— Одеваться надо было прямо в воде, — проворчал я потом.
— Поторопимся, Мартин.
— Почему ты ее так боишься?
— Она приносит несчастье. Во всяком случае, нашей семье.
До дома мы домчались быстро, почти за полчаса. Нас встретила перепуганная Нолли.
— Ольвин! — крикнула она и повисла у него на шее.
— Что? Что случилось?!
— Я зашла, а она…
— Где она?!
— На кухне!
Мы кинулись на кухню все втроем. Изольда лежала на полу с перерезанными венами на левой руке. Рядом валялся кухонный нож. Это случилось, по-видимому, совсем недавно, потому что крови вытекло мало, и сознания она не теряла, а просто была в своем сомнамбулическом забытье.
— Вовремя мы успели, — мрачно сказал Ольвин, перетягивая ей поясом руку ниже локтя, — Мартин, беги за доктором, три дома вниз по улице.
— Она жива?
— Жива, не волнуйся.
Я поразился его спокойствию. Нолли стояла в дверях, ее трясло.
— Ну, беги быстрей, чего ты на меня смотришь!
Вечером Изольда пришла в себя и призналась, что ничего не помнит. Я не мог смотреть на ее забинтованное запястье, жалость моя доходила до озноба и головной боли.
— Признайся, — спросил я, сидя возле ее кровати, — ты ведь не хотела этого? Ты не думала об этом, когда мы уезжали на озеро?
— Нет, — она покачала головой, — я думала про белый особняк над прудом. И умирать мне совсем не хотелось.
— Я как чувствовал!
— Может, ты и правда меня любишь?
— Если б я тебя не любил, меня бы здесь уже не было.
— Поцелуй меня. Только недолго, а то войдет кто-нибудь.
Мы целовались как воришки, вздрагивая от каждого шороха. Потом я зашел к себе и полез под кровать за своей сумкой. Нолли была внизу в гостиной, и это было кстати, я не хотел, чтоб она видела, как я отсыпаю в свой кошелек кучу золотых дорлинов.
Кошелек получился слишком тяжелый и толстый. Я долго думал, куда его положить, и сунул в карман своей теплой куртки, которую давно уже не носил и не собирался. В кармане лежали какие-то бумажки, свернутые в четыре раза несколько листов. Я подумал, что это забытая недописанная песня, но это оказалось что-то совсем другое.
У меня в руках были листы из древнехарейского трактата. Я узнал эти закорючки сразу, хоть и не понимал в них ни слова. Мне стало совсем не по себе от такой находки.
— Что это? — спросил я Нолли, когда она вошла.
— Не знаю, — сказала она удивленно.
— Это листы из книги Ольвина. Как они попали в мой карман?
— Тебе лучше знать.
Я и так понимал, что Нолли не имела к этому ни малейшего отношения. Так же как и я. И Изольда. Тогда кто же?!
— Может быть, ты нашла их где-нибудь и положила мне в карман?
— С какой стати?
— Не знаю… но должно же быть хоть какое-то объяснение!
Ольвин отмывал на кухне пол и кипятил чайник.
— Хочешь, кое-что покажу? — спросил я невесело.
Он положил тряпку в ведро и вытер руки.
— Ну? Что там у тебя?
Я протянул ему свою находку.
— Узнаешь?
Ольвин тихо свистнул.
— Да это никак остатки моей книжки?
— Посмотри, кто-то вырвал эти листы и прячет их в моей куртке. Наверно, здесь написано что-то важное.
— Здесь написано про Долину Двух лун, — сказал он со странным спокойствием, — это как раз то, что мне было нужно.
— И не только тебе, как выяснилось!
— Да, непонятно…
— Послушай, чтобы вырвать то, что нужно, надо сначала прочесть. Кто-то владеет древнехарейским не хуже тебя. И книгу он выкрал не ради денег, а ради ее содержания. Мне эта история все меньше нравится, Ольвин.
— Не горячись. Мне кажется, все гораздо проще, чем ты воображаешь. Чай будешь?
— Какой там чай!