Он вышел, а я задержался в дверях. Схватил ее, прижал к себе и, пока она не успела закричать, быстро зашептал.
— Мы, наверно, никогда больше не увидимся, слышишь? Ничего уже не остановишь! Можешь думать обо мне, что хочешь, да я такой и есть… Только я люблю тебя!
— Пусти!
— Запомни, я тебя люблю…
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""" """"""""""""""""""""""""" ""
Мы ехали почти в полной темноте, в затянутом тучами небе не было ни одной звезды. Я даже смутно не представлял себе, как мы проберемся в замок, но уверенность Ольвина придавала мне сил.
По дороге было не до разговоров, только когда подъехали к замку, перевели дух. Рассвет был уже где-то рядом, в воздухе, в тишине, в мокрой от росы траве. Тревога не пропадала, а только усиливалась. Коней мы привязали на лесной опушке у края леса.
— Посвяти меня хотя бы в свои планы.
— Планы? Сейчас увидишь.
Мы, бесшумно ступая, шли вдоль отвесной стены с узкими окошками, и я уже догадался, куда мы идем. Над нами были те самые четыре загадочных окна, за которыми любил скрываться барон Оорл.
— Сейчас я залезу и сброшу тебе веревку, — сказал Ольвин.
Я вспомнил человека в капюшоне, который спрыгнул чуть ли не на нас с Нарциссом.
— А ты здесь, оказывается, частый гость, Ольвин?
— Редкий, — усмехнулся он, но больше ничего не сказал.
Лез он уверенно, совершенно точно зная, за что можно зацепиться, и куда поставить ногу. По веревке кое-как залез и я.
Мы были в темной комнате, очертания предметов едва проступали, и ничего особенного я пока не заметил.
— Здесь можно говорить громко, — сказал Ольвин, — а вот свет зажигать не будем, мало ли что. Тут где-то были кресла… Садись, Мартин… Когда они приедут, мы постараемся спрятать Данаю в этих комнатах, сюда никто никогда не входит.
— А если не получится?
— Тогда тоже есть способ, но лучше об этом не думать…
Мы сидели в предрассветной темноте, тихой и тревожной, и всё было уже по-другому, как будто в другом мире или в другой жизни. Перевернулась страница, захлопнулась книжка, задвинулся ящик, закрылись дверцы шкафа…
Я обещал ни о чем не спрашивать, но то, что Ольвин как-то связан с бароном, было ясно и без вопросов.
— Ты удивлен?
— Наверно, нет. У меня какое-то странное состояние, словно всё не со мной происходит.
— А у меня, к сожалению, нет. Все ясно, четко и выпукло.
— Хочешь, я тебе скажу, что я думаю… если только ты не рассердишься.
— Мартин, разве ты не заметил, что я не умею на тебя сердиться?
— По-моему, она тебя все-таки любит.
— Это уже что-то из твоих сказок!
— Вовсе нет. Я вас видел там, у озера. Я видел, как она на тебя смотрит! И ты сам…
— Послушай, от тебя нигде нет спасенья!
Я смолк на полуслове. Я опять был изобличен. Он смеялся!
— Все равно это так, — сказал я, смущенно прокашлявшись.
— Откуда ты только свалился на мою голову?
Рассвет начал медленно вползать в окна, а вместе с рассветом и тревога, подкрепленная чувством голода. Я уже не мог сидеть, и ходил от стены к стене.
— Открой буфет, — посоветовал Ольвин.
В буфете я нашел сухари и пару бутылок вина.
— Плохо нас встречают, — Ольвин откупорил бутылку, отхлебнул и протянул мне.
— Мне нельзя, — сказал я, — я уже принял кое-что покрепче.
— Это ты в Долине Двух лун подобрал?
— Ну, не купил же!
Сухари кончились быстро, хоть и жевались с трудом. В окно уже было слышно, как пересвистываются в лесу первые птицы. Я вглядывался в лес, мне казалось, что из него сейчас выйдет белая тигрица, подойдет к замку и призывно рявкнет, и я, наверно, выпрыгну прямо в окно!
— А хочешь, теперь я расскажу тебе сказку? — спросил Ольвин.
— Ты? Мне? — я удивленно обернулся.
— А что? Нам ведь еще долго тут сидеть.
— Расскажи…
— Так вот, — начал он, когда я уселся в кресле, — в некотором царстве, в некотором государстве жила-была белая тигрица.
Его лицо уже можно было разглядеть. Оно было серьезно.
— Это специально для меня?
— Конечно. Не перебивай. Это была очень красивая и очень властная женщина. Именно женщина. У нее даже была семья — муж и дети. Тигрица как бы спала в ней до поры до времени, но иногда просыпалась и вырывалась на волю. Тогда она превращалась в зверя. Руки становились лапами, лицо — мордой, зубы — клыками… и ее неумолимо тогда тянуло в лес. Это трудно было скрыть, но женщина скрывала. Ты ведь знаешь, как у нас относятся к оборотням. Никто не знал об этом.