— Смерть я принес тебе, — отчеканил он вдруг проявившимся четким голосом. — Только смерть и больше ничего.
Взгляд Беовульфа упал на какую-то золотую статую, торчащую посреди груд драгоценностей, беспорядочно наваленных на полу пещеры. Возможно, когда-то эта статуя была идолом, предметом поклонения какого-нибудь старого культа. Слышал Беовульф истории о древних религиях данов с кровавыми жертвоприношениями, с убийствами тех, кто не спешил признать Одина высшим божеством Асгарда. С жертвами богиням глубоких озер. Хотя эта статуя вовсе не напоминала богиню. Странный гибрид изобразил скульптор, жуткую помесь сухопутного ящера и морского чудовища. Глаза из синего камня, а грива похожа на золотую пряжу. И снова взгляд Беовульфа приковался к мечу-гиганту, висящему над трупом Гренделя.
— Прекрасный рог... — прошептал голос. — Прекрасный свет...
Снова шорох. На этот раз Беовульф не обернулся, а просто повернул голову. Свет, отраженный водной поверхностью, упал на статую, она как будто стала выглядеть иначе, как будто сдвинулась с места: поворот головы, положение конечностей... Возможно, лишь иллюзия, действие освещения. Или последствия изменений в его все еще неясно функционирующем сознании.
— Ты покажешься, наконец? Я сюда пришел не для того, чтобы переругиваться с тенью.
— Ты сюда пришел, потому что я тебя вызвала, — бесстрастно сообщил голос. Беовульф повернулся к статуе, но она исчезла. Прежде чем он смог осмыслить это странное исчезновение, от воды донесся громкий всплеск-шлепок, как будто что-то в нее упало. Может, просто камень свалился... Но он повернулся в ту сторону и выставил перед собою Хрунтинг.
— Я сюда пришел, чтобы отомстить за тех, кого подло убили спящими. Я пришел, чтобы искать справедливости от лица тринадцати добрых людей, верных друзей моих, прибывших со мною по китовому пути и дравшихся за меня.
Рябь разошлась по поверхности озера, заплескались у берега мелкие волны, из заискрившейся воды поднялось некое подобие женщины, совершенно обнаженной и столь прекрасной, что Беовульф и вообразить себе не мог ничего подобного. От кожи ее исходил металлический блеск, она как будто припудрена была золотом; как утреннее солнце, взошла она над водою. Лен волос ее, заплетенных в одну толстую косу, опускался чуть ли не до пяток. Небесно-голубые глаза сияли чистым светом, как будто светились изнутри. И заговорила она, и голос ее тот же, что дразнил его до этого момента.
— Ты тот, кого зовут Беовульф? Пчелиный Волк? Медведь? Сильный муж? Сильный внутренней мощью королей? Однажды станешь ты королем.
— Чего хочешь ты от меня, демоница?
Передвигалась она легко, свободно, бесстрашно скользила по поверхности воды. Видно, что некого ей здесь бояться. Длинная коса ее колыхалась, как будто жила своей жизнью, извивалась, как змея или хвост какого-то животного.
— Ты под славою своею такой же монстр, как и сын мой Грендель. И даже больший.
Беовульф отступил на шаг от берега.
— Моя слава?
— Слава, доблесть, обаяние... Как же без этого станешь королем? Они последуют за тобой. Ты внушишь им страх.
Вот она уже остановилась перед ним на берегу. Вода капала на камни с ее кожи и струйкой стекала с косы.
— Тебе меня не околдовать! — воскликнул Беовульф и одним взмахом Хрунтинга...
Он ожидал, что голова ее, отделенная от туловища, отлетит, кувыркаясь, и плюхнется в воду. Однако оказалось, что клинок меча не достиг ее шеи. Рука ее сжала меч так, что Беовульф не мог им даже шевельнуть. Она улыбнулась, темная кровь ее потекла по клинку древнего оружия Унферта.
— Конечно, — произнесла она, — такого мужа битвы воспоют в веках. Твою храбрость, величие не забудут потомки.
Беовульф увидел, что там, где кровь этой демоницы коснулась меча, металл таял и испарялся, как ледяная сосулька на солнце.
— Беовульф... Давно у меня здесь не было мужчины...
