушел. Сэр Дит шпагу, словно копье, метнул, и сердце его так и пробил. Насквозь. Вот так братцы. А Дит постоял немного, да и рухнул. Видно все силы этому бою отдал. Ничего себе не оставил… Дальше, братцы мои, вылетает из кареты сеньорита и с криком: «Дит, не умирай!» — кидается к парню, садится прямо в грязь и голову его на колени свои кладет. А там вы уже знаете. Через пару часов оклемался наш герой и даже раненым пошел помогать. Мне вон тоже лучше нашего костоправа рану подлечил. Чувствую через пару дней стану в строй, будто ее и не было… Что значит демонская сила? А хоть и демонская? Если она хорошего человека… какого хорошего? Так меня, разумеется. Так вот, если эта сила меня на ноги поставила, то она и не демонская вовсе. Вон и брат Зорвес не возражал. А стал бы он с нечестивой силой знаться… И не оплошал я вовсе с тем гвардейцем, что меня проколол! Молод еще меня судить! Ты их нашивки видел?! Видел, я спрашиваю?! Вот то-то. Оплошал! Это ж надо… А то, что это были головорезы из отборной полусотни герцога. Лучшие из лучших. Правда говорят, против аталийских барсов слабоваты будут. Но я тех барсов не видал, а с этими приходилось как-то пересекаться. Тогда обошлось — пьяными были и они и мы. А тут стража… Вчера вот стражи не оказалось рядом. И где они шоркаются, когда людям нужны?
Раненые на повозке с веселым рассказчиком дружно заржали. Долго еще не смолкали непритязательные шутки и смех воинов, выживших в смертельном бою. А мне было стыдно, как никогда. Про меня говорят с явным восхищением, а я элементарно испугался. Не просчитал противника. Упустил из виду, что в рассказах ветеранов речь шла об опытных барсах, способных разделаться с двадцаткой любых гвардейцев, но… не ирбисах. То есть барс в этих воспоминаниях дрался в обычном(!) состоянии. А я решил, что все! Нагулялся барсик. Не видать ему усов. И применил формулу смертного боя ирбисов. Смертный бой — тот же холод, но не выбрасывает в нормальное состояние при истощении сил, а, до донышка используя неприкосновенные запасы жизненной энергии, позволяет продолжать драку. До конца… Победного или нет — это уж как Создатель даст. Один разок каждый из ирбисов (я не исключение) попробовал, что это такое, и, главное, как себя чувствуешь после. Наш мастер-целитель предупреждал об особой опасности применения формулы (можно элементарно, даже не получив ни единой царапины, все равно умереть от истощения), и рекомендовали использовать исключительно в безвыходной ситуации. Получается, что я неправильно просчитал и счел ситуацию именно такой. В результате, добив последнего, сам рухнул без сил. Режьте меня, кто хочет, а я притомился, даже имя спрашивать не буду. Вот так.
В сознание пришел не через два, как говорил раненый, а через полчаса. И возвращение в мир живых было очень приятным. Я лежал в карете на сидении, а моя голова покоилась на самой лучшей подушке — коленках прекрасной девушки. Она нежно гладила мои волосы и лицо, приговаривая: «Мой дикарь! Мой хищный зверь! Мой спаситель!». Мне так и хотелось замурлыкать от удовольствия. Этого я делать не стал, но еще с полчасика глаз не открывал, слушая чарующий голос и наслаждаясь прикосновениями ласковых рук. Иногда Мирасель наклонялась ниже и ее крепкая грудь упиралась соском в мою щеку. Сквозь тонкую ткань платья я ее чувствовал очень даже, скорее даже слишком, хорошо. Мне едва удавалось сдерживать острое желание чуть повернуть голову и страстно впиться губами в волнующее полушарие.
Постепенно силы мои восстановились, и долг заставил открыть глаза. Мирасель, заметив, что я пришел в себя, обрадовалась и совершенно неожиданно для меня страстно поцеловала. Я ответил на поцелуй и снова выпал из реальности. Очнулся совершено голым, стискивающим в железных объятьях тяжело дышащую, но страшно довольную сеньориту. На спине горели глубокие царапины от острых коготков девушки, на руках, шее и ключицах саднили укусы. Я подозревал, что конкистянки — девы страстные и горячие, но эта превзошла всех встречавшихся мне доселе. Если сравнивать (что ни в коем случае нельзя делать — каждая девушка всегда несравненная), то прежние служанки, которых сеньорита для меня же и нанимала, не более чем костер прячущегося путника рядом с вулканом. То, что между нами произошло, я ни в коей мере не пытался трактовать, как любовь. После трудного боя воину необходима разрядка, а Мирасель показала себя именно воином. Силой духа и хладнокровием в минуты смертельной опасности. Попробуйте в самой спокойной обстановке перезарядить пистоль: прочистить канала ствола; отмерить порох и засыпать в канал ствола; обернуть пулю в кусочек кожи или ткани; шомполом туго забить ее в ствол; подсыпать порох на полку; взвести курок… А теперь то же самое, но в бою, в полумраке качающейся кареты, когда вот-вот могут ворваться враги и зарезать, словно свинью на бойне, и каждая секунда может стать последней…
Таким образом, я ожидал чего угодно, вплоть до стыда и презрения со стороны девушки — в таких ситуациях виноваты обычно мужчины. Это они, как правило, совращают невинных дев, заставляя их вытворять такое… что, вообще-то, и сами девы вытворять очень даже не прочь. Однако отношение сеньориты ко мне не изменилось, она смотрела на меня по-прежнему страстно и призывно… я не выдержал и более осознано, «с чувством, с толком, с расстановкой» повторил все еще раз. И плевать на новые царапины, бурную качку кареты, сопровождающуюся ритмичным скрипом. Зато я понял откуда укусы. Таким способам Мирасель сдерживала крик наслаждения, заменяя его тигриным рычанием. Представляю, как все выглядело со стороны — карета ритмично качается и поскрипывает, а из нее доносятся звуки борьбы двух здоровенных кошачьих.
Следует признать, что рассказчик был прав. Из экипажа я выполз именно через два часа кое-как одетым, но дово-о-ольным. Уверен, ни один медведь, добравшийся до богатейших запасов дикого меда, не был так счастлив, как я в те минуты.
Несмотря на состояние блаженной расслабленности, я счел своим долгом помочь отрядному костоправу — одному из гвардейцев, имеющему навыки оказания первой помощи на поле боя. Из полусотни охраны на ногах, и то лошадиных, остались пятнадцать человек. Все легкораненые. Семерых тяжелых разместили на двух телегах, позаимствованных в деревне неподалеку. Сержант после боя отрядил двоих гвардейцев за транспортом, когда сообразил, что без него тяжелых не вывезти. Лейтенант, к сожалению, геройски погиб.
Пришлось вспомнить все, чему учил нас мастер-целитель и даже больше. Тому самому раненому в живот воину, живописавшему мои подвиги, я впервые на практике применил глубокое зондирование. Собрав в ладонях клубок силы, я скрутил его жгутом и из этого жгута сформировал подобие клинка, поразившего бойца. Затем очень осторожно ввел его в рану на всю глубину. Слава Создателю, в теле не осталось посторонних предметов — как их вытаскивать я тоже знал чисто теоретически, практический результат был для меня сомнителен. Я чувствовал, как мой жгут силы уменьшается и утончается по мере сращивания поврежденных тканей. Вспомнив про очищение раны, мысленно преобразовал жгут, добавив антисептические свойства. Раненый застонал, и чуть было не заворочался, чем мог бы сбить мне весь процесс, но гвардейцы тут же пришли на помощь, обездвижив товарища. Они с изумлением наблюдали, как рана прямо на их глазах затягивается и покрывается молодой, розовой кожицей. Когда дело было закончено, я попросил сравнительно легко раненых, взявших на себя заботу о тяжелых, намазать рану мазью и перевязать чистой тряпицей, наказав выздоравливающему дня два полежать, пока ткани внутри брюшной полости не срастутся окончательно. Увидев такой результат, остальные попросили осмотреть и тех, кого уже успел перевязать костоправ. Правда, все просили не за себя, а за своих товарищей, понимая, что силы мои не бесконечны. После первого успеха, у меня как будто прибавилось сил, и я с удовольствием занялся всеми тяжелыми. На мгновение даже пожалел, что не сложилось у меня остаться в Барске учеником целителя.
Собрав трофеи и оружие своих погибших, мы, как смогли, похоронили павших, брат Зорвес попросил для них у Создателя легкого пути по небесным тропам и остатки нашего отряда двинулись в путь. Мои трофеи — оружие и доспехи (разумеется, с кошельками, и прочими дорогими побрякушками) восемнадцати сраженных лично мной, Мирасель разрешила положить к своему багажу на крышу кареты. Она, кстати, и сама не стала особо кочевряжиться, когда собрали и погрузили в багаж имущество подстреленных лично ею. Скорее это доставило сеньорите удовольствие, наподобие охотничьего трофея, которым долгими зимними вечерами хвастаются, сидя у разожженного камина с бокалом старого вина.
На границе своих владений нас встречал сам граф Азильярос с сотней личной охраны. Видимо, деревенские успели известить его о произошедшем, и он принял меры, дабы не допустить повторного нападения. Он предложил сеньорите погостить в его замке, отдохнуть и обсудить дальнейшие планы. Мирасель с удовольствием согласилась.
Ближе к вечеру мы достигли цели и через подъемный мост втянулись во двор замка. Слуги споро разобрали лошадей, обещая обиходить в лучшем виде. Раненых разместили в местном лазарете, где ими тут же занялся личный целитель графа. Мне предоставили комнату по левую сторону от двухкомнатных покоев сеньориты, а брату Зорвесу — по правую. Однако Мирасель непреклонно объявила, что после нападения ее нервы не в порядке и она не сможет спать спокойно… в одиночестве.
— Я бы с удовольствием предложил тебе свое общество, — улыбнулся граф, — но моя жена, боюсь, неправильно поймет такую заботу.
— О, не изволь беспокоиться. Мне вполне достаточно телохранителя, которого желательно поместить возле самой двери. Тебя не затруднит распорядиться поставить еще одну кровать? Вполне достаточно походную.
— Нисколько, о прекраснейшая.
Потом лично для меня была горячая ванна и три служанки помогали смыть пот, грязь и кровь. Через час я вылез из нее обновленный и готовый к подвигам на поле постельного боя. Однако старшая служанка отрицательно помотала головой и знаками показала, что им строго настрого запретили помогать мне в этой битве. Троица удалилась, тихонька хихикая.
Лакей проводил меня в покои сеньориты, где возле двери уже стояла довольно крепкая застеленная кровать. На столе благоухал разнообразной снедью и напитками большой поднос. Сеньорита сообщала через этого же лакея, что до позднего вечера она будет занята и просила ужинать без нее. Невозмутимо подтвердив, что все принесенное мое и только мое — Мирасель покормят в другом месте — лакей величаво удалился. Вещи, которые были на мне и пострадали в бою, слуга забрал для стирки и починки, а мне пришлось одеваться в то, что было запасено еще в Вармоке. То есть весьма скромно.
Отдав должное ужину, то есть, подчистив и выпив все, что было съедобного, я использовал все свободное время для тренировки холода и управления силой. Каждый день в этой поездке меня убеждает в огромной полезности этих умений. Жаль, конечно, что заработать на этом пока не удастся, но ведь не вечно же я буду телохранителем Мирасель. Со временем при следующем найме можно предложить и такие услуги за отдельную плату.
Вернулась Мирасель поздно. Скептически осмотрела мое облачение, кивнула своим мыслям, затем устало прошла в спальню и села перед зеркалом. Вскоре подошли две служанки, предоставленные ей графом. Они принесли с собой тазик воды и принадлежности для вечернего умывания. Одна помогала сеньорите привести себя в порядок, вторая — подготовила постель. Затем обе раздели девушку, уложили ее в кровать и укрыли одеялом. По знаку Мирасель тихо и быстро удалились. Я тоже разделся, положил оружие так, чтобы было под рукой, и полез в предназначенную мне кровать, собираясь честно исполнять свои обязанности.
— Ди-и-и-ит? — донесся из спальни обиженный голос девушки, — неужели ты так устал, что даже поцеловать меня на ночь не хочешь?.. Или не можешь? — добавила она в голос немного ехидцы.
Под утро мне снова представилась возможность попрактиковаться в целительстве, заживляя царапины и укусы, полученные в результате поцелуя длительностью в ночь.
