Тэгрын опять остановился.
— Я не буду такое переводить.
— Почему? — удивился Сорокин.
— Они испугаются, — кивнул он на учеников.
— Как испугаются?
— Они не захотят уезжать в страны, где нет снега и море не замерзает. Как они будут охотиться на нерпу? И зачем залезать в теплый чай?
— Не в теплый чай, а в теплое море, чтобы плавать, — пояснил учитель.
— Как морж? — догадался Тэгрын.
— Вот-вот! — обрадовался Сорокин.
— Все равно никто добром не полезет в воду, разве только нечаянно, — заметил Тэгрын. — У нас так не делают. Если кто и падает в воду, только по неосторожности. И плавать, как морж, никто не умеет…
— Можно научиться, — возразил учитель.
— Значит, ты будешь учить и плаванию?
— Да нет, — Сорокин почувствовал, что урок проваливается. — Главное — это грамота. И начнем мы с грамоты, которая позволит узнать весь мир.
Тэгрын озадаченно смотрел на Сорокина.
— Почему не переводишь?
— Разве нельзя без грамоты узнать мир?
— Нельзя! — решительно заявил учитель и сердито взглянул на переводчика.
— Хорошо, я переведу, — Тэгрын повернулся к ученикам и произнес длинную речь, из которой Сорокин ровным счетом ничего не понял, но почувствовал, что Тэгрын говорил то, что надо.
— Мальчики и девочки, — сказал Тэгрын, — нынче новая жизнь идет на нашу землю. Говорят, где-то есть моторы на вельботах, а Гэмо купил музыкальный ящик, Млеткын привез отмеряющий жизнь прибор, в котором стучит маленькое железное сердце… Все эти чудеса трудно сразу понять. Для этого нужно знать главное — разговор, который белые люди пишут на бумаге, на непрочной белой шкуре неведомого зверя. Там нанесены значки, заклинания, которые помогут узнать многое. С помощью бумажного разговора можно далеко передавать новости и набираться мудрости из множества сшитых вместе обрезков этой белой кожи… Когда я был в Америке, я видел людей, которые с утра погружали свое лицо между двумя тонко выделанными обрезками кожи, испещренными значками, и так они узнавали новости. В Петропавловске русские шаманы-попы извлекали заклинания из крепко сшитых между собой шкурок и даже пели, глядя в них… И вы этому научитесь, если будете стараться. Этот человек, — кивнул он в сторону учителя, — знает грамоту лучше всех, поэтому его и послали к нам… Он расскажет вам о дальних странах и о новой жизни, расскажет о большевиках, которые прогнали Солнечного владыку и дали слово работающим людям.
Сорокин с завистью смотрел, как внимательно дети слушали Тэгрына. Знать бы чукотский язык, уметь бы свободно разговаривать! Сколько бы он сказал им, сколько бы объяснил!
Тэгрын умолк и выжидательно уставился на учителя.
— А теперь будем знакомиться, — сказал учитель, — меня зовут Петр Яковлевич.
— Петр Яковлевич, — повторил Тэгрын и сообщил, что это имя учителя.
— А Сорокин — что это? — спросил один из мальчиков.
— Сорокин — это главное имя, — объяснил Тэгрын, — а Петр Яковлевич — вспомогательное.
— Кличка?
— Не кличка, но так полагается, — серьезно сказал Тэгрын. — У русских такой обычай.
— Не только у русских, — заметил тог же бойкий мальчик, — у американов тоже.
— И у Млеткына, — вставил другой мальчик.
— У Млеткына имя Франк взято взрослым человеком, — принялся разъяснять Тэгрын, — а нашему учителю Петр Яковлевич дано при рождении… Как тебя звали, когда ты родился? — обратился он к Сорокину, чтобы уточнить свою догадку.
— Петя.
— Может быть, лучше тебя так и называть? — предложил Тэгрын. — А то длинно очень — Петр Яковлевич…
— Нет, учителя надо называть но имени-отчеству.
— Хорошо, — вздохнул Тэгрын, — пусть будет Петр Яковлевич.
Он что-то сказал ребятам, и те несколько раз повторили имя учителя:
— Потыр Якылевич, Пиотыр Аковлевич, Покотыр Ваковлевич!
Особенно хорошо получалось у девочки, сидящей на первой парте.
— А ну, скажи одна, — попросил ее Сорокин.
Девочка застеснялась, закрыла рукавом лицо и отвернулась.
— Она стесняется, — заметил Тэгрын, которому нравилась роль толкователя учительских слов.
— Ну, ничего, — сказал Сорокин. — Пусть теперь каждый скажет мне свое имя.
Он открыл гроссбух, превращенный им в классный журнал, и обратился к мальчику на первой парте:
— Скажи мне свое имя. Мальчик четко и громко произнес:
— Унненер.
— Хорошо, — Сорокин принялся записывать имя в журнал. — А тебя как зовут?
— Кымынэ, — ответила девочка.
— Так — Кымынэ, — повторил Сорокин.
За плечом сопел Тэгрын, внимательно следя, как учитель пишет имена учеников.
— Кол-звезда, — сказал он, — женщина-червяк.