- Тогда я хотел бы, чтобы ты ставил меня в известность перед тем, как вывалишь такую кучу, как сейчас. Особенно двухсторонние намеки.
- Ты, конечно, не ставишь под сомнение...
- Конечно, нет! Я просто не уверен, поделился бы я этим со Стоуни.
- Оно прошло прямо мимо его ушей.
- Да, я уверен, что в этом ты прав. - Викомб-Финч взглянул на сотрудников, которые медленно покидали комнату, ни один из них не встречался взглядом с директором.
- Но у него есть здесь свои шпионы, и один из них наверняка объяснит ему это.
- Тогда он узнает как о кнуте, так и о прянике.
- Политики не любят кнутов в руках у других людей. Пряников тоже, кстати.
- Мы слишком возбуждены скрытым смыслом идеи, - сказал Бекетт.
Викомб-Финч взглянул на Хаппа, все еще сидевшего в большом кресле. Комната уже была почти пуста.
- Я думаю, что доктор Хапп не возбужден так, как ты, Билл. Доктор Хапп, кажется, задремал.
- Ну так что ж, черт побери! - воскликнул Бекетт. - Мы работали всю ночь.
Из Ирландии мы вышли,
Ненависть и теснота
Нас вначале искалечили.
Я ношу из лона матери своей
Фанатичное сердце.
Уильям Батлер Йитс
Когда перед самым полуднем они спустились на центральный ярус долины, Джон обнаружил, что он не такой ровный, каким выглядел с высоты. Дорога поднималась и опускалась по низким холмам, на которых кое-где притулились домики. Некоторые из них не были сожжены, но большинство стекол в их окнах отсутствовало. Двери были открытыми. Никаких признаков человеческого присутствия не было. Позади, среди деревьев, иногда слышалось тявканье лисы, а однажды, когда они вышли из-за опоясанного гранитом скального выступа, раздалось испуганное кудахтанье и мелькнули коричневые перья курицы, бросившейся в придорожные кусты. На многих каминных трубах гнездились галки. Гигантский клен, одиноко стоявший в поле, был украшен стаей диких голубей, мелькавших мягкими сероватыми пятнами среди зелени.
На многих полях зеленела трава.
Херити, шагая рядом с Джоном, понюхал воздух и сказал:
- Есть какой-то специфический запах человеческого присутствия, который из этой долины исчез.
Джон смотрел на спины мальчика и священника, шагавших впереди в двадцати шагах. Они разошлись по сторонам дороги, священник шел слева, склонив голову и закинув рюкзак высоко на плечи. Мальчик иногда выскакивал на середину дороги, осматривался, время от времени наклонял голову набок и прислушивался. Звук их шагов на дорожном покрытии отдавался эхом между каменными оградами по сторонам дороги. Он начал внимательно присматриваться к пустой долине, через которую вилась серая лента дороги, иногда поднимающаяся на возвышения, иногда обходящая их стороной. В этой части долины ощущалось пронзительное одиночество, здесь это чувство ощущалось сильнее, чем даже в дикой местности. Он чувствовал, что это происходит от того, что здесь когда-то жили люди. Люди были, а теперь их нет. Это было такое вот одиночество.
- Что случилось с этой долиной? - спросил Джон.
- Кто знает? Деревню может опустошить простой слух. Может быть, здесь прошли беспорядки. Может быть, ее просто сожгли и ушли. Сейчас иногда рассказывают: в следующей долине есть лекарство и женщины. Может быть, люди пришли сюда и обнаружили, что слух ложный.
- Мы идем в Лабораторию самой короткой дорогой?
- Самой безопасной.
"Ага! - подумал Джон. - Самой безопасной! Значит, Херити разбирается в таких вещах. Где он этому научился?"
Дорога повернула вокруг следующего холма, и перед ними открылся вид на деревья, растущие по берегам реки примерно в полумиле впереди. Солнечный свет пробивался сквозь рваный облачный покров. Слева, весь в золотом сиянии, блестел луг. За ним, вдоль берега, высокой изгородью стояли старые вязы, питающиеся течением реки. Они качались на легком ветерке и манили к себе.
- В этой долине охотился Парнелл, - сказал Херити. - У него были английские манеры, это да. Его второе имя было Стюарт, с французским произношением. Чарлз Стюарт Парнелл... как и у Джима Данга. Джим Данг Стюарт!
Джон поразился тому, как сохранилась здесь история. Это был не просто широкий размах исторических событий и дат сражений, а интимные подробности. Парнелл охотился в этой долине! А когда Джеймс Стюарт покинул ирландцев перед лицом противника, ирландцы прозвали его "Джим Данг", Джим-навоз. Это произошло четыреста лет назад, но в голосе Херити до сих пор был яд, когда он произнес это имя. А что с Парнеллом, мечта которого о реформе была убита, когда англичане открыли, что любовница родила ему детей? О Парнелле теперь пренебрежительно говорят, как о ком-то с "английскими манерами"!
- О тех холмах впереди Джойс написал поэму, - сказал Херити.
