— Зря вы на меня тратитесь.
— Это я плачу тебе за твою великую новость, — говорит Бенони, и губы у него дрожат. — А ей я желаю счастливого пути.
Гилберт пьёт, а сам обводит глазами комнату и вслух выражает своё удивление по поводу того, что ведь есть на свете люди, которые не пожелали жить в такой роскоши. На это Бенони говорит, что ничего, мол, особенного, ничуть не лучше, чем у любого бедняка. После чего он демонстрирует Гилберту пианино и объясняет, что это такое, он показывает столик для рукоделия, выложенный эбеновым деревом и серебром, затем на свет божий извлекается столовое серебро. «За него я выложил сотню талеров», — поясняет он.
Гилберт долго качает головой и по-прежнему не может уразуметь, как это некоторые люди способны отказаться от подобной роскоши. Завершает он словами:
— Вообще-то вид у неё был не очень счастливый.
— У Розы? Не очень?
— Нет. У неё был такой вид, будто она раскаивается. Бенони встал, подошёл к Гилберту и сказал:
— Вот видишь кольцо? Нечего ему больше сидеть на этом пальце и всю жизнь огорчать меня.
...Он снимает кольцо со своей правой руки, пересаживает на левую и при этом спрашивает:
— Ты видел, что я сделал?
Гилберт с торжественным видом подтвердил. Тогда Бенони достал календарь и сказал:
— А эту черту ты видишь? Сейчас я её вычеркну. Я вычеркну день святого Сильвестрия.
— Святого Сильвестрия, — повторил Гилберт.
— А ты был моим свидетелем, — сказал Бенони. После того как это сделано, у Бенони больше нет оснований напускать на себя торжественный вид, и он погружается в молчание...
Гилберт же от него прямиком топает в Сирилунн, в лавку, и там рассказывает о бракосочетании, о том, что отродясь не видано было такой благородной свадьбы, что белая фата даже волочилась по земле, что невеста получила того, кого хотела, и у неё был очень даже счастливый вид. А в церкви был сам Мак.
Едва завершив повествование в Сирилунне, лопарь Гилберт направил свои стопы к дому пономаря. Молодые подъехали туда, когда день уже клонился к вечеру. Роза — по-прежнему верхом, но у Арентсена от долгого сидения в седле всё заболело, и потому он уныло трюхал на своих двоих, ведя лошадь под уздцы. Вечер был светлый, и погода тёплая. Солнце ещё стояло высоко на небе, но морские птицы уже отошли ко сну.
При виде молодых Гилберт сорвал с головы шапку. Роза продолжала свой путь верхом, но молодой Арентсен остановился и передал поводья Гилберту. Он устал и был зол как чёрт.
— Возьми-ка этого одра и отведи его куда-нибудь. Довольно я его волок.
— А я был в церкви и там вас видел.
Молодой Арентсен учтиво отвечает:
— Я тоже был в церкви, стоял и смотрел на венчание. И никак не мог уехать прочь.
Так Роза и молодой Арентсен въехали в домик пономаря, где им предстояло жить...
А несколько дней спустя Бенони вышел в море с большим неводом и со всей своей командой. Вера в его рыбацкую удачу была так велика, что пойти с ним вызвалось куда больше народу, чем ему требовалось. Был среди них и Свен-Сторож, которого он нанял артельщиком.
Солнце вставало и светило, снова и снова, час за часом, ночью и днём. Молодой Арентсен успел отвыкнуть от солнца по ночам, он потерял сон и никак не мог достаточно затемнить комнату. Вдобавок его больной отец, старый пономарь, лежал в комнате по другую сторону коридора, и хотя их разделял коридор, сын отлично мог слышать его стоны. Он вставал, одевался и выходил из дому, а Роза продолжала спать здоровым, невозмутимым сном, укрывшись одной лишь простынёй, — ночь была очень тёплая.
Теперь, в пору косовицы20, у адвоката было не так много дел в конторе, как раньше. Поначалу ему приходилось даже обращаться к помощи Розы, чтобы справиться со всей этой нескончаемой и унылой писаниной, теперь он вполне справлялся сам; после того заседания суда ему только и пришлось составить несколько жалоб в арбитражную комиссию. Но множество больших дел, не решённых во время заседания, теперь бродили от одного судьи к другому и самостоятельно работали за адвоката Арентсена, а он жил тем временем в своё удовольствие и время от времени наведывался в винный отдел Маковой лавки.
