Я подошел к маме. Она обняла меня и разрыдалась. Слезы, сбегая по ее щекам, стекали капля за каплей с подбородка. И мне было отрадно глядеть на плачущую мать, у которой нашлись еще слезы для своего непутевого сына.
Я усадил маму. Она положила руки на стол, уткнулась в них лицом и продолжала плакать, вздрагивая всем телом.
Прошла минута, другая... Надзиратель не появлялся. Теперь я подошел к двери и забарабанил в нее кулаками. Тотчас же вошел надзиратель.
- Уведи меня ради бога! - попросил я.
Надзиратель взглянул на мать. Она вытерла слезы платком, кивнула ему головой и благодарно улыбнулась.
Мы вышли из комнаты, молча миновали коридор. У крана во дворе надзиратель остановился, напился воды, утерся рукавом, потом обернулся ко мне:
- Пей!
Пить мне не хотелось, но я понял, что не хотелось пить и надзирателю и остановился он из-за меня.
- Умойся, парень, - продолжал надзиратель, - а то неудобно, глаза у тебя красные...
Я плеснул себе в лицо холодной водой и, почувствовав облегчение, улыбнулся надзирателю.
- Мать? - спросил он.
- Мать! - ответил я.
- Я так и понял: улыбка у вас схожая.
- Да.
- И тебе не стыдно?
Я удивленно взглянул на надзирателя.
- Чего уставился? Не стыдно, говорю, тебе? - повторил он.
Я промолчал и, сложив руки за спиной, как это полагается заключенному, зашагал дальше.
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ГУМАНИЗМ
Вор в тюрьме неприкосновенен, он пользуется абсолютной автономией. Вор не вмешивается в чужие дела, а вмешаться в свои дела не позволит и подавно. Поэтому, как ни парадоксально, но сидеть в тюрьме с ворами приятнее, чем с какими угодно другими людьми любого образования, профессий, судеб, характеров, национальностей. Камера, в которой нет воров, напоминает необитаемый остров, где жертвы кораблекрушения влачат жалкое существование и в ожидании спасательного судна поедом едят друг друга. Равноправие в среде воров иной раз вызывает изумление! Вор от вора отличается лишь уровнем образования, что следует объяснить отсутствием в их воровской конституции параграфа о всеобщем обязательном образовании. Впрочем, образование не дает вору ровным счетом никакого преимущества: все воры одинаково несчастны. Для них не существует понятия о социальном, имущественном или национальном цензе. Вор есть вор, будь он из Месопотамии, Танзании или Чохатаури*. Не существует для воров и черного, белого, красного, желтого цветов - все воры одинаково черны. Вор не работает, у него нет профессии, поэтому ворам чуждо чувство профессионального соперничества или профессиональной гордости. Единственная профессия всех воров - воровство. Вор может уважать вора за какие-то его выдающиеся качества, но это дело сугубо личное. Воры в тюрьме едят вместе, делятся последним куском, во всем поддерживают друг друга. Насколько вор на воле труслив и ненадежен, настолько он смел и верен товарищу в тюрьме. Тюрьма - стихия воров, здесь они чувствуют себя привольно. Вот почему воры не участвуют в уборке камеры, и вот почему в составленном Гоголем графике дежурств значатся все наши фамилии, кроме Девдариани и Гулояна.
_______________
* Ч о х а т а у р и - селение в Грузии.
Сегодня дежурят Шошиа и Мебуришвили. Они уже вынесли парашу, наполнили водой бак, и теперь Шошиа, недовольно бурча, подметает камеру. Я и Тигран играем в шахматы, остальные сидят на нарах, подобрав ноги.
- Что, я вор хуже других? Я украл меньше других? - повысил голос Шошиа.
Я знаю, куда он клонит, но молчу...
- Да, да, чем я хуже других? - повторил громко Шошиа, ткнув метлой в наши ноги.
Тигран так и застыл с ферзем в руке. Он внимательно поглядел на меня, потом на Шошиа.
- Это ты о ком, уважаемый Шошиа?
Не обратив на него внимания, Шошиа продолжал:
- Вор ты, Мао Цзэдун или Александр Македонский, чистота нужна всем! Да! И я вовсе не обязан подбирать мусор за другими! Где справедливость?!
- Заза-джан, ты не знаешь, о ком распространяется этот гражданин? спросил Гулоян меня.
- Играй ради бога, а то выпустят меня и партия останется неоконченной.
- Хаши восемь! - сделал ход Тигран.
- Кебаби* четыре! - ответил я.
_______________
* Х а ш и, к е б а б и - национальные блюда. Гулоян и Накашидзе
имеют в виду под хаши "h" и под кебаби "k".
- Конечно, тебе смешно! - накинулся на меня Шошиа.
- Я-то при чем, Шошиа, ведь я отдежурил вчера? - удивился я.
- Я не о тебе... Есть тут некоторые...
- Я, что ли? - спросил Тигран.
- Вот именно! Ты и Девдариани! - не вытерпел Шошиа.
- Так в чем же дело, дорогой Шошиа, говори!
- Да отстань от них, Шошиа! - крикнул Мебуришвили. - Знаешь ведь тюрьма принадлежит ворам. Не так ли, уважаемый староста?
- Тебя еще не хватало! - огрызнулся Гоголь. - Сказано вам: вор хозяин в тюрьме! А спросишь еще раз, вырву у тебя язык, и конец делу!
- А что я такого сказал? - стал оправдываться Мебуришвили. - Сказал, что тюрьма принадлежит им...
- Кому это - им? Почему - им?! - взвизгнул Шошиа. - Работать, убирать, парашу таскать, воду носить - не им, а жрать им?!
- Шошиа, не говори только, что кто не работает, тот не ест! Оскандалишься! - предупредил я.
В камере захохотали.