Этот обрубок работал на корпорацию «Тирелл». 'Что-то было еще, надо обязательно вспомнить... Он был... биоинженером! Холден кивнул головой, как бы соглашаясь. И тут он все вспомнил, словно перед глазами появилось личное дело этого субъекта. Главным образом тот занимался репликантами. А если говорить конкретнее, участвовал в разработке репликантов серии «Нексус-6» для корпорации «Тирелл». То, что нужно.
Выходит, этот биоинженер что-то знал. Причем не просто «что-то», а был посвящен в какие-то особые обстоятельства. Коротышка с одной конечностью и слезящимися глазами был в курсе конструкции и производства — причем до мельчайших деталей — репликантов серии «Нексус-6». И, зная слишком много о том, что другие люди хотели бы навечно оставить в строжайшем секрете, он превратился в человека, которого надо было уничтожить любыми средствами.
Мысль пришла, словно внезапное озарение, как будто темные облака, которые собирались над Тихим океаном,— Холден видел их, когда летел сюда,— вдруг разверзлись и сквозь них стрелой пробился луч ослепительного света.
Ну, конечно, именно это было известно тому маленькому бедняге. И именно поэтому его убили...
Проблема состояла в том, что озарение пропадет впустую, если не появится возможность как-то воздействовать на ситуацию. Ему нужна помощь. В нынешнем состоянии он ничего не может сделать в одиночку, как бы ему этого ни хотелось.
Небо вновь прояснилось. Челнок с Декардом и Тирелл был уже далеко, исчез даже красный инверсионный след. Холден повернулся и зашагал к своему аппарату, медленно и осторожно, сберегая силы для решающей схватки, на которую уже направил все свои помыслы.
ГЛАВА 14
— Пойдем, ребята.— Он оглядел пустые помещения, когда-то переполненные настоящей жизнью. Теперь здесь царила тишина.— Нам нужно торопиться.
Они сделали все возможное, чтобы оттереть кровь со стен, напоминавшую о смерти его верной возлюбленной. cО второй ее смерти»,— напомнил себе Себастьян. Ему стало еще печальнее от мысли о том, что бедной малышке Прис пришлось пройти через все это дважды. Несправедливо: она никогда никому не делала больно, по крайней мере, очень больно.
У Себастьяна не хватило духа вынуть батареи из тела с размозженным мозгом, выключить тумблеры 'и реле, заставлявшие конечности слабо шевелиться. «Должно быть, она уползла»,— печально подумал 'он. На помойку зоны, чтобы лечь там среди других сломанных, брошенных вещей, обломок среди обломков. Какая бы слепая искорка ни теплилась внутри Прис, она погаснет в окружении пепла, тряпья и переломанных костей Вселенной.
Полковник Пушистый и Скрипучий Гусарик вернулись туда, где они оставили его, и низко склонились над товарищем, приблизив свои лица; Себастьяну пришлось слегка отвернуться, чтобы длинный нос Гусарика не ткнул ему в глаз. Он знал, что они делают. Всеми органами чувств, которые он встроил в них — в основном оптико-зрительными, хотя круглые мохнатые уши плюшевого медвежонка были гораздо чувствительнее человеческих, а у Гусарика в нос действительно были вставлены дополнительные обонятельные рецепторы,— они пытались установить, в каком состоянии он находится, физически и психически, ведь им было отлично известно, какая трагедия случилась.
Себастьян чувствовал себя так, словно единственный орган, которым он не смог пожертвовать, его сердце, был выскоблен из щуплой груди. Гусарик и Полковник сознавали, что их дом посетила смерть, пришедшая на каблуках-шпильках, и вырвала одного из них, вырвала из мира живых, утащив в то, другое место, где садятся батарейки и в глазах-пуговках гаснет свет. Они переживали и боялись, что и Себастьян отправится туда же.
— Все в порядке.
Протянув руку, Себастьян почесал за ухом плюшевого мишку. Гусарик был менее склонен к нежностям, и уж раз он подошел к Себастьяну так близко, значит, микросхемы под его остроконечным шлемом пребывали в значительном расстройстве.
— Не нужно беспокоиться обо мне. Со мной все будет хорошо.
Наверное, ему следовало бы недоумевать, откуда они научились подобному поведению; оно не имело никакого отношения к тому, что он заложил в их программу. С самого начала предполагалось, что это будут два веселых паренька, счастливые создания,лучи солнца в его угрюмой жизни. Себастьян спаял логические элементы так, чтобы плюшевый медвежонок и игрушечный солдатик могли постигать новые аспекты окружающей их действительности и на основе этих данных модифицировать свое поведение. Но эти нежные сердечные причитания и суета были чем-то другим. А были лиц
Об этом предстоит подумать там — где бы это ни было,— куда они направляются.
