Судьбу Викиного отца я не знал, да и кто был ее отцом, я тоже не знал. Она уходила, ускользала от подобных разговоров, а я не настаивал.
Викина мама оставила эту двухкомнатную квартиру молодоженам, а сама уехала в деревню, где когда-то родилась и жила, уехала к своей старенькой маме. И даже после развода дочери с мужем-наркоманом она не вернулась в город. Ей очень хотелось и верилось, что дочка найдет еще хорошего человека, снова выйдет замуж и будет счастлива. Она не возвращалась, чтобы не мешать дочери заново устроиться в жизни, хотя Вика слезно скучала по ней и укоряла ее за это в письмах...
На одном этаже с Викой в соседней однокомнатной квартире проживала добрая, ласковая старушка, бывшая учительница Мария Федоровна. Ей, наверное, было уже под восемьдесят! Но она, худенькая и суетливая, жила независимо от своего возраста и была настолько заботливым человеком, что даже свои болезни словно оберегала от дурного глаза, заботилась о них, и болезни - уважали ее, не одолевали мучительно, а приходили к ней, как старые приятели на огонек.
- Вот и сердечко расшалилось опять, словно детство вспомнило, говорила Мария Федоровна о своих, иногда случавшихся сердечных приступах.
Мария Федоровна очень любила Оксанку, "Викину дочурку", как говорила она. С откровенным удовольствием выручала Вику эта старушка: присматривала за ее крохотной девочкой. Благодаря чему мы с Викой могли безболезненно проводить свободное время по своему усмотрению.
Вот и сейчас Оксанка была в гостях у Марии Федоровны...
Мои размышления прервались, в проеме двери возникла Вика. У нее в руках был поднос с чайным сервизом.
- Ну, вот и чай! - воскликнула она.
- Ее нельзя понять со стороны! - заговорил я. - И календарь она имеет свой, - я широко развел руки, - Где сроки будней каждому ины. Я от любви полжизни - ВЫХОДНОЙ! - громко и весело продекламировал я.
- Ах так! - улыбчиво удивилась Вика. - Я, значит, там, на кухне стараюсь себе, стараюсь, а он, бездельник, оказывается, уже полжизни ВЫХОДНОЙ! Да еще от чего, - от любви! - игриво выкрикнула она последнюю фразу.
- Да что вы, мадам, - развлекательно оправдался я.
- Ну, я тебе сейчас устрою Великие Будни! - радостно прошипела на меня Вика.
Быстро поставила поднос на стол и погналась за мною, а я убежал от нее на балкон и закрылся там на шпингалет: показывал язык, строил рожицы через мутное стекло...
Вначале, когда я пришел сегодня к Вике, она взволнованно выслушала мой рассказ о посещении отделения милиции. Но успокоилась, поняв, что ничего страшного не ожидается.
- Если тебя из-за веры преследуют, то это благородные муки, Сережа... - сказал она и поддержала, - да Бог с ними со всеми! Неужели ты пропадешь без их должности. Пусть еще поищут такого директора!.. Если что, приходи работать к нам в парк!..
- Все! Сережа! Хватит... Чай остывает... - кричала в мутное окно Вика.
Я оставил свои шалости и вошел в комнату, и мы с Викой обнялись.
- Любимый человек мой... - прошептала она возле моего уха.
Раздался телефонный звонок... Вика подошла к аппарату и сняла трубку.
- Да, - сказала она. - Да, сейчас, одну минутку, - и она прикрыла микрофон трубки своей узенькой ладонью, обратилась ко мне. - Это тебя, Сережа.
- Кто? - спросил я.
- Какой-то Иван, - сообщила Вика и подала трубку мне. А я уже подошел и легким движением подхватил трубку из ласковых рук.
- Алло! - огласил я свое присутствие у аппарата.
- Алло! Здравствуй, Сергей, - сказал Иван.
- Здравствуй! - ответил я.
- Послушай, тебе Корщиков не звонил? - поинтересовался Иван таким тоном, словно он стоял сейчас на том конце провода и озирался по сторонам, высматривая засаду.
- Нет... - ответил я и поинтересовался в свою очередь, - а что случилось?
В это время я увидел, как Вика приостановилась у кресла и стала прислушиваться к моим словам. Теперь и мне приходилось говорить, будто за углом засада... Больше всего я беспокоился о том, что Иван может спросить что-нибудь такое, на что в присутствии Вики отвечать я не смогу. Но я успокаивал себя: "Иван благоразумный человек!" Однако я вслушивался в его голос настороженно и отвечал медленно, вкрадчиво анализируя свои слова.
- Слушай, Сереж, - говорил Иван, - если тебя вдруг позвонит Корщиков и будет предлагать коврик, то ты ни в коем случае не покупай его!
- А почему? - спросил я.
- Тебе надо отходить от них! - сказал мой учитель.
- От кого? - спросил покорно я.
- От Корщикова и от Ани, понятно? - внушительно определил Иван.
- Да... А почему? - не сопротивляясь, все так же покорно спросил я.
- Об этом потом, при встрече! - утвердил учитель.
- Хорошо, - согласился я.
- Ну пока, - попрощался Иван и повесил трубку.
Я тоже положил трубку и посмотрел на Вику, и улыбнулся ей, а сам подумал: "Я не успел спросить, что за коврик?.."
- Давай пить чай, - сказал я Вике.
- Что-то не так? Зачем он звонил? - спросила она.
- Не обращай внимания, - это с работы. А на работе, сама понимаешь, всегда каждый день какая-нибудь кутерьма!
И тут я вспомнил еще и о пропавшем магнитофоне, но сразу же отмахнулся от этой вчерашней, тяжеловесной мрачности...
Мы с Викой сидели друг возле друга, и пили чай, и переглядывались.
Жила Вика скромно. Ничего особенного, дорогого, как и лишнего в ее комнатах не находилось.
В одном углу в комнате стоял на тумбочке с отпиленными ножками черно-белый телевизор "Крым", в другом углу висела икона, под ней горела лампадка, в противоположном углу несколько книжных полок, поставленных прямо на пол друг на дружку, в последнем углу на стуле чернел телефонный аппарат, а посредине комнаты - два старых кресла и невысокий стол.
В соседней комнате находились две кровати: одна большая, деревянная, а другая маленькая, детская, тоже деревянная; был там еще шифоньер и трельяж...
Странное дело, но сегодня я начал видеть Вику по-иному. Я сидел и пил горячий чай, и во мне просыпался художник. Я словно отделился от того, что видел раньше, и заново созерцал Вику. Я старался не мешать Вике быть или объявиться в моих мыслях такой, какая она была высвечена этими молчаливыми мгновениями чаепития. И я видел Вику заново: осмысленные карие глаза, отточенная фигура, мягкие, невесомые жесты, милый овал лица, цветение и магнетизм аромата вокруг нее, а эти губы, а волосы, спадающие на плечи, всегда будто тают у меня в руках...
- Мы по соседству жили и любили. Мои ладони бережно так плыли у девочки по трепетной груди. И тайна ожидала впереди... - невесомо и сладко продекламировал я.
Вика встала с кресла, поставила свою чашку с недопитым чаем на стол, подошла ко мне, села на колени, и обняла меня за шею, и тихо попросила: