Я смешался с толпой, которая робко и медленно двигалась за ним на почтительном расстоянии и перед решеткой останови- лась. Пение становилось все тише, но постоянно с каждой мину- той в толпе нарастало возбуждение. Вскоре пение превратилось в бессловесную вибрацию звуков, и неописуемое напряжение по- висло в воздухе.
Я поднялся на выступ стены, с которого мог все хорошо ви- деть. Старик долго стоял без движения перед статуей. Это был жуткий момент. Во мне возник странный вопрос: кто же из двоих оживет раньше?
Какой-то глухой страх, подобный тому, на спиритическом сеансе, овладел мной. И вновь я услышал голос Офелии в своем сердце: "Будь осторожен! "
Тут я увидел, что седая борода старика слегка подрагива- ет. По движению его губ я догадался, что он разговаривает со статуей. В толпе позади меня тотчас воцарилась мертвая тиши- на. Негромкое пение шедших сзади умолкло, как по кем-то данно- му знаку.
Тихий ритмически повторяющийся звон был теперь единствен- ным различимым звуком.
Я поискал глазами место, откуда он доносился. Робко втис- нувшийся в нишу стены, как будто избегая взгляда точильщика, там стоял толстый старый мужчина, на лысой голове которого красовался лавровый венок. Одной рукой он закрывал себе поло- вину лица, в другой, вытянув ее вперед, держал жестяную бан- ку. Рядом с ним в черном шелковом платье стояла загримирован- ная до неузнаваемости фрау Аглая.
Нос пьяницы, бесформенный и посиневший, заплывшие жиром глаза едва видны - без всяких сомнений это актер Парис. Он собирал деньги у паломников, а фрау Мутшелькнаус помогала ему в этом. Я видел, как она время от времени быстро нагибалась, робко наблюдая за своим супругом, как будто бы боялась, что он увидит ее, и что-то нашептывала людям, которые при этом сразу механически хватались за кошельки и, не спуская взгляда со статуи Богоматери, бросали монеты в жестянку.
Дикий гнев охватил меня, и я сверлил глазами лицо комеди- анта. Наши взгляды тут же встретились, и я увидел, как его челюсть отвисла, а лицо сделалось пепельно-серым, когда он меня узнал. От ужаса банка с пожертвованиями чуть было не вы- пала у него из рук.
Охваченный отвращением, я отвернулся.
"Она двигается! Она говорит! Святая Мария, моли Бога за нас! Она говорит с ним! Вот! Вот! Она наклонила голову! " - пробежал внезапно по толпе, из уст в уста, хриплый, едва раз- личимый шепот, сдавленный от ужаса увиденного. - Вот! Вот! Сейчас снова! "
Мне казалось, что сейчас, в одно мгновение, вопль, исхо- дящий из сотен живых глоток, поднимется и разорвет гнетущее напряжение, но все оставались словно парализованными. Только то тут то там раздавались отдельные безумные причитания: "Мо- ли Бога о нас! " Я боялся: сейчас начнется давка, но вмсто этого люди в толпе лишь опустили головы. Многие хотели упасть на колени, но люди стояли слишком близко друг к другу. Неко- торые, обессилив, закрыли глаза, но не падали, поддерживаемые толпой. В своей мертвенной бледности они были похожи на по- койников, стоящих среди живых и ожидающих чуда, которое их воскресит. Атмосфера стала такой магнетически удушающей, что даже легкое дуновение ветра казалось прикосновением невидимых рук.
Дрожь охватила все мое тело, как будто плоть хотела осво- бодиться от костей. Чтобы не упасть вниз головой со стенного уступа, я уцепился за оконный карниз.
Старик говорил, быстро двигая губами; я мог это отчетливо различить. Его изнуренное лицо засветилось как бы юношеским румянцем, словно освещенное лучами восходящего солнца.
Затем вдруг он снова ушел в себя, как будто уловил какой- то призыв. Напряженно прислушиваясь, с открытым ртом и глаза- ми, устремленными на статую, он кивнул с просветленным выра- жением лица; затем быстро что-то тихо ответил, прислушался еще раз и вскинул радостно руки.