Гусарик помог Себастьяну закрепиться ремнями в сумке на спине Полковника. Провиант, батареи и другие предметы первой необходимости уже были уложены на салазки с лямками, используемые обычно для собирания гуманитарной помощи.
— Обождите минутку, ребята. Мне нужно оставить послание.
Плюшевый мишка, горящий желанием тронуться в путь до наступления темноты, затопал ногами.
— Попридержи коней,— успокоил его Себастьян.— Это займет всего минуту.
Он заставил Полковника подойти спиной к самой большой стене помещения. «Из нее получится превосходное полотно»,— подумал он; эти ребята всегда так заняты и спешат, приходя, уходя, убивая друг друга, а он совсем не хочет рисковать тем, чтобы его слова остались незамеченными. Используя баллончик с черной краской из набора для юных любителей рисовать на стенах, найденный на помойке несколько месяцев назад, Себастьян принялся тщательно выводить по буквам то, что он собирался сообщить:
«Дорогой мистер Декер...— Так, он слышал, называла того мужчину женщина. Прикусив губу, Себастьян продолжал: — Мы с друзьями уходим. Здесь слишком много болезненных воспоминаний».
Это было сказано чересчур мягко. Себастьян вздрагивал каждый раз, когда в его мыслях,прокручивалась картинка: бедняжка Прис, летящая по воздуху с размозженной выстрелом головой"...
«Спасибо за то, что не убили заодно и нас».
Оглядев на стене эти буквы с расплывающимися краями, он тотчас же пожалел о том, что написал их. Логика хромала; люди, в общем-то, и так не должны пытаться убить своих ближних. Но времени переписывать послание не было; медвежонок уже не находил, себе места.
Себастьян поспешил закончить надпись: «Надеюсь, вы найдете то, что ищете. С наилуч,. шими пожеланиями, Себастьян».
Сойдет; баллончик все равно почти закончился. Себастьян испачкал черной краской свою единственную руку; выбросив баллончик, он вытер потеки о комбинезон с заколотыми булавками рукавом и штанинами.
— Ну все, все. Теперь можно идти.— Полковник Пушистый заспешил к двери, и Себастьян затрясся вверх-вниз в сумке у него на спине.— Полегче, а не то у меня голова оторвется!
Очутившись снаружи, трое друзей направились на восток, сопровождаемые собственными тенями. Медвежонок резво трусил вперед, когда Себастьян оглянулся. Вдалеке едва различались темные башни небоскребов Лос-Анджелеса, залитые кроваво-красным закатом. «Наверное, жизнь наполовину удалась»,— подумал Себастьян. Он нашел здесь настоящую любовь, мечту своего сердца, и снова лишился ее. «И все же хоть некоторое время она у меня была».
Он отвернулся, прижавшись щекой к голове плюшевого медвежонка, и закрыл глаза, но долго не мог заснуть.Темнота и жизнь — царило и то, и другое. Город перешел к ночной части цикла. «Время, когда все твари выползают из нор»,— подумал Холден, глядя из кабины грузового челнока на ковер огней, застилающий землю.
Покидая зону разрушений, он выработал общий план действий. Обстоятельства — убывающие силы, перегруженное искусственное сердце, легкие, начинающие тревожно шипеть и посвистывать, и, в довершение ко всему, черные точки, словно снежные хлопья на негативе, туманящие его взгляд,— диктовали, что ему нужна помощь. Не потом, когда все успокоится, а сейчас. Чтобы все произошло так, как хочет он,— активное действующее лицо исторического процесса или хотя бы части его; недышащее растение, прикованное капельницами к больничной койке.
Когда грузовой челнок зашел на второй круг над центром Лос-Анджелеса, Холдену явилось жуткое видение: его биомеханические органы достигают предела износа и переходят в режим пониженного энергопотребления, частичную отключку, как раз чтобы он, живой, но без сознания, оставался в пилотской кабине. Еще хуже, чем в больнице. Нечеловеческое существо, оживляемое насосами и искусственно накачиваемыми препаратами, одетое в его костюм и имеющее его лицо, обреченное вечно кружить по небу курсом, который он установил еще .тогда, когда функционировал мозг,— дни и ночи, во все времена года, под палящим солнцем и колотящим по прозрачному куполу кабины муссонным дождем, с пустыми невидящими глазами, скрытыми под гнутым стеклом...
«Ну, положим, не вечно»,— с мрачным облегчением подумал Холден. Наверное, через какое-то время полиция собьет кружащий по небу челнок,хотя бы за нарушение правил движения. А если ему все же позволят летать, рано или поздно он израсходует топливо и рухнет на улицы города. Холден представил себе, как какой-нибудь полицейский, поставив ногу в высоком ботинке на обломки, едва доходящие до бампера его машины, будет выписывать штраф за стоянку в неположенном месте.