В замке графа Азильяроса мы отдыхали и готовились к продолжению путешествия целую неделю. Для меня это была неделя любви и страсти. На людях мы с сеньоритой не афишировали наши отношения, но стоило наступить вечеру и мы старались поскорее завершить дела, чтобы остаться наедине. Она действовала на меня, как опьяняющие грибы, настой которых иногда используется для обезболивания в сложных случаях. Я все время ее хотел видеть, касаться ее, говорить с ней… Говорить то хотел, но слова моментально куда-то терялись, когда она была рядом. Положение усугублялось тем, что видеть сеньориту доводилось мне только вечером. В течение дня она бесконечно совещалась с графом и его доверенными людьми. Меня туда не пускали. Это положение мне не нравилось, и я перехватил девушку на пути из обеденной залы в кабинет графа. Сеньорита мигом поняла, что меня беспокоит, взяла за руку и отвела в ближайший альков. Мы стояли в полутемном помещении, нежно обнявшись, и Мирасель втолковывала мне как пятилетнему ребенку:
— Ну что может случиться в отлично защищенном замке графа?
Я было открыл рот для достойного ответа, но девушка закрыла его, и надолго, самым сладостным способом — поцелуем.
— Без меня может быть опасно, — высказал я свое отношение, немного отдышавшись.
— Лучше уж молчи, — прошептала она и положила свою голову мне на грудь. — Во-первых, если граф — предатель, то и десяток барсов не помогут, — здесь она поспешила с выводами, но поправлять ее я не стал, поскольку надеялся на интересное «во-вторых». — Во-вторых, видеть тебя рядом и не иметь возможности… даже прикоснуться… — она печально вздохнула. — Пойми. Еще не время. Я не могу допустить, чтобы кто-то прознал о наших отношениях. Это грозит моей стране большими бедами. Понимаешь?
Я что-то понятливо проворчал и Мирасель искренне обрадовалась. Похоже, я по-прежнему считаюсь недоумком, но и повода вылезти с опровержением пока не представлялось. Кажется, меня любили и так… а может как раз и за это. Глупый, но сильный и послушный мужчина, чем не мечта многих женщин? В постели хорош, делает, что скажут, а помощник и советчик в делах, скорее всего, Мирасель не нужен. В роли такового вполне успешно выступает брат Зорвес. На встречах с представителями знати, на которых я присутствовал, Мирасель показала себя умным, дальновидным, проницательным и жестким политиком. При этом незаурядные лицедейские способности помогали ей в делах. Возникало впечатление, что она буквально с младенчества варилась в котле высокой политики. Для одних она представала жестким и требовательным руководителем, другим недалекой девчонкой, которой легко можно манипулировать, третьим… потенциальной невестой с очень даже хорошим приданым.
Со мной она была нежна и ласкова. В то же время властна и требовательна. С ее точки зрения, она лучше знала, что и как надо делать… за исключением постели. Один раз она попробовала там покомандовать. Я поначалу позволил это, но потом мягко, деликатно, а, главное, на деле показал ей, что это у меня получается лучше. Впрочем, когда я чувствовал ее нестерпимое желание продемонстрировать власть, не сопротивлялся и становился послушен ее воле. Наши ночные подвиги были похожи на борьбу равных противников, когда ты несколько раз меняешь роль от всевластного монарха, до покорного раба. Это еще больше «заводило» девушку, да и меня, признаться, тоже. И в каждую новую любовную схватку мы с ней бросались со все большим и большим энтузиазмом.
Единственное, что не давало мне полностью отдаться чувствам — искреннее непонимание, что во мне могло привлечь столь богатую, знатную и воистину очаровательную девушку, имеющую богатейший выбор кавалеров на любой вкус. Готовых, не раздумывая, по малейшему намеку, движению брови и просто взгляду, на лишнюю секунду задержавшемуся на мужчине, кинуться выполнять все самые причудливые капризы? Небогатый, нетитулованный, безземельный дворянин, неспособный бросить к ногам любимой ничего, кроме шпаги… любви и верности. Ладно бы еще красавчиком был писаным — властителем дум и сердец девочек-подростков. Но ведь и этого нет. Даже скорее наоборот.
На четвертую ночь в замке я не выдержал и, когда буря любви немного поумерила свою ярость, собираясь с новыми силами, спросил Мирасель, гладя и лаская ее грудь:
— Скажи, Мирасель, а… почему я?
Она с улыбкой повернулась ко мне, поцеловала и погладила щеку.
— Глупый. Какой же ты глупый, — промурлыкала она. — Девушки подсознательно видят в мужчинах своих будущих детей. Конечно, каждая хочет, чтобы ее ребенок был красив, умен и силен. Поэтому и кидаются на смазливые личики и скульптурные фигуры, уговаривая себя, что остальное тоже в этом мужчине есть… и часто ошибаются. Для меня красота лица совсем не важна. Я увидела в тебе настоящего мужчину. Сильного. Страстного. Честного и верного. Говорят, счастливы мальчики, похожие на мать, а девочки — на отца. У меня будут только мальчики. Наследники. На то есть целители, способные предсказать и даже подправить пол ребенка во время беременности, — она легла на спину и, мечтательно глядя в потолок, подытожила. — У тебя свежая, сильная кровь. Сыновья унаследуют твою силу и воинские способности, мои красоту и ум. Они будут великими прави… В общем, это будет сильный дворянский род. Понимаешь?
Такое объяснение меня вполне устроило, и я немного успокоился. Однако не видеть Мирасель целый день с самого утра и до позднего вечера становилось для меня мучительной пыткой. Чтобы не сойти с ума я усилил тренировки и с головой погрузился в книги по целительству, найденные в библиотеке графа. Вход для гостей был свободный и я, недолго думая, решил воспользоваться случаем. Причем к тому времени я прекрасно понимал конкистос. Сказалась моя ежедневная молчаливая практика в окружении носителей языка. А читать на этом языке я научился еще в Барске. Библиотекарь, увидев мою личность, чуть не подавился очками, но книги выдал, осторожно обращаясь ко мне на ломаном аталийском. Его настолько заинтересовало, зачем этот явный дикарь приперся в храм знаний, что он несколько раз, будто по срочной надобности, прошел мимо моего стола. Картинки похабные рассматривает, пришел он, наконец, к выводу, полностью его успокоившему. Все оказалось просто и никаких загадок-странностей.
Дело в том, что книги по целительству, как правило, очень хорошо иллюстрированы. В частности, в них в красках отображались обнаженные мужские и женские тела, в том числе, разумеется, и в разрезе со всеми внутренними органами, схемами кровообращения, энергетических потоков и узлов, точек пересечения противоположных по знаку энергий. Некоторые моменты я уже хорошо знал и поэтому пролистывал, не вникая, что, видимо, и дало основание библиотекарю придти к такому выводу. Но мне это было только на руку, разубеждать его не было смысла, и я продолжал изучение материала, более не обращая внимания на архивную крысу. Очень приятно было узнать, что в составлении этого труда активное участие и немалое, судя по славословию других целителей, принимал наш мастер-целитель.
К концу недели я почерпнул много новых знаний, но все они были чисто теоретическими. Превратить их в практические навыки для меня было невозможно — ранеными занимались местные целители и ничего не хотели слышать о помощи в их нелегком деле или хотя бы о возможности присутствовать на операциях. Мотивировали это тем, что я даже не ученик целителя и не гражданин Конкисты, а они несут персональную ответственность перед графом за каждого раненого, поэтому не могут доверить столь важное дело неизвестно кому.
Наше пребывание в замке прервалось неожиданно. Мирасель хотела провести здесь еще пару дней, но однажды ночью… Я почувствовал опасность и отстранился от девушки. Та обиженно посмотрела на меня и хотела уже задать вопрос, но я приложил палец к ее губам и шепотом попросил вести себя тихо, а в случае опасности быстро прыгать под кровать. Я, плавно двигаясь, тихо соскользнул с кровати, подобрал шпагу, как всегда лежавшую под рукой и, на короткое время войдя в холод, осмотрелся. Тьма отступила, и я увидел, как к открытым настежь дверям нашей спальни, бесшумно пересекая гостиную, приближались четыре тени. Одеты они были в черные одежды и вооружены были воронеными кинжалами, не дающими отблесков в лунном свете. Один метнулся к моей кровати, но тут же вернулся к товарищам, знаком показав, что там никого нет.
Я спрятался за дверью и, когда двое пересекли порог комнаты, атаковал. Рисковать мне не хотелось, рядом была сеньорита, поэтому действовал я максимально быстро и эффективно. Фигуры убийц привычно застыли, мозг просчитал оптимальные вектора атаки и мои перемещения, тело претворило план в жизнь. Один остался без головы, второй с перерезанной шейной артерией. Трупы еще стояли, а я уже развернулся к оставшимся, оскалился и, зарычав, двумя быстрыми ударами рассек им горло.
Несколько секунд и все кончено. Мирасель даже не успела ничего понять. Я высек огонь и зажег свечи в канделябре. Девушка, увидев тела охотников на людей, немного побледнела, но присутствия духа не потеряла. Накинув халат она, стараясь не наступать в лужи крови, побежала к дверям. По пути попросила меня одеться и разворошить свою постель.
Распахнув двери, она властно потребовала от стражей срочно, но без шума вызвать сюда графа. Один из воинов послушно побежал в сторону апартаментов своего сеньора.
Граф появился довольно быстро. Впрочем, было видно, что одевался он впопыхах.
— Что случилось, сеньорита?
Мирасель молча показала на трупы. Граф аж задохнулся от изумления.
— Но… к-как?! — ответ не требовался, так как потайной ход остался открытым. Видимо убийцы рассчитывали быстро сделать свое дело и скрыться.
— Ты не пострадала? — забеспокоился Азильярос.
— Нет. Я в порядке, — ответила девушка и добавила, со значением посмотрев на хозяина. — Теперь ты видишь, что я не зря настаивала на том, чтобы мой телохранитель ночевал у меня в комнате?
— Кто бы мог подумать, что такое может произойти в моем(!) замке? — он зло прищурился. — Без предательства явно не обошлось. Охрана! — вбежавшим охранникам он приказал. — Срочно. Приказ капитану стражи. Закрыть все выходы из замка. Поднять всех слуг и выяснить, кто отсутствует. Допросить всех. О результатах доложить. Все. Исполняйте.
Один из стражей побежал будить капитана. Второй остался с нами.
Азильярос внимательно осмотрел побоище и с восхищением сказал Мирасель:
— Насколько я понимаю, убийцы не успели ничего осознать, как уже умерли. У тебя отличный охранник! Не желаешь уступить его мне?.. Я, конечно же, шучу. Тебе он в любом случае нужнее. Однако из происшествия следует сделать вывод, что мы слишком расслабились и забыли о врагах. Я не отказываю тебе в гостеприимстве, но ты очень уж задержалась у меня. Мятежники успели узнать, где ты, найти подходы и попытаться тебя убить.
— Ты прав. Утром мы должны уехать.
— Хорошо. Остальные свои соображения я передам тебе в письме. В сопровождение я отряжу полусотню своих гвардейцев вместе с капитаном. Его хорошо знают окрестные владетели, и чинить препятствий твоему путешествию не будут, а то и помогут где.
— Договорились, — кивнула головой Мирасель.
— Я тебя пока оставлю. Надо распорядиться, чтобы здесь прибрали, а ты пока собирайся. Все равно, уверен, спать уже не ляжешь.
С этими словами он торопливо вышел. Свалившиеся на его голову проблемы вряд ли дадут ему спокойно лечь спать.
— Может… он?.. — спросил я… нет, не любимую девушку, а сеньориту.
Немного подумав, она отрицательно помотала головой:
— Маловероятно. Ему не было бы смысла действовать столь сложно. В охране стояли его люди. Могли спокойно войти, убить и не спеша инсценировать работу наемных убийц. Впрочем…
Она задумалась, и я понял, что вероятность предательства со стороны графа не исключена ей из своих политических раскладов.
Утром мы покинули гостеприимный замок и продолжили путь на юг. Мирасель, как я видел в окно кареты, ехала спокойно, а меня тревожил отряд сопровождения. Если граф — предатель, то девятнадцать гвардейцев, оставшихся от прежнего отряда (двое должны были остаться — кости еще не достаточно срослись) недолго могли бы сопротивляться полусотне сопровождения. Однако прошел день, другой. Мы уже выехали за пределы графства, и наступил благоприятный момент, чтобы разделаться с нами, не бросая тени на Азильяроса, но все было спокойно. Его гвардейцы, как ни в чем не бывало, несли службу и, похоже, даже не думали ни о чем таком.
Только через пару дней я, наконец, более-менее успокоился, но контролировать обстановку продолжал. А тем временем наши гвардейцы быстро сошлись с графскими и вовсю развлекали их байками, причем героем некоторых из них был я. В частности, они в лицах изобразили, как испугался демона хозяин трактира или, перебивая другу друга, наперебой неизвестно в какой раз рассказывали о бое в лесу. Количество поверженных мною росло от рассказа к рассказу. Последний рассказчик утверждал, что противостояло мне не меньше сотни, за моей спиной выросли гигантские черные крылья, а я, якобы, хохотал, когда десятками убивал врагов, разрывая плоть когтями и выпивая кровь. В это никто не поверил, но уважать на всякий случай стали.
