А я один - со мною твердь,
Дорога, глина, дождь, судьба."
Дов тяжко вздохнул.
- У нас бы его поняли: настроение у него израильское. - Он взглянул на часы. - Ну так, дорогие мои. Вызовы, как понимаю, вам ни к чему. Храните, как память обо мне, - у меня тоже впереди дорога, глина... и дождя хватает. Незаполненный бланк отдайте хорошему человеку. Не просто этот бланк мне достался... - Раскрыл чемоданчик, вынул несколько пачек сторублевок: - Вот, возьми, детишкам на молочишко!
Сусанна Исааковна обомлела. - Вы что, Дов? Да тут тысяч пятнадцать, не менее.
- Сусик, дорогой, так это же ваши березовые. А я завтра лечу. Шереметьево-Амстердам-Лод. К чему мне ваше дерево? Прилетел в Москву, наменял сдуру, а меня возили, поили, кормили, как короля - бесплатно. Деловые покупки обошлись до смешного дешево. Так что теперь обречен вам все это оставить. Плачу горькими слезами, но оставляю.
Сусанна Исааковна улыбнулась.
-Дов, все это вы придумали.
Дов закрыл чемоданчик, решительно поднялся.
-Ну, дети Исааковы, давайте я вас расцелую в обе щеки. И - не поминайте лихом!..
Глава 4 (18).
"ХОЛОДНЫЕ ГИЕНЫ"
Когда в аэропорту Шереметьево Дов и Наум подошли к "Боингу", один из пассажиров, увидев их, помахал рукой, поинтересовался, как встретила братьев Москва? Дов показал большой палец, затем ткнул им за спину, в сторону Наума: - Иных даже на руках носили... - Дов оборвал фразу. Ночью Науму стало плохо, вызывали скорую помощь. Хотели забрать в больницу. Наум замахал руками: ни за что не поеду.
- Дов, не отдавай меня! - Наум задыхался, хрипел, кричал, что умирать будет дома.
Укатили белые халаты, оставив, на всякий случай, кислородную подушку. Дов испугался не на шутку: вдруг не довезет. Однако к утру Наум оклемался. Обрадовавшись, Дов пытался по дороге в аэропорт поддержать брата, но тот вырвал руку, отвернулся.
Усадив Наума у окна "Боинга", Дов наклонился к нему, спросить, не надо ли чего, и тут пронизала его острая жалость к брату: нос заострился, как у покойника, под глазами черные тени. Дышит трудно, с хрипом.
- Извини меня, пожалуйста. Я...
- Ты-то при чем тут? - оборвал его Наум. - Тебя вообще в Москве не было.
Дов от растерянности покашлял.
- На тебя, Наум, дорогая наша столица так подействовала, что ли?
Наум ответил вполголоса:
- Для тебя Москва - бутырские "решеты". Мордобитие на Лубянке, да Лефортово с постоянным ревом моторов под окнами. А у меня тут половина души осталась...
Дов поискал взглядом стюардессу. Дать ему что-нибудь успокаивающее? Постарался подбодрить:
- Не тужи, брательник! Домой летим.
- А дома покой нас ждет?.. - И вдруг голосом, в котором отчетливо звучали слезы: - Если не привезем в эрец Исраэль миллион русских евреев, и не поможем им тут удержаться, дома не будет. Вот так! Потеряем эрец. Не согласен? Кто у нас правит балом? Кому всё на свете до лампочки. Как "Лави" продали, так и страну продадут...
Едва самолет оторвался от земли, пассажиров принялись обносить завтраком в целлофане. Дов поднял руку, желая попросить кофе. Стюардесса метнулась к нему: - Вам кошер? Сейчас!
Дов сказал нарочито бодро:
- А ты, Нема говорил, борода украшение бессмысленное. За нее мне любовь и кошер!
Наум не отозвался. Молчал почти нею дорогу, втянув в плечи жирафью шею. Наверное, час прошел до того, как он вдруг продолжил: видно, думал об этом всю дорогу:
- Разве не видишь, мы теряем эрец! Ты можешь настроить города, а жить?.. Кто там будет жить?.. Шестьсот тысяч русских евреев в Израиле. С этого страна началась: шестьсот тысяч тогда было. Всего! А кто думает об алие? Каждый тянет одеяло на себя. Даже банкиры ведут себя, точно "медвежатники", залезшие в чужие сейфы. Все население ограбили! Под чьим покровительстом гребут они миллионы, с кем делятся?! Восьмой год следствие тянет кота за хвост... Ворюг-миллионщиков ищет... А Израиль по-прежнему с протянутой рукой, под чужими окнами. Ты не видишь, а я вижу, всё вот-вот разнесет, как мотор на запредельных оборотах. Эреца не будет, если кровь из России не омолодит наши забитые известью сосуды. Это последняя надежда.
Дов кивал согласно: - Да-да, Наум... Правильно, Наум. - Но только одна мысль билась в голове: "Довезти бы!"
