Как им удалось сохранить это в тайне, осталось загадкой,. Выжившие мерзлявчики – числом двадцать два из тридцати пяти попыток – были живы в клиническом смысле уже месяцев десять, а в сознании находились, конечно, меньшее время.
В течение следующей недели это сделалось основной новостью. Мы с Тэффи наблюдали за интервью с мертвыми, с докторами, с членами Совета Безопасности. Эти действия были вполне законными. Но в борьбе со вторым Законопроектом о Замораживании они могли оказаться ошибкой.
Все оживленные мерзлявчики были душевнобольными. А иначе чего им стоило в свое время рисковать?
Часть смертных случаев была вызвана тем обстоятельством, что их душевное расстройство происходило от повреждения мозга. Выживших излечили – но только в биохимическом смысле. Ведь каждый из них был болен в течение достаточно долгого времени, чтобы доктора убедились в отсутствии всякой надежды. Теперь они оказались затерянными в чужой земле, их дома навсегда были потеряны в тумане времени. Оживление спасло их от уродливой, унизительной смерти от рук основной части рода человеческого – от судьбы, отдававшей каннибалами и вампирами. Параноики едва ли были удивлены. Зато прочие вели себя как параноики.
По ящику все они выглядели как кучка напуганных пациентов психушки.
Как-то вечером на большом экране в спальне Тэффи мы посмотрели целый ряд интервью. Беседы проводились плохо. Слишком часто повторялось “А что вы думаете о нынешних чудесах?”, в то время как несчастные только выползли из своих раковин, и это их вряд ли всерьез интересовало. Многие вообще не верили тому, что им говорили или показывали. Других в основном интересовали только космические исследования. Теперь это была область деятельности жителей Пояса, которую избиратели Земли, как правило, игнорировали. Очень многие интервью были на том же уровне, что и последнее, просмотренное нами: интервьюер долго объяснял женщине, что “ящик” – это не ящик, что слово относится только к эффекту трехмерности. Несчастная, к которой и так плохо относились, была вообще не очень-то сообразительна.
Тэффи сидела на кровати, поджав ноги, и расчесывала свои длинные черные волосы. Те сверкающими прядями струились по ее плечам.
– Она из ранних, – заметила она критически. – При замораживании могло возникнуть кислородное голодание мозга.
– Это тебе понятно. А обычный гражданин видит ее действия. Она явно не готова присоединиться к обществу.
– Черт возьми, Джил, она же живая. Неужели для каждого недостаточно этого чуда?
– Может быть. А может быть, среднему избирателю она больше нравилась в другом виде.
Тэффи с гневной силой расчесывала волосы.
– Они живые.
– А интересно, не оживили ли Левитикуса Хэйла?
– Леви… А! Нет. Во всяком случае, не в госпитале Святого Иоанна.
Тэффи работала там. Она бы знала.
– Я не видел его по ящику. Им следовало его оживить, – заметил я. – Его облик патриарха произвел бы большое впечатление. Он даже мог бы изобразить из себя мессию. ‘Привет вам, братие, я вернулся из мертвых, чтобы повести вас…’ Пока этого никто не пробовал.
– И к лучшему, – теперь она двигала гребнем чуть помедленнее. – Кстати, очень многие из них умерли именно в процессе размораживания или вслед за тем. От разрушения клеточных оболочек.
Спустя десять минут я встал и взялся за телефон.
– Это так важно? – изумленно спросила Тэффи.
– Может быть, и нет.
Я позвонил в Склеп Вечности в Нью-Джерси. Я знал, что буду теряться в догадках, пока не выясню.
Мистер Рестарик как раз был на ночном дежурстве. Он вроде бы обрадовался, увидев меня. Он вообще был рад видеть любого, с кем можно было поговорить. Его одежда по-прежнему представляла собой смешение древних стилей, но теперь это не выглядело таким уж анахронизмом. По ящику то и дело можно было видеть мерзлявчиков, одетых по подобию тогдашней моды.
Да, он меня помнил. Да, Левитикус Хэйл был по-прежнему на месте. В больницу забрали двух его подопечных и оба выжили, сообщил он мне с гордостью. Администрация хотела забрать и Хэйла: им понравилась его внешность, что было важно для рекламных целей, тем более, он происходил из позапрошлого века. Но они не смогли получить разрешения от ближайшего родственника.
Тэффи увидела, как я уставился в пустой экран телефона.
– Что-то не так?
– Чемберсовский мальчишка. Помнишь Холдена Чемберса, мерзлявчикового наследника? Он мне солгал. Он отказал больнице в разрешении оживить Левитикуса Хэйла. Еще год назад.
– Смотри-ка, – она поразмыслила над этим и заключила с типичной для нее снисходительностью: – Какая куча денег всего лишь за отказ подписать бумажку.
По ящику начали показывать старое кино, римейк шекспировской пьесы. Мы переключили его на пейзаж и пошли спать.
Я пятился, пятился… Составленный из кусочков призрак надвигался. У него была чья-то рука, чей-то глаз и грудная клетка Лорена, в которой помещалось чье-то сердце и чье-то легкое и чье-то другое легкое, и я все это ощущал внутри него. Это было ужасно. Я потянулся глубже. Чье-то сердце затрепетало как рыба у меня в руке.
Тэффи обнаружила меня в кухне за приготовлением горячего шоколада. На двоих. Я отлично знал, что она не может спать, когда меня мучают кошмары.
– Почему ты мне не расскажешь об этом? – спросила она.
– Потому что это отвратительно.
– Думаю, тебе лучше рассказать.
Она обняла меня, потерлась щекой о мою щеку. Я прошептал ей на ухо:
– Хочешь извлечь яд из моей нервной системы? И прямо в твою.
– Ну и ладно. Я это вынесу.
Шоколад был готов. Я высвободился и разлил его, добавив толику бурбона. Она задумчиво прихлебывала. Потом спросила:
– Это все время Лорен?
– Да. Будь он проклят.
– И ни разу этот… которого ты сейчас ищешь?
– Анубис? Я никогда не имел с ним дела. Он был на попечении Беры. В любом случае, он ушел в отставку еще до того, как я полностью закончил подготовку. Передал свою территорию Лорену. Рынок для материала был так плох, что Лорену для выживания дела пришлось удвоить территорию.
Я говорил слишком много. Я отчаянно нуждался в том, чтобы с кем-либо поговорить, вернув ощущение реальности.
– А что они сделали – подбросили монетку?
– С какой целью? А! Нет, вопрос о том, кто уйдет в отставку, никогда не стоял. Лорен был болен. Должно быть, поэтому он и занялся этим бизнесом. Он нуждался в запасе трансплантатов. И он не мог выйти из дела, потому что требовались постоянные пересадки. Его спектр отторжения выглядел, вероятно, дурной шуткой. Анубис же был иным.
Она продолжала потягивать шоколад. Ей не следовало все это знать, но я не мог остановиться.
– Анубис менял части тела по прихоти. Мы до него так и не добрались. Вероятно, он полностью переделал себя, когда… когда ушел на покой.
Тэффи тронула меня за плечо.
– Пойдем, ляжем в постель.