Дальнейшее путешествие прошло сравнительно спокойно. Во всяком случае, для меня. Сеньорите, чем дальше мы продвигались на юг к Срединному морю, тем больше приходилось работать и тем меньше времени, да и возможностей, оставалось для наших свиданий наедине. Иные встречи с вельможами и местными владетелями проходили прямо в пути. К нам временно присоединялся отряд очередного барона или графа, который подсаживался в карету и там решал свои вопросы. На привалах Мирасель продолжала работать с документами, диктовала письма, разбирала почту и совещалась с братом Зорвесом. Вероятно, дело, которым она занималась, близилось к концу, все больше наращивая объем и темп работы. Черты лица любимой заострились, она сильно похудела и черные круги вокруг глаз залегли там, будто навсегда. В таких условиях мне очень неудобно было требовать к себе внимания, хотя Мирасель очень старалась не забывать про меня. В ближайшем от замка графа Азильярос городе она потребовала остановиться на день и под предлогом того, что ее личный телохранитель не должен выглядеть, как оборванец, лично сходила со мной к лучшему в городе портному и приодела меня с ног до головы. Одежда была не роскошной, но очень качественной. Если рубашки, то либо из катайского шелка, либо из рассейского льна. Если кожаный колет, то тонкой выделки. Если сапоги, то от лучшего башмачника — добротные, прочные и красивые.
В Лефарус — портовый город на берегу Срединного моря мы прибыли на исходе лета и остановились, сняв номера в лучшей гостинице, на целых два дня. Впервые за продолжительное время сеньорита смогла нормально выспаться, не спеша, растягивая сколь возможно удовольствие, искупаться в горячей ванне и отдохнуть. На второй день, когда должна была состояться очередная встреча, она с утра немного нервничала. Насколько я узнал ее, эта встреча была для нее очень важна.
Как обычно, гостя мы ждали в комнате вдвоем с сеньоритой. Но он пришел один. Без охраны.
— Прибыл представитель гильдии магов, — доложил гвардеец, охраняющий вход в комнату. — Пригласить?
— Зови, — разрешила Мирасель и несколько нервно переплела пальцы рук.
В помещение вошел толстенький, невысокого росточка человек в мантии. Был он высокомерен, напыщен, как индюк, и важен, как петух бабушки Сормы. Презрительно поглядев на меня, он через губу поздоровался с девушкой и спросил:
— Ты, что ли, Мирасель?
Глаза любимой опасно сузились, но ответила она ему вежливо.
— Да. Я — сеньорита(!) Мирасель.
А дальше… ничего не объясняя и вообще не говоря ни слова, маг меня атаковал. Я, конечно, его атаки сначала не видел, но чувство опасности, развившееся за последнее время, заставило буквально провалиться в холод. В этом состоянии я вдруг увидел, как от ладони мага в мою сторону довольно шустро летит какая-то гадость. Другая ладонь направлена на девушку и там, похоже, уже созрел комок чего-то явно опасного. Тело действовало само — метательный нож пробил шею толстяка насквозь и в это же время сам я кувырком в последний момент (очень уж быстро летел этот комок силы) ушел в сторону Мирасель и сбил ее с ног.
Удостоверившись, что опасность позади — маг-убийца лежал неподалеку и еще подергивал ногами в агонии, но уже, явно, ни на что не был способен — я помог ошеломленной девушке подняться и немного отряхнул ей платье.
— Ты что себе позволяешь? — наконец дошло до ее сознания случившееся. — Что ты натворил?! Дикарь! Троглодит ненормальный! Ты убил представителя гильдии магов! Разрушил все мои планы! Они же теперь выступят против меня. Все! Ты понимаешь, что это значит, тупица?!
Она была прекрасна в гневе, но он ранил мое сердце. Я стоял и молча слушал ее отчаянный крик.
— Отвечай!! Почему ты его убил?! Ты сошел с ума?!
— Он напал на нас.
— Да-а-а-а?? Он на нас напал, оказывается… А ты что, маг, что ли? Маг? Да?
— Не маг, — вынужден был признать я. Ну, как я мог ей рассказать о том, что видел и чувствовал. В данной ситуации я и сам себе не верил и начал сомневаться, не привиделось ли мне это нападение.
— Вон отсюда! Иди в свою комнату и жди! Если маги потребуют твою голову, я им ее отдам.
— Чью голову ты хочешь нам отдать, сеньорита? — раздался от двери недоумевающий голос.
Мы одновременно развернулись и с удивлением уставились на незнакомца… в мантии мага, спокойно стоящего в дверях. Однако его спокойствие мигом испарилось, как только он увидел на полу тело собрата. У меня сердце ухнуло куда-то в пятки и там забилось в темный угол. Магам противостоять я может и смогу, но… недолго.
Между тем незнакомец склонился над телом и, перевернув его на спину, впился взглядом в лицо покойного и злорадно ухмыльнувшись, произнес:
— Да это же Тропс! Как ты здесь оказался, негодяй? И как тебя смогли убить? На-а-адо же! Обычный метательный нож. Даже без внедренной силы! Удивительно.
— Ты его знаешь? — робко спросила Мирасель.
— Да. Это личный маг герцога Васкоза. Большой негодяй. Что он здесь делал?
— Он сказал, что является представителем гильдии…
— Вот как? — приподнял брови незнакомец. — Он так сказал? Одна-а-ако. Судя по всему, он пришел тебя убить. Обычно ему такие дела удавались. Что же сейчас ему помешало?
Мирасель сбивчиво рассказала, что видела. Маг внимательно ее выслушал и обратился ко мне за разъяснениями.
— А что же тебя, молодой человек, подвигло напасть на мага?
— Мне показалось, что он напал, я не успел задуматься, как тело все сделало само.
Маг внимательно пригляделся ко мне и одобрительно кивнул.
— Ты, я вижу, барс, а, насколько мне известно, барсы на такое способны. Ну кто бы мог подумать, что… э-э-э…
— Сеньорита Мирасель. Так меня зовут, — несколько торопливо, на мой взгляд, подсказала ему девушка.
— Да. Именно. У сеньориты… Мирасель в охранниках будет настоящий барс! Вот и Тропс. Пренебрег защитой и получил… нож в шею. Иначе так легко вы бы не отделались. В общем-то, скажу я вам, туда ему и дорога. И ничьих голов нам не надобно отдавать. Парень выполнил свой долг. Честь ему и хвала… Хм. Таким вот образом. Да. Позволь представиться. Представитель гильдии магов, магистр второй ступени Солверс, — и маг уважительно поклонился нам с сеньоритой.
— А как же… Этот Топс…
— Тропс! Сеньорита.
— Да. Тропс. Он что, был подставной представитель?
— Именно так. Но как они смогли прознать о нашей встрече? Впрочем, это наши внутренние дела. Мы непременно разберемся, шпиона выявим и примерно накажем. Можете не сомневаться. Теперь, насколько я понимаю, тебе предстоит решить много вопросов. Не смею отнимать твое время. Скажу только — я должен передать волю верховного собора магов нашей страны.
Мирасель даже дыхание затаила, а этот шутник специально немного помедлил, прежде чем возвестить, наконец:
— Собор выражает тебе полную поддержку, сеньорита, и готов встать в ряды твоих сторонников.
Девушка ощутимо расслабилась и на ее щечки вернулся румянец. Я чувствовал, что ей нестерпимо хочется заплясать от радости прямо здесь, рядом с трупом убийцы, но она сдержалась и корректно поблагодарила лично Солверса за доставленное приятное известие и попросила передать благодарность собору, уверив, что те, кто с ней сегодня, не будут забыты завтра.
Напоследок маг оставил записку, в которой извещал, что тело принадлежит магу Тропсу, совершившему нападение на сеньориту Мирасель, в результате чего был убит охранником.
Он раскланялся и, не задерживаясь более, удалился. Мирасель подошла, взяла в ладошки мое лицо и крепко поцеловала:
— Прости меня, Дит. Я кричала на тебя, а ты снова спас мне жизнь. Я не знаю, как тебя отблагодарить… Нет. Знаю. Но надо чуть-чуть подождать, — прошептала она.
Вызвав охрану, приказала убрать тело, сообщить о происшедшем в городскую стражу и позвать прислугу помыть пол. Когда все было сделано, она сообщила, что очень устала и должна отдохнуть, заперла дверь и немедля потащила меня в спальню.
Что не удалось Тропсу — отчасти удалось ей. Взрыв чувств заставил нас надолго выпасть из реальности, после чего мне снова пришлось залечивать спину от царапин и прочие части тела от укусов. Но зато любовь наша, смею надеяться, была тиха и для окружающих незаметна.
— С чего это Гиперборейский океан так называется? Так это… старики говорят, будто где-то далеко на севере океана был целый континент гипербореев. Ну, так их называют. Люди такие. А может не совсем. Кто теперь их поймет? Высокие, светловолосые и голубоглазые. А уж воины какие… Никто против них устоять не мог. О как! Все побережье им принадлежало. И Конкиста, и Галлития, и Нибелунг, и Сакстура… Приходили они два, а то и три, раза в год на агромадных кораблях… Наши галеоны, что сейчас мы грузим, что шлюпки против того же галеона. О как! Значит, приплывали они за данью… Золото брали. Меха. Железо. Пеньку… и непременно пять сотен молодых, крепких мужчин. Ежели какой слабый попадется, сборщику голову рубили, хватали первых попавшихся еще сотню без разбору и на корабль. Так рассказывают.
— А что потом? — с любопытством спросил я своего собеседника, портового амбала Кребино, вливающего в свое необъятное брюхо пятый кувшин пенистого пива.
Могучий детинушка, что называется «семь на восемь — восемь на семь». Мускулы с детскую голову по груди полуголой да рукам здоровенным мячиками перекатываются. Рядом с ним я, оч-чень не хилый парень, казался себе хрупким и хлипким мальчонкой. На удивление, характер детина имел покладистый, не обидчивый и добродушный, по-детски наивно-мечтательный и восторженный. Мог часами без перерыва на еду и выпивку слушать всевозможные истории, не пренебрегая откровенными байками. При этом сам знал их превеликое множество и с удовольствием рассказывал заинтересованным слушателям.
— А потом все! Перестали приходить. По слухам, континент ихний утоп лет, почитай, шестьсот с лишним тому как. Но!.. — Кребино сделал небольшую многозначительную паузу и перешел на шепот. — С год назад фрегат «Звезда Конкисты» спас одного морячка. Матроса с пиратского корабля. Мне братишка, что на Звезде служит, по большому секрету сказал. Я вижу, ты парень честный, болтать не будешь, потому и сказываю, — я подозревал, что все портовые эту «тайну» уже давно не по первому разу обсудили. — Этот спасенный был едва живой. Бледный, что зелень подкильная. А уж тощий, что смерть. В бреду все бормотал: «Гиперборея. Золото. Гиперборея. Золото». На том фрегате хороший маг-целитель оказался, он его немного подправил, но спасти все едино не смог. Сумел разве что ненадолго в чувство привести. Так перед смертью этот пират поведал, как занесло их в сторону от торговых путей на север. Они от галлитийского корвета уходили. Тот их уже почти настиг, да случился шторм и разметал тех и других. Шторм они, стало быть, пережили, от преследования, значит, оторвались и совсем уже к югу поворачивать наметили, как впередсмотрящий заорал: «Земля!», — и они решили узнать, что это за такое. Так далеко на север еще никто не заплывал. На картах ничего нет, да и вообще тот район — одно белое пятно. В общем, подошли они к берегу с небольшой удобной бухтой. А что это — остров или материк, так и не узнали. Не интересно им было, в общем. Решили считать островом. Что да как, я толком не знаю, а высадили пираты отряд для разведки. Этот спасенный был в нем. Говорит, на острове видел он дома из камня все страшно разрушенные, а внутри каждого золота и драгоценностей, как грязи. Грудами лежат. Похватали они, сколько могли унести, да видно прогневали духов тех мест. Не смогли они вернуться. Напали на них демоны и вмиг побили-порубили. Он один всего остался. В подвале каком-то задержался. Мешок свой золотом набивал. Услышал он, значит, крики и лязг стали на улице, выглянул осторожно, а там эти самые демоны уже доканчивают его товарищей, да тела их волокут куда-то. Забился он в тот подвал поглубже, там и отсиделся до вечера. Потом прокрался в бухту. От баркаса пепел один остался, видать, демоны пожгли, так он вплавь до корабля своего добрался. Подняли его на борт, выслушали рассказ, что видел, что слышал, да и прочь рванули от того проклятого берега на всех парусах. А уйти им не суждено было. Следующий шторм неполной командой они уже сдюжить не смогли. Затонуло их судно, один только этот и спасся, — рассказчик приник к очередному кувшину, отдышался и, посмотрев на меня, серьезно сказал: — … Думаешь, я тюльку травлю? Ракушки на уши клею? А для чего, ты думаешь, два галеона в порту продовольствием загружаются, да вербовщики по третьему разу злачные места прочесывают? Солдат для высадки и разведки набирают. С этой дракой среди благородных, кому трон жо. ой греть, опытных никто не даст. Каждый наперечет. А вот отребья не жалко. Сдохнут — туда и дорога. Главное, чтоб остров от демонов очистили. Служители Создателя четырех братьев своих на этот случай отряжают. Это я не просто так тебе говорю. Братуха у меня есть на «Звезде Конкисты». Он и шепнул. Они аккурат сопровождать пойдут.