Она приближалась, поливая меч своею кровью, и вот уже весь клинок блестящей лужицей застывал у их ног. Рукоять вывалилась из кулака Беовульфа, пальцы его зудели, их покалывали нервные иголочки. Беовульф ощутил демоницу в своей голове, ее мысли свободно передвигались среди его собственных. Он почувствовал головокружение, стал задыхаться, затряс головой, пытаясь освободиться.
— Мне не нужен меч... чтобы... чтобы убить тебя.
— Конечно, любовь моя, конечно.
— Я убил твоего сына... без меча.
— Я знаю... — мурлыкала она. — Ты так силен, дорогой мой.
Она вытянула вперед пальцы и нежно погладила его щеку. От пореза на ладони не осталось ни следа. Беовульф увидел в глазах ее свое отражение. Зрачки его расширились, глаза потемнели.
— Ты отнял у меня сына, — шептала она ему в ухо. — Ты должен дать мне сына, храбрый тан, Пчелиный Волк, первенец Эггтеова. Останься со мной. Люби меня.
— Я знаю, кто ты, — бормотал Беовульф, весь погруженный в нее, потерянный, проглоченный ею заживо. Он таял, как расплавившийся Хрунтинг, таял, растворенный магией и дурманом, текущим в ее жилах.
— Ш-ш-ш, — шептала она и гладила его лицо. — Не бойся. Ты не должен меня бояться. Люби меня... Я осыплю тебя богатствами. Ты станешь величайшим из живших на земле королей.
— Врешь, — выдохнул Беовульф, и выдох этот стоил ему напряжения всех оставшихся сил. Выдох этот отдавался смертной судорогой, отзвуком себя самого. Он силился припомнить, что привело его в это логово нечистой силы. Пытался вспомнить голос Виглафа, вид покойников, свисающих со стропил Хеорота, вопли женщин. Но эти обрывки памяти мелькали где-то в отдалении, в тени, они не в состоянии были отвлечь его от демоницы.
Морская нимфа охватила пальцами золотой рог, его награду, другой рукой обняла Беовульфа и притянула к себе, целуя его грудь, шею.
— Клянусь тебе, пока рог этот останется у меня, быть тебе королем данов. Я не вру. Я всегда выполняла свои обещания и всегда буду их выполнять.
Она отобрала у него рог, и он ничем не мог ей воспрепятствовать. Она обняла его еще крепче.
— Сильный, мощный... всемогущий. Все склонятся пред тобою. Будут служить тебе верно, до самой смерти. Обещаю.
Кожа ее потела золотом, глаза ее въедались в его душу. Беовульф вспомнил заплыв с Брекой, вспомнил русалку, которую он принял за вестницу валькирий...
— Клянусь... — шептала русалка.
— Я помню тебя.
— Да. Ты помнишь.
Ее губы нашли его рот, и все, чего он желал в этот миг, — чтобы поцелуй этот длился вечно.
14 Герой
Прошел примерно час, как начало светать. Беовульф вынырнул из путаницы корней над входом в грот, замер на мгновение, ощущая течение воды, устремляющейся навстречу ему, в горло дракона, струящейся в глубины, в драконье нутро. Белая дымка лениво шевелилась, поднималась над озером, названным Вёрмгруф, Драконова могила, в честь победы Беова. Сначала Беовульф подумал, что он один тут, что Виглаф оставил его и уехал с Унфертом назад в Хеорот, сообщить королю о неудаче и неизбежном возвращении разгневанной нимфы. Но вот послышались шаги, и он увидел Виглафа, быстрым шагом идущего к нему по берегу.
— Ага, попался, негодник, — крикнул обрадованный Виглаф. Глаза его выдавали облегчение и многие бессонные часы. — Я уж думал, ты махнул вплавь домой без меня.
— Да уж, совсем было собрался, — вялым голосом откликнулся Беовульф, шлепая по воде навстречу. Он уронил на берег тяжелый мешок и выбрался сам, сел рядом. Снаружи было холоднее, чем в пещере, и Беовульф ожесточенно тер ладони, чтобы согреться.
— Я считал, что ты утонул, — продолжал Виглаф. — Деревья говорят, что ничего подобного, что тебя сожрали. Одна ворона утверждает, что ты заблудился и помер со страху.
— А я вас всех надул.
— Чего от тебя еще ожидать!
Виглаф присел на корточки, покосился на мешок.
— Сделано?