7922.fb2 Белые цветы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 34

Белые цветы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 34

— Ждем, когда поправится Фазылджан Джангирович.

— Что с ним?

— Грипп.

— А если он проболеет неделю-другую?

Мансур пожал плечами:

— Что ж поделаешь. В таком случае обычно говорят: начальству виднее.

Профессор осуждающе покачал головой.

— В медицине совершенно неуместны эти пустые, глупые слова. Совершенно! — по старой привычке с нажимом повторил он нужное словцо.

— Я хочу сказать — начальство знает об этой затяжке, — поправился Мансур.

— Знает — и сидит сложа руки? Это непростительно! — возмущался профессор. — Чего вы ждете?! Чтобы какая-то нелепая случайность освободила вас от обязанности исполнить свой врачебный долг? Откуда появились в медицине такие безответственные люди? — с горечью повторял профессор.

Он торопливо вышел в коридор, взял телефонную трубку, набрал номер коммутатора.

— Прошу соединить с министром!.. Говорит профессор Тагиров… Рабига-ханум, здравствуйте! Простите, что не вовремя потревожил. Дело вот в чем… — С болью и тревогой в голосе он объяснял суть вопроса. — Болезнь Фазылджана Джангировича может затянуться… Но ведь в клинике есть и другие хирурги! В крайнем случае можно пригласить со стороны… Да, да, очень прошу вас позаботиться, Рабига-ханум.

Ночь Мансур провел почти без сна. Ему было ясно: говоря о равнодушии и беспечности, отец обвинял и его, Мансура. Это было невыносимо.

Утром, на работе, улучив минуту, он решительно заговорил с Юматшой Ахметшиным:

— Пойдем к Самуилу Абрамовичу… Сами не желая того, мы можем погубить инженера Ларина. Положение его все ухудшается. Пусть поручат операцию кому-то из наших хирургов или пригласят из другой клиники.

— Согласен! — коротко ответил горячий Юматша. — Я и сам так думал.

Они направились прямо к заведующему отделением.

— Самуил Абрамович, мы не имеем права дальше тянуть! — начал Мансур с ходу. — Речь идет об инженере Ларине… Вы сами знаете, насколько опасно его положение.

Самуил Абрамович сделал страдающее лицо, принялся тереть ладонями виски.

— Голова раскалывается, терпения нет!.. Наверно, тоже грипп! — пожаловался он, ни на кого не глядя.

— Разрешите нам вдвоем с Мансуром, — не выдержал Юматша.

— Или Татьяне Степановне, — добавил Мансур.

Заведующий отделением со вздохом опустил свою лысую голову.

— Если бы речь шла обо мне самом, я бы ни минуты не колебался. Но ведь приходится решать судьбу другого человека. После всего происшедшего… — Самуил Абрамович глубоко задумался. Потом встряхнулся, взял трубку, набрал нужный номер. — Павел Дмитриевич, дорогой, это опять я… Да, да, выручайте, пожалуйста… Нет, все еще болен…

Мансур с Юматшой переглянулись. Павел Дмитриевич — их бывший преподаватель, один из лучших хирургов Казани. Видимо, он дал согласие, лицо Самуила Абрамовича просветлело, он так и рассыпался в благодарностях.

— Да, да?.. На все ваши условия согласен… Ну что ж, пусть ассистируют. Вот они сами стоят передо мной — настоящие гвардейцы… Да, да, все время будут здесь… Хорошо, хорошо!..

Закончив разговор, он взглянул на молодых хирургов повеселевшими глазами, даже улыбнулся.

— Он согласен. Но поставил условие: оперировать будет Мансур, ассистировать — Юматша. А Павел Дмитриевич берет на себя общее наблюдение. Идите распорядитесь, чтобы больного готовили на завтра к операции. Павел Дмитриевич зайдет позднее.

Мансур и Юматша радостно переглянулись. Если сам Павел Дмитриевич — после всех неприятных событий — все же решил доверить им операцию, значит, они чего-то стоят.

5

По возвращении в Акъяр на Гулыпагиду сразу же свалилась тысяча разных хлопот. Районные руководители настояли, чтоб она взяла на себя заведование больницей. Назначение было уже согласовано с Казанью. Прежняя заведующая уходила на пенсию. Теперь Гульшагиду занимали не только лечебные, но и хозяйственные заботы о больнице — все эти дебеты-кредиты, сметы и платежные ведомости, заготовка дров и продуктов, стирка белья в прачечной, текущий ремонт. Надо лекарства вовремя привезти и уберечь больничный сад от грызунов и морозов. А главное — лечить, лечить. К тому же нагрянула эпидемия гриппа, больница была переполнена. Порой Гульшагида просто терялась, куда поставить дополнительную койку. Ее и раньше угнетали теснота и ветхость помещения. Теперь, когда она побывала в казанских просторных, светлых, хорошо оборудованных клиниках, акъярская больница показалась ей жалким приемным покоем. Оно и на самом деле было так. Врачей всего двое — заведующая и ее помощница; фельдшер, две санитарки да кучер Аглетдин-бабай — вот и весь штат. Как знаешь, так и крутись.

Гульшагида еще раз со всей решительностью поставила перед районными организациями вопрос о строительстве новой больницы. Она хорошо понимала, новая больница — это не только здание, нужны и рентгеновский аппарат, и лаборатория, и оборудование для электролечения, да мало ли что понадобится! И, разумеется, надо будет увеличить обслуживающий персонал. Между тем возможности района были весьма скромные. Не теряя времени, она послала подробный доклад министру здравоохранения Татарской республики.