Познакомились мы с амбалом просто и обыденно. Я зашел в припортовый кабак промочить горло свежим холодненьким пивом, что на осенней жаре в этих южных краях — блаженство неземное, а Кребино ввалился с толпой таких же, может, чуть помельче, «троллей». У них как раз случился маленький перерыв, вот они и спешили перевести дух, да пивка глотнуть… бочонок-другой. Подонок кабатчик не предупредил о том, что полностью свободный стол в углу заведения в это время обычно занимает эта самая артель портовых амбалов, а, может, нарочно не сказал. Публику хотел бесплатно повеселить. Тем не менее, Кребино спокойно прошел в угол. Его рука, вроде как, привычно потянулась сгрести мой ворот, но сжала всего лишь воздух. Правда, воздух не простой, а пропитанный ароматами кухни и свежего пива. С удивлением посмотрев на пустой кулак и на меня, отсевшего на шаг влево, он повторил попытку. С тем же результатам. В этот раз я вернулся на прежнее место. В глазах его вместо ярости я увидел детское любопытство и азарт. Когда еще несколько попыток не принесли ему удачи, он расхохотался, попытался хлопнуть меня по плечу, промазал, сел на скамью рядом и с восхищением сказал:
— А и верток же ты, точно обезьянка капитана Грумероса, — его сотоварищи одобрительно загудели и стали рассаживаться на лавки вокруг стола. Сравнение с этим животным прозвучало так искренне и доброжелательно, что я никакой обиды для себя в этой фразе не усмотрел.
Больше никто не пытался вышвырнуть меня с насиженного места и, после кивка Кребино, артель приняла в свою компанию. Пара баек и веселых историй, подкрепленных бочонком доброго пива, сделали меня в светском обществе портовой аристократии совсем своим. Благо, в славном городе Лиссаго моя внешность никого не удивляла и не заставляла морщиться, поскольку встречались здесь личности самые экзотические, в сравнении с которыми мое лицо — эталон утонченного аристократизма. Для прогулок одевался я в старую, еще из Барска, одежду, аккуратно заштопанную и выстиранную в замке Азильяроса. До этого надевать ее не приходилось — Мирасель столько всего накупила, что со мной в багаже ехала пара комплектов ни разу даже не надеванных костюмов. Шпагу я оставлял в особняке, где остановилась сеньорита, и брал с собой только кинжал, да несколько метательных ножей, которые прятал под одеждой. Таким образом, выглядел я небогатым наемником-простолюдином, судя по небольшому акценту, то ли с севера Конкисты, то ли с юга Галлитии.
Две недели мы в этом городе, а я все не могу насмотреться на океан и корабли. Думал даже, не заразился ли я от некоторых друзей из Барска, бредивших морями, океанами, экзотическими странами, пальмами, попугаями и знойными красотками. Они, наслушавшись нашего географа и начитавшись романов — не тренировкой единой жив барс, ничто человеческое ему не чуждо — прямо спать не могли, обсуждая достоинства кораблей с прямым, косым или комбинированным парусным вооружением. Я даже не прислушивался к их горячим спорам, чтобы не засорять мозги бейдевиндами, бакштагами, шпангоутами и прочими такелажами. Для меня все это не представляло тогда никакого интереса. Другое дело — лес, где каждая былинка — живая. Войди. Проникнись. Стань частью его. И такая мощь будет тебе дарована, такое счастье, восторг и здоровье, какое не найдешь более нигде в мире. Мнение пришлось переменить, когда увидел океан воочию, а не на картинке в книге. Так и застыл холодцом в миске, пораженный его величием, мощью и, на миг показалось, огромной нечеловеческой мудростью.
Город и порт Лиссаго располагались на берегу обширного залива, отсеченного от океана двумя высокими скалистыми мысами. Они почти замыкались в кольцо, оставляя не очень широкий проход в бухту. Небольшие форты, вооруженные крупнокалиберными пушками, стерегли город от враждебного флота. Берег в этом месте полого спускался к океану наподобие гигантской чаши, поверхность которой вся была застроена двух и трехэтажными домами из белого известняка или мрамора. Черепичные крыши в большинстве своем были выкрашены в красный цвет. Возле каждого дома обязательно росли плодовые деревья. Хотя бы одно или два. Издали вся эта картина — синь залива, красно-белые дома, утопающие в зелени — представляла собой фантастически прекрасное зрелище. Дорога проходила как раз по оконечности восточного мыса, и с его высоты все было прекрасно видно. Не один я остановился тогда полюбоваться открывшимся видом. Те, кто здесь раньше бывал, тоже не отказали себе в удовольствии снова впитать в себя мощь океанских волн и вдохнуть воздух, насыщенный свежими, для меня незнакомыми ароматами. Нотка гниющей рыбы и тины добавляла… в общем, ничего она не добавляла. Главное не очень портила общее впечатление.
Сеньорита поселилась, как обычно, в лучшем трехкомнатном номере дорогой гостиницы, ставшем ее временной штаб-квартирой. Нервное напряжение в предчувствии близкой развязки достигло своего предела. Встречи со знатью практически прекратились. Скорее всего, с кем было можно и нужно, переговоры уже состоялись, интрига приблизилась к своей кульминации, осталось дождаться результата. По себе знаю — ожидание выматывает иной раз больше самого трудного действия. Для меня работы почти не было — изредка сопроводить сеньориту в город, да иногда поприсутствовать на редких приемах и встречах с представителями благородных семей государства. Много свободного времени в столь прекрасном городе на берегу океана могло бы доставить уйму необыкновенных впечатлений и удовольствий. Я честно пытался эту уйму получить, но… никак не мог заставить себя начать беззаботно веселиться и радоваться хорошо оплачиваемому отдыху. Со всей очевидностью мне стало ясно — служба подходит к концу, и не сегодня — завтра придется принимать какое-то решение. Настала пора хорошенько подумать о будущем. Головой, которая на плечах. А не головкой, что ниже пояса. Остаться я не мог — барсы не служат иностранным подданным. Монархам тем более. А сеньорита либо относится к высшей знати, либо… претендентка на трон. За это говорит многое. И то, что она Мирасель, а не Росситера, ничего не значит. Имя могло быть изменено. Или у монарха не одна дочь. Почему-то мне казалось, что девушка не поедет в Барск, добиваться согласия старшин на наш брак. Уж очень многое, если не всю свою жизнь, все свои надежды и мечты, вынуждена будет она оставить. Фактически предать себя и тех, кто ей поверил. В таком случае, а чем я(!) готов пожертвовать? Готов ли ради девушки уйти из клана? Что для меня дороже — Мирасель или клан? Родители, друзья, наставники, избранный путь воина-барса или прекрасная девушка, которая, возможно, меня любит (нет у меня опыта в этих вопросах), но явно уважает только за силу и воинское искусство? Попытайся я с ней обсудить философию стоиков, и шок у красавицы обеспечен. Останется ли при этом любовь — неизвестно. Как ни отодвигал я честный ответ самому себе, но, все же собравшись с духом, признал — из клана я не уйду. Я не смогу предать свой путь и годы тяжелого, часто опасного, труда по совершенствованию воинского мастерства, зачеркнуть прежнюю жизнь и начать ее заново обеспеченным мужчиной в тени властной и сильной женщины.
Может то, что я чувствую по отношению к Мирасель — не любовь? Во всяком случае, ничего похожего на измышления поэтов и рассказы женатиков. То есть похожего много, а вот главного — сжигающего жара страсти, слиянья душ и упоенья чувств — сколь ни искал, не нашел в себе. Может быть я и правда — дикарь неотесанный, троглодит пещерный? Чурбан бесчувственный?
Нет. Не так. Я скучаю по Мирасель, когда долго ее не вижу. Она главная героиня моих снов и мыслей. И жар страсти мне не чужд, но… как бы это сказать… разжигает его, в основном, она. Я — ведомый в нашей паре, за исключением постели, но и там я все равно ведомый, поскольку не могу получить удовольствие, если моя партнерша не отвечает взаимностью. Бывало несколько раз так, что у сеньориты случались (и не раз, следует признать) трудные дни, когда она прямо засыпала на ходу, устало отворачивалась к стенке, но всегда предлагала мне: «сбросить напряжение, пока она немножечко поспит». Пару раз я воспользовался женской добротой, однако… очень это было похоже на поход в туалет — кончил дело, дыши свободно.
Душа ныла, как больной зуб, на сердце было тяжело и тоскливо, но за все это время я так и не смог придумать ничего приемлемого. Ходил на берег океана, где под его мерные, успокаивающие вздохи и ритмичные прыжки солнечных или лунных зайчиков медитировал часами. Заливал тоску в кабаках хорошим пивом, предпочитая это делать в компании Кребино, подгадывая время его полуденного отдыха. Я не убегал от проблемы — сам себе я мог признаться, что все уже давно решено.
За время знакомства Кребино и его артель совместными усилиями помогли мне избавиться от аталийского акцента, поставив вместо него местный непередаваемый говор: «Таки не скажю за всюю Лису (Лиссаго), но не стоит размазывать манную кашю по чистому столу» — где-то так. Говор был причудливой смесью многих языков и наполнен настоящим, искренним и разудалым юмором. Привыкнув видеть меня в компании портовой аристократии (кто бы мог подумать, что простой грузчик может быть аристократом… хотя бы в этом небольшом мирке), местные воры и налетчики весело кланялись мне и не пытались обидеть. Правда, один раз небольшая банда, всего-то человек пять, попыталась это сделать, когда я поздно ночью возвращался домой. Они заступили мне дорогу в узком переулке и я даже успел обрадоваться предстоящему развлечению, как главарь, приглядевшись ко мне, вдруг спросил:
— Ты таки Дит? Кореш нашего Кребино?
— Он самый. Это что-то меняет?
— Таки да… Мы не трогаем корешей хороших людей. Их таки мало осталось, а кореш может быть тоже хорошим человеком. Вы со мной согласны?
Какое ему дело, согласен я или нет? Но, тем не менее, эта философия была мне отчасти близка.
— Согласен. Что ли, я не понимаю?
— О! Семиотис, глянь. Наш человек. Прости, братан, мы отваливаем.
Ну вот. Разминки не получилось. А так хотелось кого-нибудь прибить — может, удалось бы хоть чуть-чуть приглушить тоску.
Как говорил классик философского реализма: «Слова, слова, слова».
Другой изрекал: «Дела, дела, дела!».
А мне впору взвыть на луну: «Мысли, мысли, мысли!».
Утром меня предупредили, чтобы к полудню я был на месте. Ожидалась делегация от герцога Васкоза. На месте, так на месте. Настроение чем дальше, тем больше становилось мрачно-меланхоличным. Я пока не набрасывался на трактирных слуг с намерением покусать за косой взгляд или медленно выполненное распоряжение, но был на грани. Они это чувствовали и старались не попадаться на глаза.
К полудню объявили о прибытии послов. Мы с Мирасель и братом Зорвесом — в этот раз он обязательно хотел присутствовать — прошли в приемную комнату. Девушка села в кресло рядом с окном, служитель Создателя встал слева от нее, а я занял позицию справа и ближе к двери. Старик, представитель герцога, вошел один, покосился на меня, помедлил и решительно направился к Мирасель, остановившись в двух шагах от кресла.
— Сеньорита, — вежливо поклонился он. — Как видишь, я один и не вооружен. Твой охранник может убедиться в этом. Далее я желал бы, чтобы нас оставили одних. Клянусь, против тебя я ничего не злоумышляю. У меня есть послание от моего сеньора, которое предназначено только для твоих ушей.
— Брат Зорвес — мой ближайший советник. Телохранитель не понимает конкистос и не отличается умом. Ты можешь смело говорить здесь, не беспокоясь о соблюдении тайны.
— Если ты столь уверена, то-о-о… Речь пойдет отчасти о твоем телохранителе.
