— Антитеррорис…
— …ленный шпионаж!
— Великолепно! — усмехается Камински. — А на практике?
И тишина. Потому что не скажешь же — мы хотим знать, что против нас замышляет Совет, а мы — что замышляют корпорации, а нам нужен агент у боевиков, а нам — тоже. Управленцы и корпоранты могли бы наговорить друг другу как две соседние деревни у одного водопоя. Депутаты тихо шелестят папками.
— Все присутствующие, включая террористов, получили достаточно терпимое образование. Поэтому я думаю, что только вежливость удерживает всех, в том числе и господина Шварца, от слова «Афины». По буквам. А-фи-ны. Политическая система, большая часть ресурсов которой уходит на то, чтобы помешать любой группировке полностью захватить власть. Вот сами мы не афиняне — мы предпочитаем недорогие театрализованные конфликты с ограниченным количеством участников. «Мстителей» мы предпочитаем и «31 этаж». Но для решения этих задач нужна вовсе не служба безопасности. Не так ли?
Это она все экспромтом. Без подготовки.
Камински оглядывает зал — играет, конечно, оттуда почти ничего не видно, свет слепит, — словно строгая учительница детишек. Кивает, мол, благодарю за внимание. Вставляет в щель карточку, жмет на кнопку — доклад со всеми графиками, а большой же, падает на мониторы при каждом кресле. Доктор Камински сходит с трибуны, возвращается на место.
Тишина.
Тишина.
— А что все сидят? Перерыв уже начался, — этак шаловливо говорит дедушка председатель.
— А они ждут. Когда опустят занавес. — с удовольствием поясняет Деметрио.
Поймав улыбку председателя, он поднялся — торопиться тут нельзя и через ступеньки прыгать тоже, хватит дразнить гусей. Вышел в фойе, присел у колонны в тени, прижался затылком к прохладному камню.
Вот сейчас Эулалио выйдет, а за ним…
Он увидел ее чуть позже — торопливый шаг и движение навстречу, полуулыбка, горящие глаза. Посмотрел в ту же сторону. Увидел, к кому она торопилась, и все понял.
Синдром заложника, говорите? Наведенная влюбленность в начальство… ну, может, и есть. Тут и начальство такое, что поди не влюбись. Но вот тебе, пожалуйста, бежит к Фелипе и подпрыгивает так, что сейчас в воздухе повиснет. И светится вся. Знакомым таким светом.
Ну что — не такой плохой человек для корпоранта. Но вы меня, сеньора, обидели. Хоть бы попрощались, что ли. Или приключения на одну ночь утром кончаются, а днем уже песня другая? Ладно. Подождем и пойдем. Шум нам ни к чему и драка тоже.
— Сеньор Трастамара! Вы по-прежнему готовы пройти ради меня по перилам?
— Да, — улыбается, кивает, — конечно, сеньорита.
— Ответьте мне лучше на пару вопросов, только это не проще.
Опять кивает, пожимает плечами:
— Спрашивайте. Если можно, давайте спустимся в кафе? Очень пить хочется. — Обезоруживающая улыбка, интересно, природная или долго учили?..
Черт побери, хотелось спросить действительно по-быстрому, но выходит слишком неловко, так попросту неприлично. Надо помнить, всегда надо помнить, что живые люди — не база данных. Особенно не очень интересные живые люди, просто источник полезных сведений. Они требуют деликатного обращения, а то могут отказаться функционировать и уж точно не ответят на запрос.
Он заказывает большой графин лимонада, здесь отличный лимонад, кислый и с лохматыми кусочками лимонов; раз — и нет трети графина. Надо же, не врал. Хотя с чего она это взяла? Многое можно сделать для маскировки. Что там выхлебать залпом пол-литра лимонада? Не такое уж тяжелое дело.
— Скажите, а зачем вам все это нужно? Я имею в виду вашу… благотворительность. — Он, конечно, не вкладывает вдвое больше, чем получает, но по отчетам Совета прибыль почти нулевая; есть предположение, что данные занижены. — Подражаете Сфорца?
Фелипе слегка подается вперед, очень внимательно смотрит Анне в лицо. Глаза у него серо-голубые, осенние. Оплетает пустой стакан пальцами. На безымянном левой руки — светлый ободок потерянного кольца.