Каждый раз, когда он вытягивал шею, прислушиваясь, по толпе пробежал гортанный ропот, более похожий на хрип, чем на шепот: "Вот! Вот! Она двигается! Вот! Сейчас! Она кивну- ла! "- но никто не двигался вперед. Скорее толпа испуганно от- ступала, отшатываясь, как от порывов ветра. Я наблюдал за вы- ражением лица старика так пристально, как только мог. Я хотел прочесть по его губам, что он говорит. В душе - не знаю, поче- му - я надеялся услышать или угадать имя Офелии. Но после дол- гих, непонятных мне фраз его губы постоянно повторяли одно только слово: "Мария! "
Вот! Сейчас! Как будто удар молнии потряс меня! Статуя, улыбаясь, склонила голову. И не только она: даже ее тень на светлом песке, повторила то же движение!
Тщетно я убеждал себя: это только обман чувств; движения старика в моих глазах невольно перенеслись на статую, пробу- дили видимость того, что она ожила. Я отвел глаза, твердо ре- шив остаться господином своего сознания. Затем я снова пос- мотрел туда: статуя говорила! Она склонилась к старику! Сомнений больше не было!
"Будь настороже! " Я сосредоточил все свои силы на воспо- минании об этом предостережении. И еще мне помогало то, что я ясно чувствовал в своем сердце: нечто неоформленное, но бес- конечно мне дорогое, нечто, что я ощущал как постоянное близ- кое присутствие, хочет воспрянуть во мне, проявиться вовне и обрести форму, чтобы защитить меня, встав передо мной с широ- ко распростертыми руками. Вокруг меня возникает магнетический вихрь, более могущественный, чем моя воля. Все, что осталось во мне от религиозности, и благочестия со времен моего детс- тва, что я унаследовал в своей крови, и что до этого момента безжизненно покоилось во мне, прорвалось, проникая из клетки в клетку моего тела. Душевный ток в моем теле заставлял мои колени подкашиваться, как бы говоря: "Я хочу, чтобы ты пал на колени и поклонился мне. " "Это - голова Медузы", - говорю я себе, но при этом чувс- твую, что мой разум отказывается мне повиноваться. И тогда я прибегаю к последнему средству, которое гласит: "Не противься злу! " И я больше не оказываю сопротивления, и погружаюсь в бездну полного паралича воли. В это мгновение я так ослабе- ваю, что не могу больше управлять своим телом; мои руки сры- ваются с карниза, и я падаю на головы и плечи толпы.
"Это голова Медузы", говорю я себе, но при этом чувствую, что мой разум отказывается служить мне. И тогда я прибегаю к пос- леднему средству, которое гласит: "Не противься злу! " Я больше не оказываю сопротивления и погружаюсь в беэдну полного пара- лича воли. В это мгновение я так ослабеваю, что не могу более управлять своим телом; мои руки срываются с карниза, я падаю на головы и плечи толпы.
Как я вернулся к воротам моего дома, я не знаю. Детали по- добных странных проишествий часто ускользают от нашего восп- риятия, или навсегда исчезают из памяти, не оставляя следов.
Я, должно быть, как гусеница проскользил по головам сомк- нувшихся паломников! Я знаю только, что в конце концов я ока- зался в нише ворот, не в состоянии двигаться назад или впе- ред, но статуя пропала у меня из виду, и поэтому я не испытывал больше на себе ее колдовского влияния. Магический заряд толпы проходил мимо меня.
"В церковь! " раздался призыв из сада, и мне показалось, что это был голос старика: "В церковь! ". "В церковь! В церковь! " переходило из уст в уста. "В церковь! Дева Мария повелела
"Это голова Медузы", говорю я себе, но при этом чувствую, что мой разум отказывается служить мне. И тогда я прибегаю к последнему средству, которое гласит: "Не противься злу! " Я больше не оказываю сопротивления и погружаюсь в беэдну полно- го паралича воли. В это мгновение я так ослабеваю, что не мо- гу более управлять своим телом; мои руки срываются с карниза, я падаю на головы и плечи толпы. Как я вернулся к воротам мо- его дома, я не знаю. Детали подобных странных проишествий часто ускользают от нашего восприятия, или навсегда исчезают из памяти, не оставляя следов.
