- Вот я и говорю: когда весь мир превратится в тигранов, богу станет стыдно за содеянное им, и он уничтожит человечество! - резюмировал Чейшвили.
- Чейшвили, тебе в карантине делали укол? - вдруг спросил Девдариани.
- Какой укол?
- Обыкновенный укол. В карантине.
- При чем тут укол?
- При том... Скажи, делали? - повторил Девдариани таинственным шепотом.
- Делали. А что?!
- Большой или маленький?
- Большой!
- Да-а-а...
- В чем дело? - забеспокоился Чейтвили.
- А тебе не сказали, какой это укол?
- Сказали, против тифа, чумы и холеры.
- Ха-ха-ха! - иронически рассмеялся Девдариани.
- В чем дело, Девдариани? Что вы в этом видите плохого? разнервничался Чейшвили.
- Значит, три укола?
- Нет, два укола и одну прививку! - уточнил Чейшвили.
- Ай-яй-яй! - всплеснул руками Девдариани.
- Да скажите, в конце концов, в чем дело?
Девдариани молчал и с сожалением качал головой. Потом он взглянул на Чейшвили такими глазами, что мне действительно стало страшно и в сердце вкралось предчувствие чего-то трагического, ибо укол, о котором говорил Девдариани, делали и мне, впрочем, и всем остальным.
- Девдариани, говори, в чем дело, или убей меня! - взмолился Чейшвили.
- Скажи, Чейшвили, как давно тебе не снилась женщина?
Чейшвили сперва улыбнулся, потом громко рассмеялся, но вдруг внезапно побледнел, как полотно:
- Девдариани, неужели?!
Девдариани утвердительно кивнул, всем своим видом выражая искреннее сочувствие.
- Неправда! Ложь! Не поверю! - взвыл Чейшвили, оглядывая нас испуганными глазами. - Как же это? А?!
- Ладно уж, не убивайся! - утешил его Лимон. - Пройдет лет десять и...
- Как десять?!
- Так. Каждый укол рассчитан на пять лет... Собственно, упрекать администрацию тюрьмы в данном случае нельзя. Мы, брат, мужчины... И знаем, как трудно мужчина переносит отсутствие женщины... Правилами тюремного распорядка... это самое... обслуживание мужчины женщинами не предусмотрено... Вот и получается, что в интересах нашей нервной системы эти уколы просто необходимы...
- К черту нервы! - завопил Чейшвили. - Кому нужны нервы! Десять лет прожить жалким скопцом, евнухом, кастратом?! Да на черта мне потом жизнь?! Какое они имели право?! Что я, Распутин какой-нибудь?! Или Чезаре Борджиа?! Вот еще! Усмиряющие уколы! Произвол! Десять лет! Да через десять лет я сам себе сделаю этот укол! Мне жизнь нужна сейчас! Я сейчас собираюсь создать семью! Что это такое?! На что это похоже?! Почему судьба моего потомства должна зависеть от воли какого-то болвана, начальника тюрьмы?! Кому мой темперамент причинил беспокойство?! Я вас спрашиваю, люди! Чего вы молчите?! Вам разве не делали этих уколов?! Ты! - набросился Чейшвили на Шошиа. - Чего ты улыбаешься, дурак! Тебе ведь тоже сделали укол?
- А мне наплевать! У меня двое детей... А женщины... При моей-то статье не то что бабы, сам ангел мне не мил, а ну их!
- А вы, уважаемый Исидор? - кинулся Чейшвили к Исидору. Тот лишь улыбнулся снисходительно и выразительно провел рукой по седой голове. Чейшвили смутился, но тут же повернулся ко мне.
- А ты?!
- Мне делали один маленький укол!
- Маленький?
- Да.
- А что значит маленький, Девдариани?!
- Маленький укол на один год! - невозмутимо объяснил Лимон.
- Так это был мой укол! Они спутали. Это мой срок - год! Как бы они там ни тянули, больше года мне суд не даст! Что мне теперь делать?!
Чтобы не расхохотаться, я бросился на нары и уткнулся лицом в подушку.
- Заявление! - крикнул кто-то.
- Какое заявление? О чем? - спросил удивленный Чейшвили.
- О восстановлении мужских способностей! - ответил Девдариани.
- А где вы были до сих пор?! Чем мне теперь поможет заявление? спросил Чейшвили упавшим голосом.
- Пиши, пока не поздно!
- Бумагу! - крикнул Чейшвили. Ему подали лист бумаги. - Карандаш! Подали карандаш. Он присел к столу, с минуту грыз карандаш, потом спросил:
- Кому адресовать заявление?
- Начальнику тюрьмы!
- Прокурору!