— Чем не устроил твоего сеньора мой телохранитель? — съязвила Мирасель.
— Первым делом ты должна его убрать, — совершенно серьезно произнес посол.
— Убрать?! С чего бы это? Или он мешает убийцам герцога добраться до меня? В любом случае я сама решаю, что мне делать первым делом, что вторым, а что не делать вовсе.
Пару секунд они поборолись взглядами, и первым сдался посол.
— Мой сеньор не имел в виду убийц, — напряженно начал вельможа. — Мой сеньор имеет к тебе предложение, которое предполагает это.
— Может, есть смысл начать именно с предложения твоего сеньора, а не с моего, признаю, очень хорошего охранника? А?.. Я жду, — угрожающе сказала Мирасель, не отводя взгляда от старика.
— Хорошо. Предлагаю сначала выслушать предложение герцога, — гордо вскинув голову, всем своим видом показывая, что он-то как раз против, старик, наконец, озвучил то, зачем его послали. — Мой герцог предлагает руку и сердце своего среднего сына, каковой будет принимать участие в управлении Конкистой на правах принца-консорта там, где сочтет нужным, государыня. По условиям соглашения, буде таковое принято, вся власть в государстве незамедлительно перейдет первому же ребенку, родившемуся в результате этого брака, независимо от пола, по достижении им совершеннолетия. В этом случае герцог Васкоза отказывается от борьбы за трон, что позволит избежать кровопролития и существенного ослабления страны. В случае отказа он готов бороться до конца и поднять все силы, подвластные ему. И еще… моего сеньора тревожит твой телохранитель. Он осведомлен — о, не переживай, только он и я знаем истину — о несколько… чересчур близких ваших отношениях. Так вот. Герцог забудет, что было и не расскажет сыну, если означенный телохранитель исчезнет. Навсегда. Согласитесь, это очень либеральные условия.
Глаза Мирасель гневно сверкнули и яростный отказ (мне так показалось, во всяком случае) готов был сорваться с ее языка, как холодным душем пролились слова брата Зорвеса:
— Я просил бы сеньориту не принимать решения скоропалительно.
— Я уже все решила! — запальчиво вскрикнула Мирасель и гневно, словно двумя острыми шпагами, вонзилась взглядом в глаза служителя.
— Я попрошу сеньора посла позволить переговорить нам наедине.
Посол молча поклонился, но не ушел. В этом государстве веками провозглашалась открытость королевской власти, и разговоры монарха наедине происходили, как правило, в ближайшем алькове или у окна, где окружающие могли его видеть, но не могли слышать, о чем идет разговор. Брат Зорвес отвел девушку к дальнему окну. Она встала лицом ко мне, служитель спиной и они тихо заговорили на конкистос.
— Сеньорита. Мирасель. Ты всегда была умницей. Подумай хорошенько. На чашу весов брошены жизнь одного, пусть незаурядного, охранника, и тысячи жизней твоих подданных. Кровавая резня существенно ослабит королевство, которое может стать легкой добычей врагов.
— Но я люблю его. Я знаю, что для тебя тоже не секрет наши отношения. Понимаешь, я встретила настоящего мужчину, способного влить свежую кровь в загнивающий род нашей династии, и не намерена от него отказываться.
— В тебе говорит собственница, — мягко возразил ей Зорвес. — Подумай, сколько еще мужчин, не менее, а, я уверен, более достойных, тебе встретятся. Отдай одного и получи целый мир! Мирасель. Ты всегда отличалась умом и практичностью. Подумай. Он или страна? Неужели благополучие твоих подданных для тебя ничего не значит, а твоим умом властвуют женские инстинкты?.. Если так, то я оч-чень в тебе ошибался.
— Я сделаю его бароном и он будет принцем-консортом чисто номинально, — глаза Мирасель наполнились слезами, бриллиантовыми каплями стекающими по матово-бледным щекам.
— Это невозможно, — мягко и увещевающе, продолжил служитель. — Ты это сама понимаешь. Вспомни, сколько баронов, баронетов и графов согласились тебя поддержать, питая призрачную надежду на то, что ты, став королевой, выйдешь замуж за одного из них. За них самих, их сыновей, внуков или братьев. С любым решением они готовы смириться, но стоит тебе назвать своим мужем безродного иностранца, как они немедленно от тебя отвернутся и перейдут в лагерь герцога. Твои шансы удержаться на троне станут меньше, чем призрачны. Ты это понимаешь?.. Я вижу, что понимаешь, но боишься признаться самой себе. Пусть этот парень неоднократно спасал тебя. Мне он тоже очень симпатичен. Но в этом его долг. За это ему платят. Кстати, я взял на себя смелость перевести на его счет десять тысяч золотых драконов. Плата за охрану, премия за спасение твоей жизни и компенсация за… ты понимаешь, за что. Он уже богатый человек. Сам способен купить баронство, где-нибудь на границе…
— Зачем мертвому деньги? — с горечью сказала сеньорита.
Это сказало мне лучше всяких слов, что решение, исходя из высших соображений, уже принято Мирасель. Брат Зорвес тоже все прекрасно понял и, улыбнувшись с облегчением, бодро пообещал.
— Я же не сказал, что Дит будет убит. Надо же — в рифму получилось. Дит — убит. Так вот. Нам совсем не нужно навлекать на себя гнев барсов — у них хватит сил добраться до любого монарха ради мести. Нет. Я обещаю тебе, что Дит уйдет добровольно и это можно будет с полным правом подтвердить даже под обручем истины. Доверься мне… твое королевское величество Мирасель II.
— Ты не понимаешь. Я — беременна.
— От него? — уточнил Зорвес.
— От него, — с вызовом ответила Мирасель. — Ты меня осуждаешь?
— Нет. Это был твой выбор. А в беременности ничего страшного, — подумав минуту, выдал служитель. — Поскольку гильдия магов на твоей стороне, целители помогут. Немножко приостановят процесс созревания плода, а потом объявят ребенка сыном Сифъяроса, твоего будущего мужа. Так все будут довольны. Надеюсь, ребенок не унаследует… разум и внешность отца?
— Мне кажется иногда, брат Зорвес, что мы оба ошибаемся и Дит не так уж глуп, как мы думаем. Порой он так смотрит на меня, что я чувствую себя раздетой. Не в смысле голой, а так, словно все мои мысли для него не секрет. У меня иногда возникает впечатление, что все он понимает, и даже иногда лучше нас… но ему просто не интересны наши интриги… Что это? Наваждение?
— Что бы это ни было, но это только подтверждает необходимость что-то с ним делать. Не беспокойся, я все продумал. Завтра его уже не будет.
Мирасель не ответила. Утирая платочком слезы, она стояла, отвернувшись к окну и молча смотрела вдаль, хотя виды открывались не очень-то живописные.
Ну вот и все:
Что я почувствовал в тот момент? Облегчение и печаль. Мне жаль было расставаться. Мирасель была красива, страстна, властна и заботлива. Она наверняка станет хорошим правителем. В том числе и потому, что смогла пожертвовать своими чувствами ради долга перед своими гражданами. В то же время я не представлял себе, как быть, если бы пришлось самому говорить о необходимости расстаться, когда придет время. Я боялся женских слез, упреков в неблагодарности, предложений титулов, денег и званий… Долго готовился к трудному разговору. Не скрою, нервничал и переживал. Сложившаяся ситуация все расставила по своим местам без моего участия, чем существенно упростили мою задачу.
Ну что ж. Значит, завтра. Если брат Зорвес, как он говорил, а служители Создателя никогда не лгут, уже перечислил мою плату и даже более, чем в четыре раза превышающую оговоренные условия, то меня здесь больше ничего не держит… кроме Мирасель. Я не мог уйти, не попрощавшись с девушкой, сделавшей для меня очень много хорошего, подарившей свою любовь и нежность. Пусть ненадолго, но помнить дни, проведенные в Конкисте я буду всю свою жизнь. Поэтому я отложил свой отъезд до утра. Как там собирался поступать со мной брат Зорвес, я не знал. Вероятно, планировал добиваться моего молчания с помощью самых страшных магических клятв. Он, по-видимому, не знал, что барсы не были бы барсами, если бы не умели хранить тайны своих клиентов без всяких дополнительных клятв. Это, в числе прочего, входило в стоимость услуг.
Подготовив все к отъезду, то есть, собрав все свои вещи и уложив их как можно компактнее, я, наконец, за бесценок продал трофеи, следовавшие за мной с памятного боя на пути из Вармока в ожидании лучшей доли, то есть цены. После торга лиссагский скупщик, плюнув, сказал, что если он еще раз со мной свяжется… да лучше сожрет свои пейсы. Тем не менее, мешочек с золотом приятно оттягивал пояс, а мысли о сумме на счету в банке несколько примиряли с разлукой. Все-таки, наверное, я — троглодит бесчувственный.
В нашу с ней последнюю ночь я… да что говорить. Моя душа плакала кровавыми слезами, прощаясь, хоть это и не к лицу воину, тем более, барсу, а тело и интуиция действовали. Я чувствовал, что и девушка прощается со мной навсегда. Мы словно обезумели, пытаясь получить друг от друга все, что можно, на годы вперед. Мне хотелось соединиться с ней всем телом, всей душой, растворить в себе и раствориться в ней самому. Словно обжора, голодавший месяц и, наконец, добравшийся до деликатесов, мы насыщались и не могли насытиться. Под утро я чуть не пропустил момент, когда еще немного и стало бы поздно. Сладострастные судороги уже почти непрерывно сотрясали усталое до изможденности тело Мирасель. Торопливо напялив штаны, я бросился за братом Зорвесом. На мой бешенный стук он выглянул в коридор и, увидев мои глаза, торопливо накинул на себя мантию и рванул в спальню Мирасель. Там он сразу подбежал к столику с дежурными эликсирами, укрепляющими, успокаивающими, универсальными противоядиями и прочими зельями, хранящимися на всякий случай в полной готовности. Схватив склянку с сильным успокаивающим, он накапал в бокал полуторную дозу, немного разбавил слабым вином и скомандовал:
— Теперь держи ее и помоги влить лекарство.
Я крепко обнял девушку, гладя волосы и монотонно бормоча всякую чушь. Это, бывает, тоже неплохо помогает в таких ситуациях. Брат Зорвес умело — чувствуется опыт в подобного рода делах — напоил девушку и дрожь ее тела постепенно стала стихать. Минут через пять она уже совсем успокоилась и тихо всхлипывала, уткнувшись в мою грудь. Я держал ее на коленях, баюкал, как ребенка, целовал и продолжал бормотать успокаивающие слова.
— Успокоились? — устало и обреченно спросил служитель, усевшись в кресле напротив нашей парочки. — Это же надо было до такого дойти. Совсем у вас мозгов нет. Ну, Дит-то ладно. Может, и нет у него ума, но ты-то… Мирасель?! Ты-то умная девушка. Как могло так получиться? Ты чуть не довела себя до любовной комы?! Ка-а-а-ак, скажи мне?! Не налюбились еще? Ты понимаешь, что на всю жизнь могла оказаться привязанной к единственному мужчине?
— Я… я не знаю, — уже более-менее спокойно сказала Мирасель, все еще не желая покидать мои колени.
Зорвес встал с кресла, подошел к столику с напитками и фруктами, отвернувшись от нас, налил бокал вина, который немедленно влил в себя. Затем наполнил еще два бокала тем же вином и подал нам с девушкой.
— Вот. Выпейте. Вам это необходимо сейчас. И, Мирасель. Слезь, наконец, с парня. Хватит вам на сегодня любви. Живо лезь под одеяло, пей вино и спать. Не посмотрю, что ты сеньорита выпорю, как простую служанку.
Несмотря на грозные слова, видно было, насколько как-то по-отцовски он любит девушку и очень волнуется за нее. Мирасель это тоже понимала, поскольку тихонько хихикнула и змейкой скользнула с моих коленей под одеяло, умудрившись не пролить ни капли. Она выпила и отдала пустой бокал служителю. Тот взял и с ожиданием посмотрел на меня. Я вспомнил о своем бокале, который так и грелся у меня в руках, и, не желая никого задерживать, залпом выпил.
Холод помог преодолеть первый натиск отравы и я не сразу потерял сознание. Однако тело не слушалось и я, как сидел, так и рухнул поперек кровати. Все быстрее проигрывая в борьбе с ядом, я смутно, словно сквозь подушку услышал вскрик Мирасель.
— Что случилось?! Зорвес, что с ним?
— Спокойно, девочка моя. Спокойно. Все идет, как должно.
— Но ты же поклялся не причинять ему вреда!!
— А я и не причинил! Он немного поспит, а проснется далеко-далеко отсюда.
Больше я ничего не слышал, не видел и не чувствовал. Сознание капитулировало перед зельем.