Я, должно быть, как гусеница проскользил по головам сомк- нувшихся паломников! Я знаю только, что в конце концов я ока- зался в нише ворот, не в состоянии двигаться назад или впе- ред, но статуя пропала у меня из виду, и поэтому я не испытывал больше на себе ее колдовского влияния. Магический заряд толпы проходил мимо меня. "В церковь! " раздался призыв из сада, и мне показалось, что это был голос старика: "В цер- ковь! ". "В церковь! В церковь! " переходило из уст в уста. "В церковь! Дева Мария повелела так! " и вскоре все слилось в один многоголосый спасительный вопль, который разрядил напря- жение.
Чары развеялись. Шаг за шагом, медленно, как гигантское сто- ногое мифическое чудовище, высвободившее голову из петли, толпа двинулась назад из прохода.
Последние в толпе окружили старика, протиснувшись мимо ме- ня, и стали отры вать лоскуты от его одежды, пока он не ос- тался почти голым. Они целовали их и прятали как реликвию.
Когда улочка обезлюдела, я направился к акации, утопая в разбросанных повсюду цветах.
Я еще раз хотел прикоснуться к месту, где покоился прах моей возлюблен ной. Я ясно чувствовал: это в последний раз.
"Неужели я тебя снова не увижу, Офелия?! Ни разу больше! " спрашивал я в своем сердце. "Один единственный раз я хотел бы увидеть твое лицо! "
Порыв ветра доносил из города: " Будь благословенна, царица милосердия! " Невольно я поднял голову.
Луч несказанного света осветил статую.
На крошечное мгновение, такое короткое, что удар сердца по сравнению с ним показался мне человеческой жизнью, статуя превратилась в Офелию и улыбнулась мне. Затем снова засиял на солнце каменно и неподвижно золотой лик статуи богородицы.
Я заглянул в вечное настоящее, которое для обычных смерт- ных является лишь пустым и непонятным словом.
XIV
ВОСКРЕСЕНИЕ МЕЧА
Незабываемое чувство охватило меня, когда я однажды решил взглянуть на наследство моего отца и наших предков. Я обследовал этаж за этажом, и мне казалось, что я спускаюсь от столетия к столетию в средние века.
Искуссно расставленная мебель, выдвижные ящики, полные кружевных платков; темное зеркало в сияющей золотой раме, в котором я увидел себя, молочнозеленого, как призрак; потемнев- шие портреты мужчин и женщин в старинных убранствах, чей внешний вид менялся в зависимости от эпохи, - во всех лицах было явное семейное сходство, которое иногда, казалось, ускользало, когда блондины становились брюнетами, чтобы затем опять снова прорваться к совершенству изначального образ- ца, как-будто сам род вспоминал о своем истоке.
Золотые, украшенные драгоценностями коробочки, некоторые из которых сохраняли остатки нюхательного табака. Казалось еще вчера ими пользовались.
Перламутровые шелковые стоптанные дамские туфельки на высо- ком каблуке странной формы, которые, когда я их поставил вмес- те, вызвали в моем воображении юные женские образы: матерей и жен наших предков. Трости из пожелтевшей резной слоновой кос- ти; кольца с нашим гербом, то крошечно маленькие, как для детских пальчиков, то снова такие большие, как-будто их носил великан. Сюртуки на которых ткань от времени так одряхле- ла, что казалось, дунь на нее - она рассыпется.
В некоторых комнатах пыль лежала таким слоем, что я утопал в ней по щиколотку, и когда я открывал дверь, из этой пыли об- разовывались горки. Под моими ногами появлялись цветочные ор- наменты и морды зверей, когда я, шагая, очищал от пыли лежа- щий на полу ковер.
Созерцание всех этих вещей так захватило меня, что я недели мог проводить среди них. Иногда знание, что на земле кроме меня живут еще какие-то люди, полностью покидало меня.
Однажды, еще мальчишкой, учась в школе, я посетил маленький городской музей, и помню, какое сильное утомление и усталость вызвало у нас осматривание многих старинных, внутренне нам чуждых предметов. Но насколько здесь все было иначе! Каждая вещь, которую я брал в руки, хотела мне чтото рассказать; ее собственная жизнь струилась из нее. Прошлое моей собственной крови было в каждом предмете и становилось для меня странной смесью настоящего и прошедшего. Люди, чьи кости давно разло- жились в могилах, продолжали дышать здесь. Мои Предки, чью жизнь я продолжаю носить в себе, жили в этих комнатах. Их су- ществование начиналось здесь с крика грудного ребенка и за- канчивалось хрипом смертельной схватки, они любили и печалились здесь, веселились и горевали, их сердца были привязаны к вещам, которые и сейчас стоят здесь, такими, какими они их ос- тавили. И эти вещи снова начинают таинственно шептать, когда я дотрагиваюсь до них.