Джон бросил на Херити хитрый взгляд.
- Он написал и о Парнелле.
- А, так ты любитель литературы! - вскрикнул Херити. - У тебя был дедушка, которому снились ирландские сны, если я не ошибаюсь.
Джон почувствовал пустоту в груди. Он услышал голос Мэри, произносящий: "Я все так же скучаю по дедушке Джеку". Мысли его смешались. "Что бы я ни сказал, Херити все слышит и истолковывает по-своему".
- Куда бы не уехал ирландец, он берет Ирландию с собой, - сказал Херити.
Некоторое время они шли молча. Реку теперь стало слышно, и через просвет в вязах они заметили каменный мост. Далеко впереди, на склоне, была видна крыша мансарды и пятна каменных стен.
Херити, заметив окруженный зеленью особняк, думал: "А вот и голубятня Бранна Маккрея! Скоро мы увидим, из чего сделан этот Джон О'Доннел!"
Священник с мальчиком остановились перед входом на мост и обернулись, наблюдая за приближением спутников.
Джон вышел на мост и поглядел вниз, на течение, где вода перекатывалась через зеленые камни. Луг, который было видно сквозь деревья, спускался к узкой полоске болотистой почвы у реки. Среди болота там и здесь виднелись цветы валерианы и желтых ирисов. Над лугом деловито сновали пчелы, однако из-за шума реки их жужжания не было слышно. Солнце, тепло, река - Джона охватило чувство расслабленности. Он принял от мальчика кусок содового хлеба, на котором лежал тонкий ломтик белого сыра. Мальчик положил локти на каменные перила моста и ел, глядя на воду. Джон почувствовал сладковатый запах его пота. Юные щеки равномерно двигались, пережевывая хлеб с сыром.
"Что за странный ребенок", - думал Джон. Личность, пытающаяся быть прозрачной. Именно здесь! Тем не менее, он здесь. Он ест пищу, которую ему дает отец Майкл. Он привлекает внимание к вещам, пристально глядя на них. Иногда он льнет к священнику, как обиженный зверек, который ищет утешение, как может. А какое внимание он привлекал к себе своим молчанием - просто невообразимо! Протест громче, чем любой крик.
"Я не разговариваю!"
Эти слова повторялись каждый раз, когда Джон смотрел на него. Как протест, это заметно раздражало - особенно Херити.
Джон взглянул на Херити и отца Майкла, стоящих здесь же, рядом со своими рюкзаками, у начала моста, молча поедая пищу и не глядя друг на друга. Херити время от времени поглядывал на Джона и на мальчика. Он медленно ел свой хлеб с сыром, наблюдал за дорогой, которую они прошли, изучая территорию вокруг и высматривая все, что двигалось, что могло бы нести опасность. Осторожный, это слово как раз подходило к Херити. Он так же замкнут, как и молчащий мальчик, но осторожность его была другой. Вот сейчас! Он снова достал свой складной нож! Он всегда чистит себе ногти этим ножом - тщательно и целеустремленно, действуя как заведенный. Прямо врожденная чистоплотность. При этом у него красивые пальцы, длинные и худые, но полные силы. Джон видел, как они сгибаются подобно когтям, и на костяшках выступают сухожилия.
Священник рядом с ним: высокий и худощавый. Очень высокий. Гамлет в темном костюме, черная шляпа надвинута на самые глаза. Его черты напоминали Джону выражение "лошадиное лицо" - выдвинутая челюсть, выдающийся на шее кадык, крупный нос и темные глаза под густыми бровями, широкие и мощные зубы, слегка выступающие вперед. Его нельзя назвать красивым, но лицо это нелегко забыть.
Мальчик, стоявший рядом с Джоном, кашлянул и плюнул в воду. Джон попытался представить мальчика счастливым, радостно забавляющимся, немного пополневшим. Когда-то он был малышом, едва начавшим ходить и, полный радости жизни, спешил на зов своей матери. Все это осталось где-то позади. Крепкий парень. У него здоровый вид, несмотря на пустоту внутри. Умерший, но не мертвый.
Почему мальчик вызывал такое раздражение у Херити? Джон видел, как раз за разом Херити пытался заставить мальчика нарушить обет молчания. "Какая польза в этой клятве? Она не вернет назад умерших!"
Ответа никогда не было. Мальчик только прятался глубже в свою броню молчания. Манера его втягивать голову в куртку наводила на мысль о черепахе, в то же время это сравнение не годилось к нему. Черепаха может спрятать свои уязвимые части тела и наблюдать испуганно, когда пройдет опасность. Мальчик же прятался где-то намного дальше, чем просто в капюшон куртки. Это место было так глубоко, что его глаза даже теряли иногда блеск жизни. Все, что в это время делал мальчик, трансформировалось в мрачное терпение, более тихое, чем просто молчание. Это была бесчувственность, как будто жизненные процессы в нем останавливались, хотя тело и продолжало двигаться. Плоть становилась всего лишь носителем бездейственного духа, массой без внутреннего управления.