Проснулся — именно так я воспринял свое состояние — хорошо отдохнувшим и здоровым. Вот только помещение, в котором состоялось мое пробуждение ни на что, виденное ранее, не было похоже: гамаки вдоль стен, небольшие сундучки возле каждого и кругом сплошное дерево. Было сумрачно и пустынно. Рассеянный свет пробивался через небольшие оконца, но кроме серой мглы за ними ничего больше видно не было. Комната странно покачивалась и поскрипывала. То, что это вытворяет именно она, а не я нахожусь в состоянии качки, определялось хотя бы тем, что я не был пьян и чувствовал себя очень неплохо. Последние воспоминания тоже никуда не делись — последняя ночь с Мирасель, брат Зорвес, отравленное вино… В сундучке под моим гамаком оказались все мои вещи, в том числе и подаренные девушкой. Оружие, аккуратно начищенное, тоже было на месте.
Главный вопрос, который занимал меня в данный момент — это где я и в каком качестве? Для прояснения надо было выйти из помещения и расспросить аборигена. Однако абориген в лице капитана пехоты королевства Конкиста предстал передо мной сам. В комнату вошел жилистый мужчина лет тридцати. На нем была надета кираса и шлем. Длинная шпага висела на левом боку, тонкий кинжал на правом.
— Ну что, выспался, сэр? — с веселой ехидцей спросил он.
— Да. Благодарю. А не мог бы ты сказать, где мы находимся?
— О. Это все спрашивают… когда проспятся. Что, и не помнишь как подписывал офицерский контракт?
— Какой контракт? — в полном недоумении спросил я.
— Ну, все ясно, — захохотал капитан. — Однако же и здоров ты пить. Контракт на службу офицером, командиром полусотни десанта, в походе к острову гипербореев. А находимся мы на славном галеоне «Благословение Конкисты» и уже полдня как в океане. Движемся с помощью Создателя по предначертанному пути в указанном направлении.
Я только теперь понял, в чем заключался план брата Зорвеса отправить меня далеко-далеко. Мало того. Я понял, что шансов выжить в этом походе лично у меня ничтожно мало. Скорее всего, от пехоты не ждут возвращения. С нами, вероятно, отправлены маги, которые должны будут с помощью своих магических приемов донести до королевы, что происходит на острове. Возможно, кто-то из солдат или даже офицеров станет «глазом мага» и передаст на борт галеона, что увидит и услышит. А нас всех заранее похоронили. Что мне оставалось делать? Только ждать и готовиться.
Я сразу поверил капитану. Он, наверняка, мог бы предъявить мне контракт с моим отпечатком пальца «тиснутым собственноручно» в присутствии двух свидетелей, подтвердивших добровольность соглашения. Внешне я оставался спокойным. Самоконтроль и еще раз самоконтроль. Никто не увидит моей обиды и ярости. Здесь никто не виноват в моем контракте. Нет здесь виноватых! Сами, явно, такие же, как я, «добровольцы»… по большей части. Мирасель я не осуждал… почти. Однако могла бы и поинтересоваться у брата Зорвеса подробностями его подлого, не побоюсь этого слова, плана. Но сам-то служитель… Казался мне порядочным человеком, неспособным на подобную гадость. Ему достаточно было со мной поговорить. Честно разъяснить ситуацию и всё. На слово барса он мог бы положиться, как на слово самого Создателя, но он предпочел иной путь. Может быть, с его точки зрения, это и не подлость, а великодушный поступок и великолепный выход из положения, но с моей — далеко не так. Мы все в ответе за свои действия и бездействия. Он всего лишь ошибся, но мне очень даже возможно поломал всю жизнь, если она у меня еще будет после похода. Жизнь! А вот назло интригану — выживу, вернусь и «душевно» с ним пообщаюсь. Пообщаюсь так, что он тысячу раз подумает, прежде чем найдет другому подобный выход из положения. А пока необходимо сосредоточиться на первой части плана. То есть элементарно выжить.
— Ну что? Очухался? Осознал? С кулаками и зубами на меня бросаться не будешь? — спросил капитан, дав мне время привыкнуть к новому положению дел.
Я отрицательно помотал головой — не буду. Скрывать знание конкистос и прикидываться дурнем тоже не буду. Не перед кем, да и не к месту. Как не буду назло брату Зорвесу рассказывать своим невольным, в большинстве своем, сослуживцам историю моих отношений с их королевой. Все равно никто не поверит. Вряд ли здесь кому-либо интересна болтовня смертника. Наверняка, как это часто бывает в такой ситуации, каждый второй висельник на этом корыте — младший принц, тайно доставленный сюда, чтобы скрыть от мира душераздирающую семейную тайну. А каждый первый — подло обманутый честный труженик, что, кстати, вовсе не исключалось.
— Церемонии разводить не к месту, поэтому представлюсь сам. Баронет Илькосо, капитан королевства Конкиста, командир десанта на остров гипербореев, — он поклонился и весело взглянул на меня. — Тебе представляться нет нужды. Я знаю, что ты сэр Дит, лейтенант гвардии, возмечтавший подвигов и славы, посему отпущенный принцессой Мирасель для участия в десанте. Назначен командиром полусотни. Кстати, поскольку ты очнулся последним, тебе выбирать уже не из кого. Весь десант — это пятьсот человек, набранных из подонков портового общества. Триста на нашем галеоне и двести на соседнем. Кроме тебя здесь есть еще трое дворян-«добровольцев». Все они старше и гораздо опытнее тебя, поэтому назначены командовать сотнями. Тебе предстоит стать заместителем командира третьей сотни. Она у нас самая проблемная — первые два офицера отобрали себе лучших, а в третью попали все остальные. Так что, имея тебя как бы в резерве, на военном совете я приказал принять решение об усилении этой клоаки еще одним офицером, хоть и молодым, но из самой гвардии.
Он говорил исключительно вежливо и доброжелательно, но чувствовалось, что почему-то недолюбливает гвардию и не знает точно, но догадывается, с какого такого перепугу я, предположительно гвардеец, согласился на это смертельно опасное задание. Человек он был веселый, ехидный и прямолинейный вплоть до грубости. Может быть, в том числе и поэтому его военная карьера пошла по столь неэффективному пути.
Илькосо в полном соответствии с моим представлением о его характере спросил, не стесняясь, прямо в лоб:
— Что, парень, обрюхатил дочку графа какого-нибудь? Ее родичи не согласились с таким положением… хм… вещей, да и нафиг им сдалась нищая родня? Они, недолго думая, подсыпали тебе в вино какую-нибудь гадость и в результате — ты здесь. А несостоявшаяся родня, небось, срочно выдает доченьку замуж, выплатив жменю золота целителю, чтоб временно скрыл беременность от будущего мужа. Вот будет барончику или графчику счастье, когда его сынок родится похожим на питекантропа… Да, ты не обижайся. На правду не обижаются. Ведь верно? — примирительно сказал капитан, заметив мою реакцию на его слова. — Тем более, я лично против твоего облика ничего не имею. Но рассказал я верно? — с любопытством спросил он.
На удивление, он очень правильно просчитал мою ситуацию. Если она была не точна в деталях, то абсолютно правдива в главном.
— Где мне с такой рожей баронесс охмурять? — буркнул я в безуспешной попытке откреститься от предложенного сценария.
— Да, ладно, Дит, — снисходительно отметил мои беспомощные барахтанья капитан. — Я уже не пацан, чтобы не знать — бабы оценивают мужиков отнюдь не по морде лица, каковая может быть один в один обезьяньей. Им интересно то, что ниже пояса… причем сначала сзади, как ни странно, а потом спереди. Инстинкт, понимаешь, у них такой — сильные дети могут быть только от сильных мужчин. К тому же «с лица воду не пить» и «ночью все кошки серы». А уж если ты умеешь говорить красивые и ласковые слова, то любая через минуту сочтет твою личность самой привлекательной в мире. Поверь моему опыту. У меня есть приятель. По сравнению с ним — ты светозарный помощник создателя, но стоит мне познакомиться с девушкой, как через день-другой, она уже меня не помнит, а за другом бегает вприпрыжку. Я ему завидую белой завистью! Даю честное слово!
Он улыбнулся и поднял правую руку к плечу ладонью в мою сторону, словно клялся в суде.
— Сейчас как раз начинаются строевые занятия в твоей сотне. Пройди на шканцы и представься своему командиру. Что тебе предстоит делать, он уж сам определит. Да. Еще кое-что. Настоятельно рекомендую постоянно ходить при оружии и в кольчуге. Все твое имущество в сундучке у твоего гамака. Народ здесь собран не самый мирный. Могут в темном углу и… — он провел ладонью по горлу и закатил глаза, высунув при этом язык. — Ты меня понял? Офицеров у нас и так некомплект. Не хотелось бы из-за подобной чепухи сократить их численность.
Все мое имущество, действительно все, до последней нитки и иголки, находилось в сундуке, в том числе и подаренное Мирасель. Споро переодевшись и вооружившись, как советовал Илькосо, я вышел на палубу полюбоваться природой, закатом и… толпой головорезов, кое-как выстроенной посередине палубы. Кажется, это и есть шкафут… или шканцы. Собственно, мне глубоко зелено правильное название — главное, другой толпы не наблюдается, стало быть это и есть нужное мне место. Перед подобием строя прохаживался высокий и тощий, словно после длительной голодовки, дворянин в сияющей начищенной кирасе, шлеме, поножах и поручах с длинной шпагой и дагой на поясе. Пара десятков до зубов вооруженной королевской морской пехоты стояли отдельно в полной готовности придти на помощь офицеру и обеспечивали порядок.
Я, проявив догадливость, понял, что это и есть мой командир, подошел к нему и представился:
— Сэр Дит. Направлен в твое распоряжение.
— Сэр Хуанеро.
Узкое, похожее на лезвие секиры, лицо офицера было довольно примечательным. Маленькие, близко посаженные глаза. Огромный «орлиный» нос. Тонкие, в нитку, губы. Пышные черные усы и аккуратная бородка-эспаньолка. Через всю правую щеку от угла рта и почти до виска тянулся безобразный рваный шрам, придавая Хуанеро вид настоящего разбойника под стать отряду. Два дула пистолей его злобных глаз вперились в меня и живо прочесали всю фигуру от хво… э-э-э… с ног до головы. Взгляд был тяжелый и не страдающий излишним дружелюбием.
— Через два часа обед. После подменишь меня на занятиях. Сейчас — свободен, — пролаял он, резко повернулся к строю и зычно скомандовал: — Построиться в шахматном порядке. Мечи наголо. Изучаем рубящий удар в голову. Делай, как я.
Ничего интересного для себя в примитивной технике боя, которой предстояло худо-бедно поднатаскать десант за четыре с половиной недели плавания, я увидеть не ожидал, поэтому равнодушно отвернулся и отошел в сторонку. Зря время терять тоже не хотелось, поэтому решил немного размяться. Как раз до обеда.
Я разделся, оставив только портки. Вещи сложил рядом с фальшбортом и начал отрабатывать привычный комплекс. Разогрелся. Выполнил полный набор базовых связок боя без оружия. Провел схватку с воображаемым противником. С одним. Потом с двумя и, наконец, с группой. Затем взял оружие и перешел на отработку приемов для шпаги в сочетании с дагой. Время летело незаметно. Морской ветерок освежал, тень от паруса защищала от палящего солнца. Я все наращивал и наращивал темп. Когда основные движения были пройдены дважды, стал на короткие интервалы времени уходить в холод. Сложные, но предельно экономные движения, свист рассекаемого на пласты воздуха, прозрачный синеватый простор и живой, дышащий океан вызвали восхитительное чувство упоения и единения с миром. Безукоризненно совершив финальное движение — наставники вряд ли смогли бы придраться — я замер на палубе в позиции защиты.
— Браво, — ледяным тоном прорычал Хуанеро.
Оказывается, сотня во главе с командиром вместо отработки удара, таращилась на мою тренировку. Они были не одиноки — все свободные от вахты матросы и офицеры галеона, расположившись кто где: на вантах, реях, на палубе… — тоже не пропустили бесплатного развлечения.
Командир неторопливо подошел ко мне вплотную, неприязненно посмотрел и прошипел:
— Если ты, мальчишка, считаешь, что фехтования достаточно для командования отрядом, то ты глубоко заблуждаешься.
— Успокойся, — холодно ответил я ему, одеваясь. — Я не собираюсь претендовать на твое место. Карьера сотника этого «элитного» сброда меня не привлекает.
Пару минут он сверлил меня взглядом. В свою очередь я, в качестве ответной любезности, своими коловоротами постарался пробурить его лоб. И ничего у нас не получилось. То ли сверла оказались тупыми, то ли вращали мы их в неправильном направлении, то ли лбы крепкими.
