Я показал Койоту жестом следовать за мной. Стараясь не шуметь, и как можно лучше слиться с ландшафтом, мы продвигались дальше буквально по метру. Я всей кожей чувствовал поджидающие нас неприятности, и точно по команде мы с Койотом открыли огонь он на пять патронов раньше меня, дорогу нам преградили солдаты зомби. Пальба велась беспорядочная, у некоторых кончались боеприпасы, и они щелкали курками, в то время как оружие их не издавало ни единого выстрела.
Я старался целиться в головы, тогда тело хоть и продолжалась какая-то странная жизнь, но оно уже не представляло такой опасности. Спрятавшись за бруствер, мы долго не могли сменить огневую позицию, не гнушаясь использовать оружие убитых, мы все же продвинулись к Александровскому саду, но не так далеко как хотелось бы. Пробиться по «туристическому» входу не стоило и пытаться, поэтому мы прорывались к главному. Уже наполовину пути, было видно развороченные ворота, вынесенные, скорее всего вовсе не человеческой силой. Слева высились танки, в беспорядке раскиданные, иначе и не скажешь по набережной. Дорога, изрытая следами тяжелой бронетехники. Черт знает, что здесь произошло. Надо бы поглядеть файлы Эдда, если выберемся.
Некоторые зомби, как будто получая команды, перезаряжали оружие, и стреляли уже намного точнее. Нам оставалось два рывка и мы у цели. Я бросил гранату, потом еще одну, взрывом опалило остовы деревьев, те вспыхнули, как подожженные спички. Обстрел на время прекратился. Но как только мы свалились за следующее укрепление — был возобновлен с новой силой.
Пули ударили совсем рядом, выбивая каменную крошку из закопченной брусчатки. Наверное, где-то на стене был снайпер, и наше счастье, если он был зомбированный. Нам оставался всего один рывок до ворот, но он мог стоить кому-то из нас жизни. И снова Койот понял меня без слов, оба мы схватили металлический лист, и, подняв его над головой, как могли скоро побежали к воротам. Поступок был более, чем опрометчивый. Но изнутри нас не встретили огнем, а где-то там по краешку листа чиркнула пуля. Мы отбросили его, забегая за угол, и прижимаясь к стене. Несколько слаженных выстрелов и мы уложили троих зомби.
Открытое пространство перед нами преграждали несколько полу разряженных аномалий. Груда сгоревшей бронетехники и завалы из обрушенных зданий. Там была оружейная палата, а вот там алмазный фонд. Кому это нужно сегодня?
В баре у Сторожа я слышал немало историй про монолит. Про опасности, которые таит в себе приближение к нему. А мы вот перли напролом, без всякой пси-защиты, если не считать пару-тройку артефактов, не совсем ясных свойств, или мой прицел-сборку. На том и все, пожалуй. Мы были самонадеянны, вернее я был, но я не жалел об этом.
У Сторожа честная компания, гораздая языком почесать говорила, что вернувшийся из ада Стрелок рассказывал, что незадолго до помещения, где непосредственно находится Монолит человек в защите он, или нет, начинает слышать Зов Монолита. И только сильный духом может противостоять соблазнам.
А еще Карась, напившись, рассказывал историю, в которую довольно сложно было не поверить, особенно, если учитывать тот факт, что резонанс того события в сталкерском мире был довольно большой. Рассказывал он, что как будто бы матерый сталкер по имени Гамбит отправился вглубь Зоны, к монолиту, и сгинул. Ну, случается, даже с лучшими из лучших, что ж такого? Да только пришел Карась к себе в хибару, а она у него очень и очень приличная была в приграничьи, с водопроводом и даже тэном для горячего душа, пришел, стало быть, а под тем самым душем стоит Гамбит и мычит чего-то, приставив пистолет к виску.
Не знаю уж, как он там его уговаривал и в чувства приводил, но Гамбит остался за периметром навсегда. Рассказал же он Карасю, что монолит выполнил его самое заветное желание на тот момент — почувствовать себя чистым. А после Гамбит решил, что мечтать больше не о чем и смерть показалась ему самым естественным и правильным выходом.
