— Этого так не оставят. Начнутся бодания, кончится ревизией.
— Ревизия здесь все разнесет.
Еще бы.
— Студентов раскидают по другим филиалам или во внешние заведения.
— Там будут просвечивать.
— Тех, кто успел нашуметь — особенно.
— А за нами есть и настоящие нарушения.
— Мы прекрасно понимаем, что тут происходит.
— Лучше чем вы думаете.
Интересно, насколько лучше?
— Но нам осталось доучиться год. И не только нам.
— Здесь ни у кого нет родственников в корпорациях или банках.
— Сюда таких не берут. Это все специально. Уже давно не берут.
— Но так нас только перевели бы на факультет управления, в худшем случае.
— Вы не представляете, что у нас дома.
Где вы не были с первого курса.
— Это наш единственный шанс.
Они ждут. Потом девочка тихо говорит:
— Нам нужна работа. И не просто работа.
— Нам нужна настоящая работа.
— Вы, — вздыхает Анаит, — не годитесь для настоящей работы. И не говорите мне «дайте нам закончить, а дальше мы сами разберемся». Сделайте лучше другое. Я пойду заварю чай. У вас есть… четверть часа. Я буду долго-долго заваривать чай. Когда я вернусь, вы расскажете мне, какую ошибку вы только что сделали. Не этическую, профессиональную. Если вы найдете хотя бы направление, я сделаю вам подарок.
Хотелось бы знать, что они поняли.
— Да, — добавляет она, — если кто-то будет стучать и звонить, меня нет дома. Так и говорите.
Она вернулась с большим заварочным чайником и тремя чашками ровно через шестнадцать минут.
— Самой серьезной ошибки мы не совершили, — спокойно сказал мальчик.
— Мы только могли ее совершить.
— Если бы начали подбирать ответ под вас.
— Под то, что вы считаете правильным, или под то, чего вы ждете от перспективного материала.
— Мы уже было начали мозговой штурм.
— Это чай с бергамотом?
— С бергамотом, — кивает инспектор. — Вы с молоком или по-русски?
— С молоком.
— По-русски.
Дети удивлены гораздо больше, чем Анаит.
— Может быть, — очень осторожно и неуверенно говорит девочка, — после всего, что тут обязательно будет, нам выгоднее закончить хотя бы в другом филиале?..
— Потому что у тех, кто закончит здесь, будет совсем уж нулевая перспектива?
— Мы вряд ли имеем право на компенсацию…
— Хотя по сути дела с нами обошлись нечестно…
— С вами обошлись не просто нечестно. — Тонкостенные белые чашки со сдвоенными ребрами граней и слегка расплывающимся синим узором, сумасшедшие птицы на блюдцах и такая же — всех цветов рыжего — обнимает крыльями чайник. Должно бы казаться безвкусицей. Не кажется. Если бы Анаит дала волю паранойе, решила бы, что посуду отбирал и утверждал Моран. Анализ, впрочем, говорит то же самое, что и паранойя. — И вы имеете право на компенсацию. Это не значит, что вас обязательно удовлетворит форма компенсации.
Дети куда-то несутся резвой мыслью — и спотыкаются, как фигурист на выщербленном льду.
Они очень хорошо простроили беседу заранее и пару раз удачно сымпровизировали, не заметив, правда, насколько подгоняли ответ под спрашивающего, говоря при этом об обратном. Это бессознательное, не отслеживаемое уже. Одна из черт идеального сотрудника по здешним критериям: превентивная коммуникация, пассивный контроль.
Хамелеончики сидят в одном кресле, тесно прижавшись друг к другу.
— Честно говоря, — выдает после паузы мальчик, делая лицо обреченное и мученическое, — нам… к черту все равно, лишь бы не волчий билет. Любой ценой. Если надо сотрудничать…
— Почему любой ценой? Это три разных вопроса. Почему? Почему любой? Почему ценой? Да, и четвертый. Зачем сотрудничать?
Когда она — как ей тогда казалось — приставила Сообществу нож к горлу: сделайте меня умной… Ее не убили. Ей не дали по рукам. Ее даже не прогнали. Ее спросили: зачем.
— Почему? — слегка издевательски говорит девочка. — Потому, что мы промахнулись. С лучшим заведением. Лезли, лезли и залезли… а эта башня — вавилонская. Почему любой? Потому что я лучше утоплюсь в Волхове, чем скажу дома, что я даже не смогла закончить…
— А ценой, — мальчик гладит ее по плечу, — потому что даром ничего не бывает. Мы знаем.
— Вот это, — запах чая, горячая жидкость, вкус, послевкусие, выдох, естественная пауза, — и есть самая большая профессиональная ошибка, которую вы сделали. Вы торгуетесь за возмещение, которое положено вам по праву. В соответствии с основами правосудия. Вы — не корпорации. И не готовые специалисты. Не солдаты. Не профессионалы в поле. Вы — студенты, ученики, подмастерья. А от вас требовали соответствия — и не давали защиты.
Двуглавое существо смотрит стереоскопическим взором, разочарованно, снисходительно, немного свысока — и совершенно безнадежно. Даже не с отчаянием, а просто… сквозь. Сразу представляется какая-то нищенка, пропускающая взглядом разряженного господина: этот не подаст, этот даже не увидит. Они даже — слегка демонстративно — не говорят никаких банальностей о том, что им виднее, или что у самой Анаит такого опыта нет. Принципы правосудия они видали в гробу.