Константинополя и Папа Римский прокляли друг друга. После
этого в обеих церквах не осталось ничего святого. И ими
завладел сатана. Я убежден в этом.
Джозеф Херити
По узким тропинкам и заброшенным дорогам, через болота и сырые, поросшие деревьями склоны, покоряя и огибая вершины, с ночевками на открытой местности или в полуразрушенных домах Херити вел свой отряд к Дублину. Восемнадцать дней шли они до подножия Уиклоу, еще девять дней кружили в поисках дороги с северо-востока, где их не ждали. За время пути им не встретилась ни одна живая душа.
Для Джона путешествие превратилось в непрестанный, тщательно продуманный поединок с Херити. Любой, самый безобидный разговор мог оказаться опасным. Однажды в полдень они проходили мимо покосившейся таблички с единственной надписью: "Гарретстаун". Было холодно. Влажный ветер хлестал по склонам гор, и Джону ужасно захотелось надеть что-нибудь более теплое, чем свитер.
- Некоторые вещи на этой земле происходят без всякой причины, внезапно сказал Херити, искоса поглядывая на Джона. Лысая голова Джона выглядела странно на фоне сильно отросших усов и бород спорщиков.
- Какие вещи? - спросил Джон.
- Например, резня собак в Килдэр Хант. Это подло - обрекать бессловесных тварей на страдания, вызванные безответственными людьми.
Сзади послышался голос отца Майкла:
- Килдэр Хант - это чисто английское явление.
- Я был там, - сказал Херити. - Возможно, вы и правы, отец. Но это была провокация - толпа Ханта не понимала, как легко дьявол может завладеть душами окружающих.
Джон кивнул, воспользовавшись возможностью послать укол Херити.
- Так же, как кто-то спровоцировал О'Нейла?
Херити не попался на эту удочку и некоторое время шел молча. Отец Майкл приблизился, когда они вышли на узкую дорогу с открытым грунтом. Было слышно, как мальчик позади идет-по их следам.
- Я подумал о том же! - сказал отец Майкл. Он с удивлением посмотрел на Джона. - Глупость людей находится за пределами моего понимания.
- Что-то вроде желания возобновить конное шоу в Дублине? - спросил Херити, и голос его "был полон лукавства. Он посмотрел на Джона, и тот оказался меж двух огней: идущие рядом мужчины буквально сверлили его взглядом.
- Это была попытка вернуть добрые начинания, - подал реплику отец Майкл, но внимание его все еще было приковано к Джону.
- Обычное дело! - сказал Херити, глядя поверх голов. - Будто ничего позорного там и не было. Расскажи об этом, отец. Ты был там.
Они прошли в полном молчании примерно пятьдесят шагов, пока отец Майкл ответил. В этот момент он больше не смотрел на Джона, а уставился На землю под ногами.
- Шел мелкий дождь, - сказал отец Майкл. - Мы пришли туда, когда толпа уже разошлась. Только некоторые остались, и я видел, как они уходили. Кто-то нес обувь, кто-то - одежду. Я запомнил мужчину, у которого на одной руке висело прекрасное пальто, а на другой - окровавленные брюки для верховой езды. При этом он странно усмехался.
Голос отца Майкла был низким и каким-то далеким, будто он пытался пересказать что-то, виденное им в далекой стране, диковину из жизни языческих народов, а не событие, произошедшее в цивилизованной Ирландии.
Дорога теперь шла под уклон, и четверка путников увидала внизу мост. Мутный поток воды прокладывал себе путь через камыш, растущий под ним.
- Повсюду на земле были тела, - продолжал отец Майкл. - Люди... мертвые лошади... засохшая кровь. Негде даже помолиться, они все кресты переплавили в металл. Не осталось ни одного кольца. Чтобы снять украшения, отрезали пальцы. Я стоял на коленях в грязи и плакал.
- Но кто сделал все это? - спросил Джон.
- Толпа, - ответил Херити.
Джон завороженно смотрел на отца Майкла. Он представил себе священника, созерцающего мертвые тела участников и зрителей конного шоу. Простые слова отца Майкла рисовали страшные картины в его мозгу.