Не случиться ли с нами чего-то в этом роде?
Жизнь в Зоне, жизнь до Зоны короткими эпизодами вспыхивала перед глазами, пока мы пробивались к Кремлевскому дворцу съездов. Двуглавый орел, пришедший на смену советской эмблеме, закопченный и обгоревший свисал под самой крышей, покосившись, напоминая о бренности всего вокруг.
Окна почти все были выбиты, кое-где следы от пожара и разрушения, причиненные не понятным мне фактором, быть может, выброс аномальной энергии? Сложно сказать. Не успел я оценить масштабы разрушений, не успел до конца прочувствовать, так сказать, весь трагизм произошедших изменений, как Зов накрыл меня.
Уши будто были забиты ватой, а голос, звучащий в моей голове говорил о том, то путь мой завершается. Судя по тому, как яростно тряс головой Койот, с ним происходило то же самое. Я положил руку ему на плечо и сказал, как мне показалось довольно тихо:
— Не поддавайся, мы почти пришли.
Кремлевский дворец съездов был огромным. Осколки огромных стекол с фасада, точно россыпь драгоценных камней сверкали в спускавшихся сумерках, освещенные двумя средними электрами и одиноким фонарем. Должно быть, недалеко небольшой клочок стабильности, где растет древо смерти с «итаками». Так странно, называть стабильностью смерть. Я оставил Койота на пару минут, найдя деревце, и сорвав пару созревших полых трубочек. Кто знает, что там впереди?
Да, я старался обезопасить себя, да я страшился неизвестного, да, мне очень хотелось жить, но я знал, что я не могу не попробовать. Нагнав Койота, уже на ступенях я снова почувствовал Зов, и давление монолита. Мне казалось, что мы движемся не в воздухе, а в киселе, марево колыхалось перед глазами, и казалось, что из окружающего нас пространство можно лепить, как из пластилина. По ощущениям на зыбь было не похоже, это монолит… иначе быть не может. Уровень радиации был повышен, по сравнению с общим по Москве, но не выше, чем в прото-Зоне. Миновав несколько лестничных пролетов, я как будто оглох. Это было похоже на контузию и в то же время совершенно иначе. Неведомая сила заставляла меня остановиться. На губах стало солоно, на пол упали красные капли. Я подавил желание вытереть кровь рукавом, ничего бы не добился. Я лишь придвинул респиратор ближе, движения давались все сложнее, я чувствовал, как открываются старые раны. «Черт! За каким хреном я в это ввязался! Что мне не сиделось спокойно? На фига я вообще поперся в чертову Москву? Мне всегда больше всех надо! Когда пер на себе сдыхающего Хрома, я знал, что мужик не дотянет, я знал, что-то, как его порвал кабан не совместимо с жизнью, и все равно колол антибиотик, обезболивающее, тратил последнюю воду, и сооружал волокуши. И умер он в баре у Сторожа. На хрена? Мог бы пристрелить, было бы гуманнее! Или когда эти чертовы свободовцы попали в западню болотных бюрреров, которые каким-то образом привели за собой слепых псов, и еще какую-то погань, которую раньше и не видел никто. Кто ломанулся на помощь, хотя был в десяти километрах южнее? Конечно Бес. И чем отплатила потом пресловутая «Свобода»? Пожалели патронов, мрази, когда полз по уши в болотной грязи и траве, лишь бы никто не заметил. Монстры что? Они честно порвут и сожрут, а не дай бог попасться монолитовцам, или «грешникам» — верный путь к пыткам, или чему похуже. Или в Москве уже, ну ладно нелегкая принесла, нет, надо было спасать контролера, понятно же, что мне просто повезло, а так все вокруг враги, как же это все надоело! Ничего не меняется, подумаешь изменились условия окружающей среды, она просто стала агрессивнее во внешних проявлениях, а суть… суть осталась прежней, кровосос их всех задери!».