По делу Левиона и сэра Хью Тревильяна было вынесено судебное решение, что потребовало от Арентсена больших усилий. Когда он через гору направлялся на собственную свадьбу, ему пришлось сделать большой крюк, чтобы своими глазами увидеть пресловутое место в ручье и измерить его ширину у водопада. При нём было два человека. Завидев сэра Хью, который удил рыбу на том берегу, молодой Арентсен поклонился ему, как старому знакомому, и снял шляпу. Но добрый англичанин продолжал стоять с истинно британской невозмутимостью и на приветствие не ответил. Будь рядом Роза, она бы крайне огорчилась. Пылая гневом, Арентсен приказал своим людям мерить как можно точней. Но всё равно в ручье было семьдесят два фута.
— Что-то не нравится мне эта ширина, — сказал Арентсен.
Он долго глядел на сэра Хью в бинокль, а потом невооружённым глазом убедился, что муха-наживка находится куда ближе к берегу Левиона, чем к берегу Марелиуса. Он привлёк к делу своих спутников и велел им письменно засвидетельствовать это обстоятельство. После чего он составил дополнительное объяснение и отнёс его на почту.
И теперь приговор был вынесен, его личный выезд на место не возымел никакого действия: сэру Хью надлежало выплатить ту сумму, которую он предлагал с самого начала ещё на согласительной комиссии, и ни гроша сверх того.
Получив приговор на руки, сэр Хью явился со свидетелями и желал уплатить: пожалуйста, вот деньги. Но и на сей раз его намерения разбились о жадность Левиона: «Вам слишком дёшево достались права на ловлю, потому как Эдварде вы заплатили особо, вон она целых двадцать пять талеров отдала Маку на хранение». Сэр Хью ещё раз предложил деньги, ещё раз получил отказ и ушёл.
Но из того, что в первой инстанции суд вынес своё решение, отнюдь не следовало, что дело проиграно.
Уженье рыбы, которому предавался сэр Хью, продолжало оставаться выгодным предметом раздора. Дело кончилось тем, что теперь свой приговор предстояло вынести верховному суду в Тронхейме21; адвокат Арентсен решил накатать грозное послание и в нём наиподробнейшим образом осветить отношения сэра Хью и дочери ответчика.
— Но это потребует дополнительных расходов, — сказал Арентсен.
— Очень жаль. А сколько же надо выложить на этот раз?
— На сей раз четыре талера.
— Дороговато стоит добиться своего права против этих негодяев.
— Право никогда не бывает слишком дорогим.
Левион заплатил и ушёл.
— Попрошу следующего!
Дело Арона из Хопана возникло из-за глупой выходки: молодой рыбак из посёлка в шхерах однажды ночью взял лодку Арона и пропадал двое суток. А где же он был это время? У своей девушки. Но когда молодой рыбак воротился на лодке, Арон встретил его угрозами и припугнул новым адвокатом. Парень очень удивился. Взять лодку без спросу было настолько обычным делом, что поначалу он счёл угрозу Арона просто шуткой. Кончилось тем, что он сказал: «Плевать я хотел на тебя и на твоего адвоката!». После чего дело было передано адвокату. И тут Арону из Хопана пришлось выкладывать денежки! Одну корову он уже отвёл на двор пономаря, и отвёл среди лета, когда она особенно хорошо доилась, а к осени ему, того и гляди, придётся отвести к мяснику и вторую.
«Теперь мы не можем отступиться, — сказал Арентсен, когда дело было проиграно в первой инстанции, — я сейчас составлю убийственную апелляцию и пошлю её в верховный суд. Но это, конечно, потребует дополнительных ассигнований».
«Ассигнований, ассигнований, — проворчал Арон. — А мне скоро есть будет нечего».
«Ну уж до такой-то крайности пока не дошло».
«А вы не могли бы подсобить мне продать мои горы?».
«Горы?».
«Они говорят, что когда-нибудь эти горы будут дорого стоить. Профессор из Христиании их обследовал и написал, что в них есть свинцовая руда с примесью серебра».
Молодой Арентсен ответил:
«Руда мне без надобности, Арон, но вот против серебра я ничего не имею».
Арон понял, что не миновать ему лишиться второй коровы, и, прежде чем уйти, подписал бумагу.