- Спасибо мне? Что вы такое говорите? - голос Херити был полон оскорбленного достоинства.
- Я думал, что одинок, - сказал отец Майкл. - Но теперь вижу, что нет. За это я и благодарю тебя.
- Что за ерунда, - проворчал Херити.
Некоторое время он шел, сердито насупившись, но затем хитро усмехнулся.
- Вы просто растеряны, отец, - сказал он. - Мы никогда не будем вместе.
Джон увидел по лицу Херити, что тот забавляется. Но отец Майкл... растерян? Херити явно злорадствовал из-за чьей-либо растерянности. Может, ему нравилось и замешательство Ирландии? Нет... это противоречило Мотиву Херити. Чума разбередила неприкосновенное. Сознавая это, Джон понял с внезапной ясностью, что нашел ключ к Херити. Нашел то, что могло погубить человека.
"Нужно разрушить его веру в свой Мотив!"
Но это было именно то, что Херити попытался сделать с отцом Майклом. Как это могло быть слабостью Херити и... да, все-таки силой отца Майкла?
- Каковы твои политические убеждения, Джозеф? - спросил Джон.
- Мои убеждения? - Он усмехнулся. - Я либерал, да. Всегда им был.
- Он безбожный марксист, - вмешался отец Майкл.
- Это лучше, чем безбожный священник, - парировал Джозеф.
- Джон, ты знаешь что-нибудь о войне, которая длится вечно? - спросил отец Майкл.
- Закрой свою варежку, Майкл Фланнери, - проговорил Херити ровным и злым голосом.
- Никогда не слышал о ней, - ответил Джон священнику. Он почувствовал в Херити опасное спокойствие.
- Это "Провос", - сказал отец Майкл. Он посмотрел на Херити с мрачной усмешкой. - Препятствуйте любым соглашениям, убивайте тех, кто идет на компромисс. Терроризируйте миротворцев, бойкотируйте любые соглашения. Давайте людям только войну и насилие, смерть и террор, пока они не устанут от всего этого и не примут что угодно, даже безбожных марксистов.
- Вы вспомните, - буркнул Херити, - этот священник оплакивал заколотых помещиков на конном шоу в Дублине. Ненасытные капиталисты!
- Они были ненасытными, в самом деле, - ответил отец Майкл. - Я тебе это гарантирую. Именно жадность правит консерваторами. Но либералами движет зависть. А эти марксисты... - он пренебрежительно махнул рукой в сторону Херити. - ...Все, что они хотят, - это сесть в кресла вельмож и строить из себя лордов перед другими. Интеллектуальные аристократы!
Джон почувствовал новую силу в голосе отца Майкла. Этот человек явно имел глубокие мощные корни и теперь вернулся к ним. Его могли преследовать сомнения, но сила, которую он получил в борьбе с ними, продолжала накапливаться. Она росла день ото дня.
- Теперь я знаю, как молиться за тебя. И я буду молиться за тебя, Джозеф Херити, - сказал отец Майкл.
Джон переводил взгляд с одного на другого и чувствовал огромное напряжение, нарастающее между соперниками.
Злобная ухмылка исказила рот Херити, но глаза оставались прежними. Он похлопал по ружью, висящему на ремне через плечо.
- Вот моя душа, отец. Молись за нее.
- На нашу землю выпустили дьявола, Джозеф, - прошептал отец Майкл.
Херити сохранял спокойствие, но в глазах его появилось диковатое выражение.
- Разве это дьявол?
- Дьявол, - повторил отец Майкл.
Все с тем же хладнокровным выражением Херити произнес:
- Смилуйся, сохрани, защити тебя от гоблина, пока ты спишь, - на лице его опять прорезался волчий оскал. - Это слова Роберта Херрика, отец. Теперь ты видишь, в чем преимущества классического образования?
- В богобоязни тоже есть преимущества, - голос отца Майкла был спокойным и уверенным.
- Некоторых явлений мы боимся именно потому, что они реальны, отец, сказал Херити. - Некоторые явления - это просто иллюзия. Например, твоя замечательная Церковь, ее добренькие слова и маскарадные обряды. Жалкое подобие свободной жизни.
- А ты свободный человек, Джозеф? - спросил отец Майкл.
Херити побледнел и отвел глаза. Потом заговорил, глядя куда-то в сторону.
- Я более свободен, чем любой из вас. - Он осмотрел окрестности и уставился на Джона. - Я более свободен, чем Джон Гарреч О'Доннел вместе с тем ужасным, что он скрывает внутри себя.
Джон плотно сжал губы. Он почувствовал, как они судорожно подергиваются. БУДЬ ПРОКЛЯТ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК!
- Есть одни иллюзии и другие, - продолжил Херити. - Уверен, мы все знаем это.
Джон продолжал смотреть прямо перед собой. Он чувствовал напряженное внимание с обеих сторон. Была ли это иллюзия, в конце концов?
- Жалкое подобие жизни, - повторил Херити, и голос его зазвенел.
Джон посмотрел направо, ища поддержки у отца Майкла, но священник продолжал смотреть себе под ноги.
- Ты находишь свои иллюзии удобными, Джон? - спросил Херити. - Такими же, как иллюзии этого священника?
Джон почувствовал, как забеспокоился О'Нейл-Внутри. "Как я с этим справлюсь?" - спрашивал он. Было ли где-то место, где можно было это узнать? Он почувствовал, что постижение будет медленным... подобно, пожалуй, росту новой кожи. Неизменно постоянным, иногда требовательным, но никогда - назойливым. Оно присуще самому себе, и воспоминания были реальны.
Отец Майкл боролся со своим собственным дьяволом, разбуженным словами Херити. Хотя он знал, что эти слова были адресованы не ему, а бедной душе, идущей вместе с ними. Неужели в этом спокойном американце действительно спрятан безумец?
КАК МЫ ДОКАТИЛИСЬ ДО ТАКОГО? Этот вопрос мучал отца Майкла. Он вспомнил подвальную комнату в деревенской церквушке и фамилию Беллинспиттл, над которой смеялись янки. Это была его фамилия. Вспомнил чистую штукатурку на стенах - работу местного мастерового в угоду Господу.
Эти мысли давали отцу Майклу надежду на спасение в прошлом.
Белая, тщательно нанесенная штукатурка... Развешанные на стенах портреты в рамах - Иисус, Святая Мария, Матерь Божия, целая галерея служителей церкви, священный медальон на цепочке, задрапированный в красный бархат, в тяжелой раме под стеклом и с латунной табличкой внизу, с гордостью рассказывающей, что ее освящал сам Папа Пий.
В этом подвале стояли скамьи. Отец Майкл помнил, как его ноги не доставали до пола, когда он на них садился. Глаза его всегда натыкались на прибитую к впереди стоящей скамье дощечку: "Священной памяти Эйлина Метьюса (1896-1931). Любящие дети".
Каким далеким все это казалось теперь.
Джон был измучен молчанием своих спутников и даже их присутствием. Он хотел убежать, ринуться в поле, зарыться лицом в высокую траву и никогда больше не вставать.
Но Херити был слишком опасен!