На счастье Гульшагиды; в район приехали для ознакомления с работой колхозов секретарь обкома и председатель Совета Министров. Гульшагида добилась встречи с высокими начальниками, уговорила их осмотреть больницу: «Видите, в каких условиях приходится работать…»

Ей обещали помочь в строительстве и оборудовании новой больницы.

Ко всему прочему — нельзя было устраняться и от общественной работы. В клубе и в избе-читальне Гульшагида читала лекции по санитарии и гигиене; организовала кружок первичной помощи больным на дому; обучала колхозных доярок массировать свои натруженные руки. Политзанятия с бригадирами и звеньевыми тоже поручали ей.

Некогда было углубляться в личные переживания, вспоминать обо всем, что связано с Казанью, — не всегда хватало времени даже на отдых. Первые дни Гульшагида буквально не выходила из больницы. Больше всего она беспокоилась за исход болезни одного из лучших механизаторов колхоза — Исмата Акчурина. Как это бывает со многими, он надеялся перенести грипп на ногах. В результате — тяжелое осложнение. Вот уже четвертый день Исмат лежит в бреду, весь горит как в огне… Требовалось срочно поддержать сердце больного. На беду, кончился кофеин. Из-за снежного бурана подвода с медикаментами, полученными в районном центре, задержалась в дороге. Гульшагида не находила себе места.

Наконец метель затихла. Перед вечером во дворе больницы послышался скрип полозьев, а потом — знакомый басовитый голос кучера Аглетдина: «Тпру, гнедая!» Накинув шаль, Гульшагида выбежала во двор. Прежде всего внесла и распаковала кофеин и камфору. Сделала Исмату укол. Больной успокоился и заснул.

Впервые за четверо суток Гульшагида могла отдохнуть.

Домой она вернулась уже в сумерках, — устала, окоченела. Квартирная хозяйка Сахип-джамал, увидев ее у порога, облепленную с головы до ног снегом, принялась раскутывать на Гульшагиде шаль, стаскивать с нее пальто и валенки. Добрая женщина не переставала приговаривать:

— Вот ведь какая!.. Растирай хорошенько руки! Сколько раз говорила тебе — носи деревенские варежки, — нет, форсишь в городских перчатках. Вот и дофорсилась!

Через несколько минут ворчливая хозяйка доставила на стол кипящий самовар.

— Закуси, выпей чайку да полезай спать на печку, — сказала она.

Гульшагида с улыбкой качнула головой.

— Если я с этих пор начну отлеживаться на печке, что же буду делать в старости? — Она обняла заботливую Сахипджамал за плечи и, словно доверяя ей радостную тайну, сказала: — Исмату легче… Если б ты знала, как я обрадовалась! Он заснул, а сон — к выздоровлению….

Едва Гульшагида снова обжилась в Акъяре, к ней зачастили два молодых человека. Один из них — директор школы-десятилетки, окончивший в прошлом году университет, а второй — работник райкома партии. Ясно было, что оба джигита навещают доктора и в больнице и на квартире не из-за хвори. Да они и сами не скрывали своих чувств. Порой Гульшагида стала подумывать: «Уж не остановить ли выбор на одном из них? Что ни говори, как ни думай, годы идут. Сколько можно ждать, кого и откуда?.. Здесь ведь нет ни обманчивой Федосеевской дамбы, ни других надежд».

Не очень-то радостные мысли, хотя нет в них ничего зазорного. А тут еще Сахипджамал жужжит в уши:

— Ради чего губишь в одиночестве молодость? Не успеешь оглянуться, душа моя, как пожелтеет от печали лицо. Кому нужна будешь, когда состаришься? Если в молодости не поворковать вдвоем, как пара голубей, так нечем будет и жизнь вспомянуть.

Гульшагида понимала, что эта простая женщина по-своему права. Еще как понимала! Но… Иной раз она плакала до рассвета, а иногда и плакать не могла — лежала, застывшая, будто скованная морозом. В такие минуты ей становилось страшно: ведь она уже побывала замужем, а все еще мечтает словно о девичьей любви. Не обманывает ли она себя? Природа наделила ее некоторой волей. Гульшагида не позволяла слишком уж разрастаться душевным мукам — вся отдавалась делу, а если выпадала свободная минута, бралась за книгу или просто напевала немудрящую песенку, чтобы забыться:

Не тужи, не кручинься, бедное сердце!Не желтей, не томись, душа!Любовь прилетит, — она ведь, как ласточка,Дождется своей весны.Сердце мое, не терзайся надрывно,В мире хватит простора для всех.Погляди, наступает рассвет! Скоро пройдет зима…А пока — снег идет в Акъяре, снег…Терпи, мое сердце! Молчи в ожиданье любви!Он вернется к тебе — кивнет, позовет.Пусть он не знает, пусть он не видит,Как горит, не сгорая, любовь…Веет ветер с востока, бродит по небу луна,А в душе только ты — всегда, постоянно…Видишь, сердце, идет из полей весна,Скоро тронется лед, синий лед на реке Акъяр.

А песенка все же грустная. И совсем не трудно разгадать, откуда эта грусть. Гораздо труднее ответить на другое. Чем больше всего покорил ее Мансур, какими таинственными силами? Мужской красотой? Отвагой? Умом?.. Но разве у сердца можно добиться ответа на эти вопросы.

Однажды вечером, когда не хотелось ни петь, ни думать о своем одиночестве, она открыла желтую тетрадку Зиннурова — «Из мира больных».

Как и в первой тетради, материал был недостаточно крепко скомпонован; чувствовалось, что и на этот раз записи делались на скорую руку, под свежим впечатлением.