Ночь окончательно укутала город, оставив только темно-фиолетовую полоску на горизонте, ,последний след солнца, скрывшегося за скалистым краем сгущающихся туч. Настала пора продолжить разработку подробностей плана, на котором он остановился. Уж если ему нужна помощь„ чтобы спастись от смерти или небытия, остается только пойти в одно место, обратиться только к одному человеку. Об Управлении полиции не может быть и речи.
Нельзя описать, как прогнила вся структура Управления; любой, с кем он заговорит, может оказаться одним из тех заговорщиков, которые считают по каким-то своим зловещим причинам, что хороший блейдранер — только мертвый блейдранер. Что касается Декарда — похоже, такой же мишени, как и все остальные... от него тоже не будет прока. По многим причинам. Холден провел немало времени, обдумывая некоторые из них.
Протянув руку к приборной панели, он отключил автопилот. Завершился еще один круг над городом, вернувший машину к густо застроенным лачугами району Лос-Фелиц. Взяв штурвал управления в руки, Холден повел грузовик вниз к дому„ где когда-то жил его бывший напарник.
Он сидел, застыв в кресле пилота, на взлетно-посадочной площадке на крыше здания, и между его ладонями и бесчувственным металлом штурвала скапливалась пленка пота. «Вперед,— толкало чтото глубоко внутри.— Чего ты ждешь? Не отступай теперь». Холден приписывал гнойный узел страха в желудке плохому функционированию своих новых легких, отчего питаемый ими мозг откликался на недостаток кислорода животным ужасом, хотя прекрасно осознавал, что трусливое тело находится в союзе с холодным рассудком. Он оставил Роя Бейти в квартире внизу, прикованным наручниками к трубе за унитазом; одно только мысленное воспроизведение пленки с извергающим проклятия и мечущимся на короткой цепи Бейти, подобно некоему зловещему симбиозу быка и шершня, пустило заряд адреналина по полиэтиленовым клапанам его сердца. А теперь он собирается вернуться и сказать Бейти, что они с ним снова друзья? «Удачи тебе»,— нашептывало сомнение.
— Лучше скорее со всем покончить.
Его собственный голос. Открыв кабину челнока, Холден выбрался наружу.
В квартире его ждала загадка: наручники находились на месте, сверкая хромом под белым фарфором, но Рой Бейти исчез. Холден опустился на колени,изучил наручники, встал, увидел в зеркале свое озадаченное лицо. Искусственный свет флюоресцентной лампы придал щекам и лбу еще более предсмертный землистый вид.
«Он сбежал»,— подумал Холден. Несомненно, хотя нет ни малейшего намека на то, как это произошло. Здание было построено весьма хлипко-некоторые его части, внешне похожие на бетон, на самом деле были сделаны из упрочненного пенопласта, так что даже старик вроде Бейти мог спокойно выдернуть трубу из стены ванной комнаты. Но он уж конечно же не стал бы хлопотать о том, чтобы вставить трубу на место, залепляя ее зубной пастой и мылом. К тому же, в этом случае наручники до сих пор болтались бы на запястье у Бейти, а не на трубе.
Продолжая вертеть эту мысль в голове, Холден, выключив свет, вышел в коридор. И тут же оказался отброшен к стене, да так, что воздух со свистом вырвался из легких, а новое сердце забилось в лихорадочных спазмах.
— Глупый сукин сын, мне следовало бы убить тебя.— Лицо Бейти — в морщинах, раскрасневшееся от яростного возбуждения — прижалось к лицу Холдена.— К слову, я так и сделаю. Надеюсь, это не явится для тебя неожиданностью.
Холден схватил запястья Бейти, силясь оторвать их от своего горла и глотнуть воздуха.
— Подожди... подожди минутку...— задыхаясь, выдавил он, болтая ногами, не достающими до пола.— Мне... нужно поговорить с тобой...
— Ни к чему.— Бейти поднял его еще выше, прижимая к стене.— Мы с тобой уже достаточно наговорились. Я так хорошо понимаю твою жалкую душонку, что мне больше не нужно говорить с тобой. Я знал, что ты придешь сюда, ко мне. Как только поймешь, что слишком глубоко увяз, чтобы выкарабкаться самому...— Кривая акулья ухмылка.— Ну что, как видишь, я заранее знаю, что ты скажешь.
Струйка кислорода проникла в горло Холдена. Его противник уставал — пока не слишком заметно, но это чувствовалось по тому, как ослабли его руки. Черные точки перед глазами Холдена, мельтешащие крапчатой вуалью, чуть поблекли.
— Слушай... это важно...— царапая сдавленную трахею, выдавились звуки. — Я не вернулся бы сюда... если бы просто нуждался в помощи...