Здесь же был стеклянный угловой шкаф с медалями на красном бархате, золотыми и до сих пор блестящими; с почерневшими се- ребрянными лицами рыцарей, словно умерших. Все они были положе- ны в ряд, каждое с маленькой табличкой, надпись на которой поблекла и стала неразборчивой, но страстное желание исходило от них. Пристрастия, которых я раньше никогда не знал, навали- лись на меня, льстили и вымаливали: "возьми нас, мы принесем тебе счастье. "
Старое кресло с чудесными резными подлокотниками - само почтение и спокойствие, манило меня помечтать в нем, говоря: "Я хочу рассказать тебе истории старины". Потом, когда я ему дове- рился, меня одолела какая-то мучительная, старческая, бессло- весная тоска, как будто я сел не в кресло, а окунулся в тя- жесть древних страданий. мои ноги отяжелели и одеревенели, как будто парализованный, который здесь сидел целое столетие захо- тел освободиться, превратив меня в своего двойника.
Чем ниже я спускался, тем мрачнее, суровее и беднее была обстановка. Грубый, крепкий дубовый стол; очаг вместо изящ- ного камина; крашенные стены; оловянные тарелки; ржавая железная перчатка; каменный кув- шин; затем снова комнатка с зарешеченными окнами; разбросанные всюду пергаментные книги, изгрызанные крысами; глиняные ретор- ты, использовавшиеся алхимиками, железный светильник; колбы, в которых жидкости выпали в осадок: все пространство было на- полнено безотрадным светом человеческой жизни, обманчивыми на- деждами.
Вход в подвал, в котором должна была находиться хроника на- шего перво-предка, фонарщика Христофора Йохера, был закрыт свинцовыми дверями. Попасть туда не было никакой возможности.
Когда мои исследования нашего дома закончились и я, сразу после долгого путешествия в царство прошлого, снова пришел в свою комнату, меня охватило чувство, что весь с головы до кон- чиков пальцев я заряжен магнетическими влияниями. Древняя ат- мосфера нижних комнат сопровождала меня как толпа призра- ков, вырвавшихся на свободу из тюремных стен. Желания, не исполнившиеся при жизни моих предков, выползли на дневной свет, проснулись и стремились теперь ввергнуть меня в беспо- койство, одолевая мои мысли : "Сделай то, сделай это; это еще не закончено, это выполнено наполовину; я не могу уснуть, пока ты вместо меня этого не сделаешь! " Какой - то голос мне нашепты- вал: "Сходи еще раз вниз к ретортам; я хочу рассказать те- бе, как делают золото и приготавливают философский камень; сейчас я это знаю, тогда же мне не удалось это, потому что я слишком рано умер, "- затем я услышал снова тихие слова сквозь слезы, которые, казалось исходили из женских уст: "Скажи моему супругу, что я всегда, вопреки всему, его любила; он не верит этому, он не слышит меня сейчас, потому что я мертва, тебя же он поймет! "-"Отомсти! Преследуй ее! Убей ее! Я скажу тебе где она. Не забывай меня! Ты наследник, у тебя обязанность кровной мести! "-шипит горячее дыхание мне в ухо, и мне кажется, что я слышу звон железной перчатки. - "Иди в жизнь! Наслаждайся! Я хочу еще раз посмотреть на землю твоими глазами! "-понуждает меня зов парализованного в кресле.
Когда я изгоняю этих призраков из моего сознания, они ста- новятся бессознательными частичками наэлектризованной жизни вокруг меня, которая исходит от предметов в комнате: что-то призрачно трещит в шкафу; тетрадь , лежащая на краю стола ше- лестит; доски потрескивают, как будто по ним кто-то ступакт; ножницы падают со стола и вонзаются одним концом в пол, как бы подражая танцовщице, которая стоит на носочках.
В волнении я хожу туда - сюда: "Это наследие мертвых"-чувс- твую я. Зажигаю лампу, потому что наступает ночь, и темнота де- лает мой мозг слишком чувствительным. Призраки как летучие мыши: "свет должен спугнуть их; не следует позволять им боль- ше тревожит мое сознание! "