— Обед, — рыкнул офицер, развернулся и стремительно ушел с палубы.
Капитан Илькосо подошел ко мне, положил руку на плечо, немного сжал и серьезно сказал:
— Хуанеро — хороший командир. Он много чего прошел и шрам свой заработал не в кабацкой драке, но характер у него сложный. Придется тебе, парень, научиться с ним ладить. Главное, он ненавидит выскочек и всегда ищет подвох. Ему постоянно кажется, что его пытаются подсидеть. Имей это в виду.
— Благодарю, сэр. Постараюсь не дразнить командира, но в случае чего, спуску ему не дам.
— Вот и хорошо. Для меня важно, чтобы ты первый не нарывался. Четыре недели — и мы дойдем до земли гипербореев, а в бою Хуанеро — совсем другой человек. Вот увидишь.
Четыре с половиной недели пролетели в непрерывных тренировках, и мы с командиром сотни практически не пересекались на сравнительно небольшом пространстве галеона. До обеда я занимался собой, то есть тренировался сам, пока Хуанеро обучал сотню. После обеда я его сменял и занимался с отрядом до вечера. Затем я снова тренировался, а командир допоздна засиживался в кают-компании.
Отряд кое-чему научился: мог держать строй, перестраиваться и применять пару-тройку приемов боя на мечах. В первой сотне двадцати самым понятливым выдали аркебузы и научили кое-как с ними обращаться. Во всяком случае, с высокой долей вероятности можно было надеяться, что снаряд полетит в сторону врага, а не в своих. Оружие было старое, тяжелое. Из каких пыльных закоулков арсенала его достали — даже не представляю. Эти миниатюрные пушки имели одно несомненное достоинство — крупный для ручного оружия калибр.
В ожидаемые сроки впередсмотрящими корвета из эскорта была обнаружена земля гипербореев и мы стали готовиться к высадке. Тренировки были отменены и все силы направлены на экипировку. Надо сказать, казна ощутимо сэкономила на снаряжении. Доспехи и оружие были явно той же давно прошедшей эпохи, что и аркебузы. Они, мало того, что изначально были не лучшего качества, еще и не раз побывали в боях. Короткие, дедовские, мечи были сделаны из дешевого железа, быстро ржавели и тупились. Кольчуги часто с дырами в самых неожиданных местах, а мятые и тоже иногда пробитые кирасы подсказывали идею вовсе от них отказаться, чтобы не питать иллюзии защищенности и не таскать на себе лишнюю тяжесть в такую жару. Лично мне в дополнение к собственному вооружению вручили два потрепанных, но исправных, пистоля с колесцовыми замками. К ним выдали два небольших кожаных кисета с порохом и пулями. Ключ от замков, с помощью которого они взводились перед выстрелом, мне посоветовали понадежнее прикрепить к поясу, поскольку его потеря сделает оружие бесполезным.
К полудню земля стала видна всем, кто хотел ее видеть. Кто не хотел, тоже не избежал этого зрелища, поскольку желания большинства «первооткрывателей» никто не спрашивал. Капитан галеона скомандовал десантирование, и партиями по пятьдесят человек матросы стали переправлять отряд на берег. Баркасы сделали по семь ходок, пока последние солдаты десанта вместе с небольшим запасом продовольствия и зарядов для аркебуз не были высажены на пологий берег бухты. На соседнем галеоне происходило то же самое.
В конечном итоге на берегу оказались пятьсот солдат, шесть офицеров во главе с капитаном Илькосо, два служителя Создателю и два молодых мага. Насколько я понял, эти маги будут глазами и ушами коллег, оставшихся на кораблях. Таким образом, даже если мы все до одного поляжем в этих землях, королева узнает, что с нами произошло.
Я переправлялся в последней партии и к тому моменту, как моя нога ступила на землю острова, вернулась разведка, отправленная командиром десанта. Капрал доложил, что видел разрушенный город, в точности, как описал спасенный моряк. В развалинах ни людей, ни демонов обнаружить не удалось.
Илькосо скомандовал выступление, отряды построились в походную колонну и неспешным маршем направились в глубь острова. Наша сотня шла замыкающей. Двадцать человек из ее состава шли в арьергарде. Другие сотни выделили головной и боковые дозоры. Все шли настороже. Я подсыпал на полку свежего пороха, аркебузиры держали наготове разожженные фитили. Удивительно, но ни один солдат даже не пытался выбежать из строя, чтобы набрать золотых монет и украшений, буквально валяющихся под ногами. Видимо, страх перед демонами, о которых живописали своим товарищам те, кто знал историю спасения моряка, был сильнее алчности.
Город действительно оказался пуст и мы беспрепятственно его миновали, хотя моя интуиция ясно подсказывала мне, что за нами наблюдают с совершенно недружественными намерениями. Сотни продолжали спокойно двигаться вперед по дороге, некогда мощеной большими гранитными плитами, а теперь почти заросшей травой и кустарником, пробивающимися сквозь стыки плит. За городом, начиная с окраины, рос смешанный лес. Его протяженность никто не знал, поэтому нам оставалось делать то, зачем нас сюда направили. То есть продолжать разведку.
Улучив момент, я поделился своими предчувствиями с Илькосо, но тот скептически посмотрел на меня и предложил зря не нервничать. Дескать, предчувствия — они сейчас у всех, в кого ни ткни. И каждый в душе считает наилучшим выходом для всех — вернуться обратно на корабли, да поднять якоря побыстрее. Тем не менее, страхи страхами, а дело надо делать, зажав волю в кулак. Я бы обиделся, да капитан смотрел на меня с таким искренним сочувствием, что я понял — будь его воля, он не взял бы меня в этот поход. Доказывать, что я барс, и мои предчувствия не просто страхи, было бесполезно. Дальнейшие попытки настаивать на своем могут привести лишь к обвинению в трусости. Я молча кивнул и вернулся к своему отряду.
К вечеру мы прошли лес насквозь, так и не встретив никого из разумных существ, и перед нами предстали новые развалины города. Это поселение было в несколько раз больше по площади ближайшего к бухте городка и значительно лучше сохранилось. И также никаких крепостных стен. Границы города обозначали дома, наиболее разрушенные именно на окраине. Дальше видны были лучше сохранившиеся здания, довольно обычной архитектуры. Некоторые даже сохранили в целости черепичные крыши. Довольно много окон поблескивало в лучах заката целыми стеклами. Хотя с того места, где мы стояли, весь город увидеть было невозможно и что там дальше — можно было только гадать.
Капитан принял решение на ночь глядя в развалины не соваться и разбить лагерь неподалеку. Стоянку оборудовали по всем правилам. Поставили частокол с двумя входами-выходами, выкопали ров и установили палатки. На эту ночь в караул была отряжена вторая сотня. Через каждый час, десяток охраны при входе сменялся следующим и так всю ночь. После плотного ужина я лег спать и без помех проспал до подъема. Никто на нас не покушался.
Утром после завтрака капитан направил в город разведку и стал дожидаться результатов. Все было тихо, но когда ни в оговоренное время — через два часа, ни в полдень, разведка не вернулась, он приказал нашей сотне в полном составе войти в город и выяснить, что с ней случилось.
— Ну, если только они забыли обо всем и занялись мародерством! Всех повешу! Никого не пощажу! Сэр Хуанеро. Приказываю произвести разведку города. Даю тебе в помощь всех аркебузиров. Одного мага и одного служителя Создателю. Через каждый час приказываю отправлять ко мне посыльного с сообщением, как обстоят дела.
— Сэр. А разве маги не смогут друг с другом поддерживать связь?
— Они смогут. Но так будет надежнее. Приказ ясен? Тогда исполняй.
Мы собрались, построились и выступили. Мне было поручено командовать двумя десятками арьергарда и всеми аркебузирами. Командир сотни хотел иметь огневое прикрытие при внезапном нападении. Быстро подготовиться к бою они не могли и стали бы балластом для основного отряда.
С каждым шагом тревога моя росла, но поделиться ею с Хуанеро я не посчитал нужным. Учитывая наши с ним отношения, он, скорее всего, просто не поверил бы мне, если не хуже. С него станется обвинить меня в трусости и паникерстве, а там и отстранить от командования. Тогда я вообще ничего не смогу сделать. Напрягая все свои способности, я сумел выделить три направления предполагаемой угрозы и приказал группе подготовиться к бою. Стрелкам проверить фитили и порох на полках оружия. При необходимости подсыпать свежий. Аркебузиров я выдвинул вперед. Один десяток наблюдал за домами вдоль улицы слева, второй — справа. Всем мечникам — поглядывать назад. Все, что мог я сделал. Отправиться самому на разведку и оставить свой отряд без командования нельзя, а из солдат Хуанеро уже и так выделил дозоры.
Однако столь стремительной и эффективной атаки я и предположить не мог. Когда отряд вышел на небольшую площадь, на него в полной тишине, как снег на голову буквально из всех щелей полезли… демоны. Ростом с обычного невысокого человека, они имели маленькие рожки на голове и хвост с шипом на конце, впрочем, почему-то прикрытый колпачком. Одеты в черные плащи, немного похожие на нетопыриные кожистые крылья. Вооружены дубинками, обитыми чем-то мягким и собственными, явно острыми, когтями. Они появлялись, словно прямо из-под земли, прыгали из оконных проемов и с крыш зданий. Быстрые и сильные, они продемонстрировали мастерство боя на много порядков превосходящее уровень даже королевского гвардейца, не говоря уж об отребье, собранном в это подобие десанта. Даже я не успел ничего понять, как основной отряд смешался с демонами и стал быстро таять под их ударами. Залп из огнестрельного оружия положил бы больше наших, чем этих тварей. Тем не менее, преодолев секундную растерянность, я заорал команды, которые мой отряд стал привычно выполнять. Аркебузиры установили на высокие сошки свои маленькие пушки, подсыпали пороху и замерли в ожидании следующей команды. Пехота получила приказ сбить строй и защищать стрелков с флангов. Мы как нельзя вовремя перегруппировались, так как в то же мгновение из здания слева выскочили трое демонов и бросились на солдат. Прорвать строй с наскоку им не удалось. Тогда они слаженно высоко — так человек не сможет — подпрыгнули и перемахнули строй, приземлившись уже внутри нашего маленького каре.
— Все вдруг! — проорал я новую команду.
Десятки четко развернулись на пол-оборота и демоны оказались в окружении стены щитов и частокола клинков.
— Атака!
Клещи из двадцати солдат и меня оказались демонам не по зубам. У них не было пространства для маневра и вскоре с ними было покончено. К сожалению, мы тоже понесли потери. Двое были убиты и четверо ранены. Из них один — тяжело.
В это время, практически полностью расправившись с отрядом, демоны с площади решили и нам уделить немного своего внимания. Судя по всему, ни молитвы служителя, ни магия не оказали существенного влияния на бой. То и другое оказалось бессильно против демонов. Может, магия была неправильная, может демоны, но маг первый рухнул под ударом дубинки, так и не нанеся никакого урона нападавшим. Служитель продержался чуть дольше. И то не за счет молитв, а исключительно из-за своего боевого мастерства. Его знак служителя — полумесяц на цепи — один раз даже хорошо зацепил одного из замешкавшихся демонов. Однако рану нанес как обычное, не осененное благодатью Создателя, оружие. Кстати сказать, кровь демонов по виду ничем не отличалась от человеческой.
Хладнокровно дождавшись, когда орда подбежит поближе, я скомандовал:
— Залп!
Грохот выстрелов, плотное облако порохового дыма, затянувшее улицу, дикий вой раненых демонов — великолепные декорации для героической гибели отряда. Даже жаль, что на кораблях не увидят этого. С гибелью нашего мага, подозреваю, прекратилась и непрерывная передача сведений. Я не тешил себя надеждой выжить в этом бою. Согласен. Также я думал во время нападения на лесной дороге, но здесь у меня было время оценить и проанализировать наше положение. Демонов больше чем нас и драться они умеют лучше нас, к тому же на своей земле. Основной отряд практически уничтожен, наш им на один зуб, а одному мне против таких врагов долго не продержаться. Даже если в лагере услышали грохот выстрелов, на помощь все равно придти не успеют. Боевое искусство демонов, хотя и было несколько иное — я видел, в частности, как они ловко используют хвост в качестве третьей руки — но вполне сравнимо с известным мне. Их уровень примерно соответствовал мастерству тринадцатилетнего барса. Таким образом, если с пятью-шестью я еще мог бы справиться, а в состоянии холода и с десятком, то против орды шансов практически не было. Холода мне на всех не хватит. Однако сдаваться я, разумеется, не собирался.