— Нет, конечно. — Очередная улыбка, у него их коллекция, и складки у крыльев носа уже глубоко прорезаны. — Понимаете, сеньорита, navig?re necesse est. — Плыть необходимо. — А куда еще плыть?..
— А жить?
— Я похож на капитана ван Страатена?
Нет, не похож. И на честолюбивого завоевателя из королевства Толедского, устремившегося через океан за славой, тоже не похож. На Помпея по Плутарху — только наполовину. Он более всего похож на молодого человека, который принял социальную рекламу всерьез.
Ане утомителен и невыносим собственный цинизм, он не утешает, только тащит на дно — к тому же мешает работать. Мешает смотреть и видеть.
Более всего Фелипе похож на дружелюбную синюю акулу. Плыть ему действительно необходимо. Не будет плыть — утонет. И он ведь не один такой. Мир стал маленьким… это же Одуванчик сказал, тогда, по телевизору.
Телефон на запястье щекотно вибрирует. Мистер Грин. Нажимать на кнопку страшно: сейчас как скажет «Вы мне больше не нужны». Надо же было такого наболтать!.. Включение — как прыжок в чан с кипящим молоком. То ли омолодишься, то ли сваришься.
— Аня, вторую часть заседания отменили. — Ой… — Пожалуйста, встретьте в аэропорту гостей. Мне некогда. Я думаю, господина Левинсона вы узнаете. Он будет со спутницей.
Господи, я стану хорошей девочкой, я больше никогда не буду такой глупой эгоисткой, только пожалуйста, пожалуйста — пусть с ним все будет хорошо. С ними. С обоими. Со всеми.
Ну ладно, Господи, эту самую спутницу можно вычеркнуть, если не помещается.
Очаровательная девушка очень хорошо ведет машину. Шоколадный костюм с сильно приталенным пиджаком, бледно-розовая блузка. И то, и другое, пожалуй, «Moda Italica». Чехол-ножны для мобильного телефона на левой руке и лаковый ремешок от «Wow». Набор атрибутов юной амбициозной карьеристки. Медовые локоны, карие глаза и слегка припухшие губы свои собственные, как и отличный цвет лица.
Весь этот набор атрибутов и примет смотрит на Дьердя так, словно он дал девице Рикерт брачные обещания, а теперь цинично их нарушил. Это даже забавно… на фоне всего случившегося.
Дьердь улыбается ей, вполне искренне, и только в том, как держит голову, читается желание усыпить красавицу чем-нибудь безвредным и предъявить Смирнову, на стенде, как лягушку, живо интересуясь каждой подробностью «А вот это что такое и для какой казенной надобности вы это с ней сделали?»
— Вы заканчивали факультет управления, не так ли?
— Да, конечно же. — В голосе девочки — готовность расстелить гостям начальства красный ковер на любое нужное расстояние, а в пластике — желание завернуть Анаит в этот ковер и… нет, пожалуй, все же не сбросить в темные и маслянистые воды отсутствующего залива, а просто поставить где-нибудь в углу, трубочкой. И вспомнить через сутки.
Сюжеты сегодня ломились в голову от каждого чужого движения. Сказывался перелет. Аэроплан вел себя как трамвай где-нибудь в Лахоре… вернее, аппарат-то ничего такого себе не позволял, честно взлетел, долетел и приземлился, а вот люди в салоне почти сразу же начали переговариваться — поперек рядов, незнакомые с незнакомыми — обсуждая свежую… серию телесериала.
Винландка говорила подробно, неспешно, повторяясь. Попутчики бурлили.
— Ну что они к ним прицепились, а? Мешают нормальным людям работать! — молодая мать с близнецами в двойном детском кресле.
— Козлы! — человек с манерами грузчика и в костюме владельца крупной корпорации. — Просто козлы и все!
— Нет, вы правда думаете, что в корпорациях все такие радетели за благо? Я вас умоляю, не будьте так наивны! — дама в очках с богемной повадкой.
— Нет, ***, все ради денег, ага! — «Грузчик». — У кого чего болит.
— В данном случае выгоды населения и концессионеров связаны напрямую. — Возможно, этот сухой азиат — лионский или орлеанский чиновник.
По кругу, в разных выражениях, разными голосами летали, как мячики для настольного тенниса, две-три мысли: «дайте людям работать», «это не правительство, а скопище уродов», «все врут».
Потом на экране появился Шварц, и реплики стихли, словно в конце антракта.