Я злился на себя, на непослушное тело, понимая, что это, скорее всего конец, чувствуя, как промокает одежда. «Все равно дойду!». Я опирался на приклад автомата, как на костыль, я делал шаг за шагом, еще одна ступенька, и еще одна. На следующем пролете меня начал бить озноб. «Интересно Койот еще жив?» — подумалось мне, но оглянуться не было сил. Мне казалось, что где-то рядом аномалия фрост. Обидно будет… если… Я достал «итаки» из кармана. Как будто бы стало легче, может это самовнушение? Я поднял их над головой точно факел, непроизвольно складывая крест-накрест, на что я надеялся? На заступничество ангелов? Ну да конечно, бог устал нас любить. Поднявшись, еще я посмотрел вниз, на месте где была сцена и зрительный зал, была огромная воронка, а в ее центре висел ничем не поддерживаемый черный кристалл. Это и был монолит. Еще четыре ступени и я на вершине импровизированного зиккурата.
— Чего ты хочешь, человек? — раздалось у меня в голове. Надсадный голос, похожий на гром, от него вибрировали стены, и вся конструкция, включая ту площадку, на которой я стоял. Вот он — звездный час. Я мог пожелать все, что угодно, и должно быть, логичнее было выкрикнуть «Чтобы Зоны больше не было!». И эти слова уже готовы были сорваться с моих губ. Но я прошептал:
— Верни Вереска, живого и здорового, прямо сейчас.
Мир для меня погрузился во тьму, где не было больше боли, страха и отчаяния, где все было хорошо. И, какого спрашивается, чернобыльского пса!
Раскаленная игла вонзилась мне в предплечье, я застонал, стиснув зубы. Свет больно резанул по глазам.
— Смотри-ка в себя, приходит, что я тебе говорил? А ты обезболивающее, обезболивающее…
Надо мной склонились трое. Койот был бледен, я видел две засохшие дорожки крови на его лице, шедшие от носа к подбородку, понятно — вырубился раньше, ему повезло. Молодой юноша со взором горящим, серпом и молотом на груди, в странном комбинезоне. Понятно — Вереск. Я даже разозлиться не сумел, насколько все это было смешно и неуместно. А третий… какой-то дед в шапке-ушанке и с архаичной двустволкой, это еще кто? И кстати, где мы?
Я приподнялся на локтях, все еще чувствуя слабость, огляделся. Мы были на Болотной площади, сомнений быть не могло. Интересно, сколько это я был в отключке? Мне помогли сесть.
— Так, — сказал я, голос не слушался, и немного дрожал, — что произошло?
Они посмотрели на меня как на идиота. Я бросил взгляд на Кремль, и понял, что мы явно причастны к тому столбу огня, который виднелся, должно быть из Подмосковья, если конечно, было, кому смотреть.
— Хорошо… — протянул я, — как мы оттуда выбрались?
Они заулыбались, и рассказывать взялся Койот:
— Настал момент, когда я не смог дальше идти, и вырубился, нашел меня Вереск, помог прийти в себя. Вокруг дым и гарь, мы не знали куда идти, и пошли наобум на какой-то этаж, потому что лестница обрушилась. Мы надеялись найти пожарный или запасной выход, чтобы подняться к тебе. В итоге нас нашел Михалыч, как оказалось, он сторожил это… ну этот кристалл. Тот приказал ему, а теперь вот Михалыч оказался свободным, и так как знал в Дворце все ходы помог нам и тебя спасти и самим эвакуироваться.
— А-то! — подтвердил Михалыч, — раскуривая сигарету без фильтра.
— Ладно… надо к метро…
— Да, мои, наверное, волнуются, — сказал Вереск.
— А с вами молодой человек, я бы лично разобрался, если бы чувствовал себя лучше.
— Да ты ничего не знаешь! — воскликнул он.
— Как ты там оказался?