Когда перед самым нашим носом проявились из дыма фигуры демонов, я, практически не целясь, разрядил в них оба пистоля, выхватил клинки и без колебаний вошел в холод. Скольких я успел убить — не помню. Пять или шесть. Может, семь или восемь. Сколько-то ранил. Сначала осыпалась кольчуга, исполосованная когтями демонов. Потом куда-то отлетел шлем и… я так и не успел исчерпать весь лимит времени нахождения в холоде — одна из нескольких дубинок, брошенных сзади, влетела в затылок, погрузив сознание во мрак.
Очнулся я как-то сразу и немедленно все вспомнил. Бой, рожи демонов, туча черных плащей, словно крылья тварей бездны, затмевающие солнце, звон стали, хрипы поверженных врагов и соратников, схема боя, просчитанная в холоде и гарантирующая поражение шести целей с большой неопределенностью в конце расчета. Удар дубинки. Как же я так попался? Ведь схема включала в себя и вероятность метания дубинок. Наиболее вероятным, на мой взгляд, было предположение о том, что демоны тоже учитывали возможность уклонения, поэтому и метнули одновременно сразу несколько. И не точно в меня, а в моем направлении, охватывая приличную зону поражения летящими и вращающимися в разных плоскостях дубинками. Под удар одной из них я и попал. Однако слаженность их действий поражала. Думаю, очень не скоро люди захотят еще раз проверить на прочность гиперборейцев. Если демоны, конечно, те самые легендарные обитатели якобы затонувшего континента. Уж очень облик не похож на описания.
Вокруг меня слышался чей-то разговор. Вздохи, стоны. Проклятия. Я открыл глаза и огляделся: огромная клетка, битком набитая солдатами нашего десанта. Рядом со мной лежал капитан Илькосо и… маг, прикрепленный к нашему отряду на время проведения разведки в городе. Я думал — он погиб, а он, оказывается, был всего лишь оглушен.
Из уважения к офицерам нам предоставили мизерный кусочек пустого пространства, достаточный, однако, чтобы можно было лежать, вытянувшись во весь рост. Остальные могли только сидеть чуть ли не на коленках друг у друга или стоять. Я тоже встал во весь рост и сквозь толстые стальные прутья увидел, что наша клетка стоит на краю большой площади. Точно такие же клетки, также забитые пленными десантниками, стояли по периметру всей площади. Судя по размерам и плотного заполнения клеток, демоны не убивали солдат, а в первую очередь старались пленить воинов, что им полностью удалось. Больше на всем открытом пространстве ничего не было, за исключением возвышения из красного, полированного камня с пологими склонами, похожего на гигантскую сцену.
Вскоре зашевелился и открыл глаза маг, а вслед за ним капитан. Увидев меня, командир слабо улыбнулся и сказал:
— А-а, сэр Дит. Я рад, что ты жив. Правда, не знаю, надолго ли. Мне очень жаль, что я не прислушался к твоему предупреждению, хотя это вряд ли могло повлиять на ситуацию. Ты случайно не знаешь, что демоны будут с нами делать?
— Не знаю, капитан. Не думаю, что нас пригласили в качестве почетных гостей на день рождения местного владыки.
— Ты пытаешься шутить? — снова криво улыбнулся Илькосо. — Это хорошо. Молодец. Присутствия духа нельзя терять никогда. А вот мне страшно. И я не боюсь этого признать.
Я покраснел и признался, что мне тоже страшно, но вот так открыто говорить не могу.
— И правильно, — неожиданно похвалил мою «скромность» командир. — Ты еще не заслужил своими делами право признаваться в своих страхах, чтобы спокойно игнорировать мнение каких-нибудь тупорылых идиотов, которые не замедлят обвинить тебя в трусости. Храбрец от труса отличается только тем, что властвует над своими страхами, даже использует их себе на пользу.
Маг странно на меня посматривал, о чем-то усиленно думал, но в разговор не встревал.
Так мы просидели на жаре несколько часов. Двое легкораненых потеряли сознание и, пожалуй, вскоре должны были перейти в категорию тяжелых. Я попытался им помочь: остановил кровь, соединил разрезы, но для окончательного заживления резаных и колотых ран — видимо, от когтей демонов — не хватало многого. В первую очередь, моих и без того слабых сил. Но даже воды нам не дали — вместе с оружием отобрали и фляги.
Край солнца коснулся горизонта, и на площади началось движение. К каждой клетке подошло по десятку демонов. Пять встали с одной стороны, пять — с другой. На возвышение торжественно поднялся их главный — это было видно по одежде: черной, однако расшитой серебром, высокому, сравнительно с прочими, росту и позолоченным рожкам. Архидемон воздел руки к небу и что-то проорал на непонятном языке. Демоны у клеток торжествующе взревели и… слаженно покатили клетки к возвышению, закатывая их по пологому склону к центру, где стоял этот черный с серебром.
Главный величаво отошел от центра к кругу клеток, снова воздел руки и опять проорал какую-то тарабарщину. Откликаясь на его призыв, середина возвышения раскололась и две половинки со скрежетом опустились вниз, открыв глубокий колодец, из которого пахнуло страшным жаром. Клетки стояли на самом краю, и нам во всех подробностях было видно адское пламя бездны, бушевавшее глубоко на дне.
Снова вопль архидемона и задний край клетки слева от нас стал подниматься, в то время, как передняя ее стенка отвалилась вниз. Люди поняли, какая судьба им уготована. Они заорали, стали хвататься за прутья и друг за друга. Им не препятствовали, даже наоборот, как бы подзадоривали. Слова непонятны, но глумливые жесты демонов были довольно недвусмысленны. Край неторопливо поднимался, все увеличивая и увеличивая угол наклона пола. Вот уже те, кто был в середине, с отчаянными воплями посыпались вниз и исчезли в огне. Каждое падение сопровождалось небольшой вспышкой, после чего озеро огня моментально снова успокаивалось. До следующей жертвы. Несколько человек держались, сколько могли, за прутья, но демоны с хохотом стали быть дубинками по пальцам и вскоре бедолаги последовали за своими товарищами. Когда клетка опустела, ее просто оттащили назад, столкнули обратно на площадь и взялись за следующую. Твари опустошали их, последовательно двигаясь против солнца.
— Предлагаю не цепляться за прутья, подобно обезумевшим от страха животным, а с честью самим прыгнуть в геенну огненную, сказал капитан, встав рядом со мной.
— Согласен, — кивнул я головой.
Действительно. Нет смысла оттягивать неизбежный конец, хотя и говорил один древний философ на мертвом языке: «dum spiro spero» (пока дышу, надеюсь). Но здесь глупо было ожидать чудесного избавления. Следовало просто принять смерть достойно.
— Прости, сэр Дит, — услышал я вдруг тихий голос молодого мага. — Может, так немного легче будет умирать, но шансов выжить у тебя не было совсем, — мы с капитаном удивленно воззрились на него, взглядом требуя объяснений. — Дело в том, что нам, магам, перед отплытием был передан секретный приказ не допустить твоего возвращения в Конкисту. В случае успешного завершения экспедиции надлежало устроить тебе на обратном пути несчастный случай.
Предупреждая наши вопросы, маг быстро закончил.
— Я не знаю, почему и зачем был отдан такой приказ. Нас не поставили в известность.
— Ты, парень, видно здорово зацепил кого-то из крупных шишек, — задумчиво посмотрел на меня капитан, будто увидел в первый раз. — Впрочем, какое это теперь имеет значение?
Для меня имело. Мне стало еще тоскливее и обиднее умирать из-за подлых политических интриг правящей верхушки чужого государства. Нет, брат Зорвес! Я и с тропы Создателя тебя достану!
А вот и у нашей клетки край стал медленно подниматься. Передняя решетка с гостеприимным лязгом распахнула пасть, готовая выблевать в бездну свое неаппетитное содержимое. «Ну что ж, друзья, коль наш черед, да будет сталь крепка…». Не дожидаясь момента, когда на полу станет невозможно стоять, я с боевым кличем барсов: «Баррррр!!» — бросил свое тело в жаркие объятия пламени. Встретить смерть в таком теплом месте — не самая худшая участь.
…На огромную дворцовую площадь столицы Конкисты, сейчас до отказа забитую плотной толпой людей, вышел королевский глашатай, одетый во все белое с золотом. Поднявшись на возвышение, специально устроенное для таких случаев перед королевской резиденцией, он трижды протрубил в горн и возвестил народу, усилив голос с помощью амулета:
— Радуйтесь, граждане Конкисты! Ваша королева благополучно разрешилась от бремени! Мальчиком! Наследника престола назвали Дитмирино! В честь этого события в королевстве объявлен трехдневный праздник! Все питейные заведения столицы будут бесплатно поить всех желающих пивом и вином нового урожая!
— Слава! Слава! Слава королеве! Слава принцу-консорту Голфредино! Слава наследнику престола принцу Дитмирино!!
Народное ликование было искренним. За довольно небольшой срок правления королева Мирасель II полюбилась людям своей мудростью и справедливостью… а еще красотой.
За ликованием толпы из окна гостевых апартаментов наблюдали двое. Один высокий, жилистый, седоватый мужчина лет сорока-сорока пяти с герцогской короной на голове, другой — пониже ростом, рыхловатый и бледный молодой человек не старше двадцати, чем-то неуловимо похожий на первого.
— Чернь, — презрительно произнес герцог. — Одно слово смерды!
— Пусть себе, — нетрезвым голосом пробормотал молодой, — празз-и-Ик(!) сёння. Как-никак.
— А ты уже с утра нажрался?! Ссынок!
— Так ик… ть(!) празь-ди-ник… сёння. У м-меня ссын(!) родился. П-первенец!.. Ик!
— Да-а… — с кривой усмешкой на тонких аристократичных губах протянул герцог, — сын. Твой. Конечно-конечно, — и совсем тихо про себя пробормотал. — Надеюсь, сынок, ты еще сможешь сделать парочку настоящих(!) наследников. А с ублюдком мы разберемся. Дайте время.
В это же примерно время в спальню королевы бесшумно зашел брат Зорвес. Мирасель лежала под одеялом бледная, с темными кругами под глазами, обессиленная после родов. Несмотря на помощь целителей, роды проходили тяжело. Верховный целитель, осмотрев новорожденного, сказал, что теперь ему понятно — маги со столь сильным Даром всегда рождаются трудно. Очень часто роды оказываются смертельными для матери. Мирасель, Слава Создателю, продемонстрировала незаурядную силу воли и духа. Да и помощь лучших целителей королевства была весьма кстати.
— Ты посмотрел? — нетерпеливо спросила королева, пытливо глядя на служителя Создателю. — Как он?
Дело в том, что младенца сразу после родов унесли целители для лечебных процедур и настройки магических каналов. Да и матери следовало отдохнуть.
— Да, Мирасель. Посмотрел. На первый взгляд — вылитый ты. Но с возрастом дети меняются и не исключено, что со временем проявятся черты настоящего отца.
— Я не боюсь гнева моего пьяницы-мужа, но герцог обязательно будет пытаться устранить моего малыша.
— Не беспокойся, девочка моя. Я усилил и основательно почистил охрану. Кроме того, маги тоже заинтересованы, чтобы мальчик жил. Маги, ты знаешь, рождаются редко, а с таким даром, как у твоего сына, хорошо, если раз в столетие. Они тоже не будут спускать с него глаз. Да и… есть у меня кое-какой план…
— Один твой план уже лишил ребенка настоящего отца, — резко проговорила Мирасель. — Не дай Создатель, если твой план лишит меня и сына.
Зорвес только миг смотрел в глаза королевы. Яростная угроза, пылавшая в них лучше слов сказала ему: случись что с мальчиком — служителю не жить.
— Мирасель. Ты же знаешь. Все в руках Создателя. У Дита был шанс…
— Какой шанс? Какой шанс в лапах демонов мог у него быть?! Кстати, ты обещал после родов показать мне гибель отряда. То, что зафиксировали маги в запоминающих кристаллах. Говорят, молодой маг до последней секунды передавал на корабли все, что видел и слышал.
— Ну-у-у, не все. Там есть и пробелы, когда он отключался… Давай немного подождем, — умоляюще сказал Зорвес. — Тебе по-прежнему нельзя волноваться. Молоко может пропасть, а ты собиралась кормить ребенка сама…
— Ничего. Я выдержу!
— Хорошо, — покорно вздохнул Зорвес. — Я попрошу подготовить демонстрацию. Где-то через недельку.
Неприятный холодок мурашками пробежал по спине служителя и ледяным комком обосновался где-то в желудке. Глава магов в приватной беседе сказал Зорвесу, что связь с магом-наблюдателем прервалась странным образом. Она не была отключена сознательно, или в результате потери магом сознания, или… — его смерти. На вопрос, значит ли что маг, а, следовательно, и остальные живы, тот только развел руками.
— Мы исследуем этот вопрос, — только и мог он ответить.