- Сочту за честь.
Рокелль кланяется. Он строен, как юноша, и голос его звучит молодо, но седина на висках и расходящиеся от глаз тонкие морщинки выдают возраст.
Креслин заставляет себя не хмуриться.
Заняв пустующее место меж Ллиз и Эмрис, Рокелль тянется к кубку, который наполняет для него сестра Креслина.
- Хм... пение сушит горло, особенно когда тебя ценят.
- А когда нет? - любопытствует Эмрис.
- Тогда становится не до жажды, - Рокелль отпивает большой глоток подогретого с пряностями вина.
- Есть интересные новости? - спрашивает маршал.
- Новостей всегда хватает, милостивая госпожа. Не знаю только, с чего начать. Может быть, с Белых магов? Великий тракт проведен куда дальше, чем до серединной точки Рассветных Отрогов, и теперь они строят порт у Великого Северного Залива. На том месте, где раньше находился город Лидьяр.
- А что стало с герцогом Лидьяра?
- А что случается с любым, кто дерзнет противиться Белым? Хаос... разрушение, - менестрель делает еще один, на сей раз крохотный глоток и тянется за лежащим перед ним на тарелке ломтиком белого сыра.
- А как насчет тех, кто предположительно оберегает порядок? Насчет Черных?
Рокелль пожимает плечами.
- Кто знает. Одно понятно: разрушать проще, чем поддерживать порядок.
Некоторые из стражей уже встали из-за нижних столов, но женщины помоложе еще продолжают разливать вино из кувшинов. Креслин тянется взглядом через столы, надеясь приметить светлые, коротко остриженные волосы Фиеры, но младшей стражницы он не видит. Прежде чем юноша успевает попять, что Фиера, если она вообще присутствовала на трапезе, уже ушла, его слух вновь улавливает обрывки разговора.
- А, да... маги, кажется, пришли с герцогом Монтгрена к какому-то соглашению. Герцог основательно укрепил Вергрен и Край Земли.
- Край Земли? На Отшельничьем острове? - уточняет маршал.
- Монтгрен издавна претендовал на Отшельничий, милостивая госпожа.
- Было бы на что, - хмыкает Эмрис. - Огромный, сухой и почти необитаемый остров. Только и годится, что для прибрежных рыбачьих деревушек.
- По площади он превосходит весь Монтгрен раз в десять, - замечает маршал. - Но ни Норланду, ни Хамору не удавалось основать там колонию, которая платила бы дань. Требование Монтгрена никогда не встречало особого противодействия, поскольку никто больше претензий на эти земли не предъявлял. Суть в том, что герцог... - маршал, не договорив, обрывает фразу.
- Я думал, что герцог Монтгрена связан с тираном Сарроннина, позволяет себе высказаться Креслин.
Эмрис и маршал поворачиваются к нему; взоры их холодны.
- Это так, паренек, - откликается менестрель, - но Сарроннин смотрит на Монтгрен сверху вниз, поскольку, по сарроннинским меркам, владения герцога разве что чуток побольше столешницы. А герцог, со своей стороны, недоволен тем, что в своей борьбе против Фэрхэвена получает от Сарроннина лишь символическую поддержку. По его утверждению, только он один и противится Белым магам, больше никого не осталось.
- А это так? - спрашивает Креслин.
- Ну... - менестрель улыбается, но улыбка его кажется странной, герцог всего лишь человек, а что правда, что нет - судить трудно. Дани Сарроннину он не платит, это точно. Но точно и другое: налоги на содержание его армии достигли таких размеров, что крестьяне, кто только может, бросают свои поля и бегут в Спилдар или Галлос.
- Дела так плохи? - спрашивает Эмире, переводя взгляд с Креслина на Рокелля.
Менестрель медлит с ответом, смакуя подогретое вино.
- Неужто дела так плохи? - повторяет свой вопрос капитан стражи.
Рокелль пожимает плечами.
- Я знаю не больше вашего.
Глядя на Эмрис, маршал медленно кивает. Ллиз вновь наполняет опустевший кубок.
- А как насчет Джеллико? - спрашивает она. - Путник, побывавший у нас в прошлом году, говорил, что город отстраивается.
- Он не столь величествен, как Фэрхэвен, - отвечает Рокелль, жуя сыр, - но певцов привечает куда радушнее. А мастерство тамошних каменщиков...
Креслин позволяет последним словам улететь прочь, размышляя о том, что уже успел сегодня услышать: стражи потешаются над мужскими слабостями, герцог Монтгрена, в одиночку противостоящий натиску Белых магов, подвергается осмеянию со стороны правителей-женщин, Черные ни во что не вмешиваются, а его вопросы явно не нравятся ни Эмрис, ни маршалу. Юноше удается сохранять на лице любезную улыбку, но его пальцы раздраженно сжимают резные подлокотники.
Беседа заканчивается. Маршал, с привычным бесстрастием на лице, встает, и Креслин позволяет себе несколько расслабиться.
- Завтра, - обращается к нему уже поднявшаяся со своего места Эмрис, начинаешь упражняться с Хелдрой. На клинках. Это тебе пригодится.
Она кланяется менестрелю и Ллиз, которая поворачивается к брату с недоуменной улыбкой. Креслин пожимает плечами.
- Думаешь, мне что-нибудь объясняют? Я ведь всего лишь мужчина.
Менестрель снова прикладывается к кубку. Консорт и маршалок поднимаются; Ллиз делает знак сидящей внизу стола стражнице.
Креслин направляется к себе по внутренней лестнице. Насчет отдыха менестреля сестра сумеет распорядиться и без него.
VIII
Рыжеволосая женщина с железными браслетами на руках всматривается в зеркало. Губы ее поджаты. Поверхность затуманивается, колышется, но никакого изображения так и не появляется. Через некоторое время она теряет способность сосредоточиваться и погружает запястья в стоящее рядом с ее креслом ведерко.
Ее вздох заглушается шипением пара.
Спустя некоторое время, уже вынув из прически гребни и распустив длинные рыжие волосы, она рассматривает стоящий на богато инкрустированном столе собственный портрет. Риесса настояла на том, чтобы художник изобразил ее коротко остриженной, хотя она отнюдь не преклонялась перед распространившейся в Сарроннине военной модой. Ее сестра, тиран, полагала, что правдивость образа - ничто в сравнении с политической целесообразностью.
Рыжеволосая тянется пальцами правой руки к левой в непроизвольной - и, как давно понятно, - безнадежной попытке унять зуд. Кажется, будто ее кровь бурлит. И ревет ветер... Или это разыгралось воображение?
- Это по-прежнему усиливается, верно?
Вопрос исходит от только что вошедшей женщины. Голос ее холоден, как и весь облик. Даже светлые волосы как будто покрыты инеем.
- Я ничего особенного не чувствую, - лжет рыжеволосая.
- Неправда.