- Они даже сняли почти всю обувь и чулки, - говорил священник. - Обувь и чулки... Зачем они это сделали?
Видение голых ног, вытянувшихся в грязном месиве, как последний жест утерянной человечности, странно взволновало Джона. Он почувствовал, что очень растроган, и не только монотонным рассказом отца Майкла о дикой жестокости. "Что-то еще, кроме жизни, ушло из Ирландии вместе с этими мертвыми", - подумалось Джону. Он даже почувствовал, что О'Нейл-Внутри уже не ликует. Да, интерес - завораживающий интерес, но нет особенной радости. Пожалуй, это было удовлетворение, то, что чувствовал О'Нейл-Внутри, нечто вроде довольства.
Джон понял, что существует огромная и весьма существенная разница между счастьем и удовлетворением. О'Нейл-Внутри мог быть удовлетворен тем, что было сделано, даже если это не принесло ему счастья.
- Что ты чувствуешь теперь, Джон? - спросил Херити.
- Это не приносит мне радости, - ответил Джон.
- Черный день, - добавил отец Майкл.
- Сейчас ты выслушаешь его? - поинтересовался Херити. - Единственными католиками там были машинисты и конюхи, люди тяжелого физического труда. Кучка помещиков-протестантов ответила за свои злодеяния, а священник расстроен.
Голос отца Майкла зазвучал громче.
- Они были убиты! Зарезаны, как скот - ножами, вилками, забиты до смерти или задушены голыми руками. Не было ни единого выстрела.
Херити посмотрел на Джона.
- У тебя нет мыслей по поводу того, что могло бы Произойти, появись среди нас сумасшедший О'Нейл?
Джон почувствовал, как молча напрягся О'Нейл-Внутри.
- Все эти смерти и без всякой причины, - продолжал Херити. - Ах да, причина была, но я соглашусь со священником: лучше было этого не делать. Херити посмотрел на отца Майкла. - Но ведь вас весьма заворожила эта картина смерти, не правда ли, святой отец? Хороший повод помолиться, стоя на коленях в грязи.
Отец Майкл шел, с трудом переставляя ноги и не отрывая глаз от земли. Внезапно он вздрогнул.
Джон посмотрел на священника и понял, что слова Херити попали в цель. Да, отец Майкл, так же, как и его церковь, относился к смерти с любовью и ненавистью. Она была для него источником могущества как для священника, но-внутреннее человеческое "я" тоже нельзя сбрасывать со счетов. Не больше, чем мог О'Нейл-Внутри. Смерть была окончательным разрушением, той степенью человеческой слабости, которая поднималась от одной иллюзии к другой, но абсолютной власти этого вмешательства нельзя избежать.
Херити смог увидеть самые сокровенные мысли!
- Это полезно, - сказал Херити, - слушать голос человека, не видя его лица. - Он снова наклонился вперед, чтобы посмотреть на священника. - Я слушал вас, Майкл Фланнери. Вы говорили об этой кровавой резне и ни слова о том, что вы понимаете наконец, почему я плюю на вашу Церковь?
Отец Майкл не ответил.
Херити ухмыльнулся и опять переключился на созерцание дороги. Было слышно, как идущий позади мальчик отбрасывает ногами камни в кустарник. Они теперь поднялись на возвышенность над потоком и увидели длинный склон там, где дорога терялась в непроходимых зарослях вечнозеленых деревьев.
- Вы сами видите, отец, - сказал Херити, - что труднее всего быть покинутым Богом. Он отказался от меня, но я от него не отказывался. Они забрали у меня религию!
В глазах отца Майкла заблестели слезы. Он подумал: "Да, Джозеф Херити, я понимаю, о чем ты. Я знаю всю эту физиологию, ко горой меня обучили в семинарии. Ты скажешь, что Церковь заменяет мне секс. Это та любовь, которую я никогда не смог бы найти у женщины. О, я понимаю тебя. Это новая Церковь, которую, по твоему мнению, мы имеем, а не женщина для любого из нас".
Сам не зная почему, отец Майкл почувствовал, что слова Херити прибавили ему сил.