Тут колеса коснулись земли, самолет тряхнуло, и разговор прервался. Из-за погоды сели не в Амстердаме, а во Франкфурте. Времени в обрез. На длинных движущихся тротуарах франкфуртского аэропорта медленно двигались те, кому не к спеху. Дов оставил там Наума, а сам бросился бежать с чемоданами мимо стеклянных коробок, в которых степенно сидели, почитывая газеты и книги, пассажиры, направляющиеся в Рим, Токио, Сидней. Тель-Авив нигде не объявлен. Служба посмотрит на пассажира, а затем покажет в дальний угол, на лестницу с поворотом. А там - Дов знал - очередище. Потому и помчался...
"Эль Аль" в аэропортах экранной проверкой багажа не ограничивается. Трое молодцов с засученными рукавами ворошат чемоданы и баулы. Транзитные пассажиры выстроились в очередь давно, еще до срока. Очередь тянется через два зала, люди устали. Дети хнычут, капризничают, садятся на пол. Молодой взмокший чиновник Шин-Бета движется вдоль очереди, толкающей руками и ногами свой багаж. Спрашивает вкрадчиво то у одного, то у другого, где купили новый телевизор, новое видео - в еврейском магазине? Нет? Вы не открывали коробок?.. Тогда это с вами не полетит, извините... Вы заплатили, чтобы багаж шел с вами? Это ваши проблемы.
- Гражданин начальник, - окликает Дов чиновника. - Франкфурт - это же Запад, а не Восток. Стулья, вон, привинчены у стен, целые ряды, а люди маются. Что, если очередь усадить вдоль стены, ведь это бдительности не повредит?
Тот взглянул на Дона морозно, отошел. Дов нагнулся к Науму, который изнеможденно присел на корточки. Хотел ему сказать -из твоей команды человек, но только слюну проглотил. Отвел Наума к стене, усадил. - Если что-нибудь, позову!
"Эль Аль" еще не взлетел, а уже принесли свежую прессу. Самолет только что из Лода, пресса на иврите. Дов и Наум зашуршали газетами: давно дома не были, целую неделю. Новости всё те же, будто никуда и не улетали.
"Новые репатрианты - жертвы квартирных маклеров..." "Уровень жизни 90 процентов новоприбывших из СССР за пределами черты бедности... В Иерусалиме открыт пункт бесплатной раздачи горячей пищи нуждающимся..." Наум смял газету, затолкал в сумку перед сиденьем, буркнул: - Ничего нового...
- Есть и новое, - Дов показал с усмешкой на одну из статей. Наум впился в нее глазами. "Члены Кнессета говорят о трагедии русских евреев, прибывших в Израиль..."
- Двадцатый год подряд говорят, суки! Одно и тоже! Как заведенные! И не шелохнутся... - Дов потянул к себе газету, хватит, мол, успокойся. Наум дернул ее обратно, вскричал:
- Боже мо-ой, что происходит?! Слона-то я и не приметил. -Начал читать своим высоким бабьим голосом, походившим сейчас на плач.
В большой статье был напечатан очерк об узнике Сиона Александре Казаке, который переселился в палаточный городок, разбитый на "кикар ха-Медина", площади Государства, то-есть прямо на главной площади Тель-Авива, возле мэрии. Репортер сообщал, что Александр Казак был вынужден бежать из гостиницы, в которой его поселили в одном номере с уголовником и пьяницей.
- Эмика испугался? - с недоверием воскликнул Дов. - Вряд ли!
Так и есть. Из Лода он позвонил Эли, в его офис. Узнал, Саша ходил в мэрию по их делам, наткнулся на палаточный городок, поднявшийся за ночь. Разговорился с жителями. А там, "на кикаре", сплошь инвалиды, одинокие матери с детьми. В одной из палаток пожилая москвичка в слезах, держит на руках больную девочку. Оказалось, бабушка с внучкой, родители девочки "невыездные". Со страху выпихнули в Израиль старушку с их дочкой. У девочки температура...
Дов перебил Эли: - Все ясно - на свое место отвез их в гостиницу. Узнаю Сашку!
Нанял такси. Попросил Наума, чтоб тот высадил его на площади, у мэрии, где поселился Саша Казак, а сам мчал в свой Арад, к Нонке. Наум вдруг оживился. Сообщил, в Москве снимается фильм "Небеса обетованные", говорят, действие происходит... на помойке.
- Про Израиль кино, что ли?
- Да нет, про Россию... Герои живут в помойных жилищах надеждой, что вскоре прилетят инопланетяне и заберут их в лучший мир.
- А в Тель-Авиве, на "кикаре", значит, вроде как вторая серия, - Дов усмехнулся не без горечи: - герои уже в лучшем мире - перелетели...
Возле палаток Наум попросил таксиста подождать и выбрался из машины вслед за Довом: - Взгляну только, и дальше.