— Как все, — размыто сказал он, — я пошел в регулярную часть, наверняка отец думал, что меня увели силой, мне нужно было достать эти документы — он помахал папкой перед моими глазами, — и принести их на «Обратную сторону реальности» у меня поручение от Феликса.
— Так… а как тебе удалось проникнуть в Кремль?
— В Кремль? Я что больной? Я был на Лубянке, а когда обстановка изменилась, то поспешил сюда, я был уверен, что это часть нашего отряда прорвалась и занимает позиции, кроме того, мне пришел приказ явиться к Дворцу, чтобы встретить штурмовую группу.
— Так у меня мозги кипят, — сказал я.
— А-то, — ответил Михалыч, — ты пошто ж сынок, под выжигатель полез? Под самый луч-то? А? Нет, конечно, ты доброе дело сделал, он от чего-то у тебя на ружьишке-то отразился, да и взорвался к чертям собачьим.
Старик мне хитро подмигнул, и в глазах его я увидел мимолетно-знакомое выражение, только вот вспомнить о том, где я его видел, раньше никак не мог.
До ближайшей станции метро мы шли довольно долго. Несмотря на то, что мне заметно полегчало, движения давались еще с большим трудом. Голова кружилась, я понимал, что схватил дозу, и, скорее всего, получил мощный пси-удар. Ну, надо же так, дурак он и есть дурак. Когда мы сделали вынужденный привал, я принял антирад и средство, гасящие последствия пси-ударов, спасибо ученым.
Я смутно помнил, как мы спускались по эскалатору, тут уже запустили на «итаках» один, как за нами пришла моторизированная дрезина, как Койот отзванивался на пост Кольцевой, как ехали, минуя кордон за кордоном. Вокруг менялись лица и голоса. Кажется, я бредил, мне давали какие-то таблетки. Помню вкус сублимированного цыпленка. Наконец остановились, станция Каширская была не обитаема, значит, до Царицыно осталось немного, мы делали здесь привал, а может, нет. Ребята развели костер, я глянул на ПДА, оказывается, мне пришло несколько сообщений от Минта, стало быть, живы. Все обошлось. Он писал, что добрались нормально, что раненого определили в восстановленный госпиталь, что парень пошел на поправку, что тот благодарил, и передавал нам, что Скай не забывает добрых дел, и долг возместит сторицей, лишь только представиться случай. Еще писал, что Змей недолго пробыл с ним. «Еще бы» — подумалось мне. Писал, что Змей отправился домой, оставив ему свой ПДА и пару артефактов в уплату за проделанный путь. Змей сказал, Минту, что грядут перемены, и он больше не может оставаться в Москве. Все, что мог — он передал Арагорну, и за медицину в столице теперь тревожиться не стоит. Еще парень спрашивал, жив ли Койот, и желал нам скорейшего возвращения. Я написал ему кратко, что все живы. Что мы в безопасности. Я пожелал ему удачу, и придвинулся поближе к костру.
Здесь уже провесили лампы, но, видимо, «итаков» пока было недостаточно для того, чтобы освещать станции, где люди постоянно не живут. Койот закипятил воды, мы сидели в молчании. Вереск перебирал документы, Михалыч курил, Койот шурудил железным прутиком в костре.
— А что там? В этих самых документах? — лениво спросил я.
— Разгадка, ну и информация о так называемом легитимном правительстве. Ну, и технология предвыборная, так сказать.
— Разгадка чего? — я отчего-то очень заволновался, и подумал, что должно быть прото-Зона вовсе и ни при чем, быть может, в Москве все случилось иначе, ровно как и в мире.
— Понимаешь, Эдду стало известно, что все это, я имею ввиду всемирность Зоны, началось во время предвыборной компании Григория Нерджоняна. Сперва, эти события никто не связывал воедино, но потом вскрылись некоторые подробности, особенно когда Галицкий возглавил временное правительство. Известно стало примерно следующее, Нерджонян спонсировал исследования в одном заокеанском институте, полигоном которого было некоторое озеро Янтарь, в Зоне, да-да той самой.
— Суть твою! — выругался я.