— А что же? — тоже нахмурился Ричард.
— Я думаю, что она все вспомнила, — сын посмотрел на него с отчаянием, — в том числе и своего эрха.
Ингерда, захлебываясь слезами, собирала рюкзак. Не так уж много у нее было вещей, но, кажется, каждую она намочила. Всем было не до нее, Туки готовился к отлету, Конс занимался подготовкой переброски на Пьеллу, а отец, брат и Леций занимались поисками Зелы. Она с ее маленьким горем была просто нелепа на этой планете больших проблем. Принцесса улетала, так и не дождавшись своей сказки.
Все оставалось тут: безобразные аппиры с их гнойными язвами и лишаями, осенняя пожухлая трава, облетевшие голые деревья и киты, дружно плывущие куда-то в синем море.
— Не реви, — сказал заглянувший Ольгерд, — отец прав, — нечего связываться с аппирами.
— Ты так говоришь от злости, — всхлипнула она, — потому что Зела исчезла.
— Беги ты с этой планеты к чертовой матери, — устало сказал брат, — я бы тоже сбежал, да долги не пускают.
— А я не хочу! Почему он за меня решает?
— Потому что он командир.
— Неправда! Он просто расист! Помогает аппирам, а сам их презирает. Он и тебя отговаривал!
— И правильно делал, — зло сказал Ольгерд, — это я идиот, решил, что одной моей любви достаточно, чтобы изменить мир. И что теперь? Ни слова, ни записки, ни намека… Как будто я пустое место для нее.
— Ол, может быть ее кто-то украл?
— Из замка Леция? Не смеши меня. Все Прыгуны были в гостиной, кроме Би Эра. Би Эр божится, что ничего не знает. Не могли же ее вынести как куклу! И потом, в последние дни у нее было какое-то подавленное настроение. Я пытался дознаться, в чем дело, но, как всегда, тщетно.
Ингерда перестала всхлипывать.
— Может, ей не нравилось возиться с больными? Она такая нежная.
— Никто ее не заставлял. Сама вызвалась.
Они оба сидели унылые и опустошенные.
— Улетай отсюда, Герда, — с тоской сказал Ольгерд, — я так соскучился, что, наверно, пешком бы пошел через космос. Надоели эти рожи, осточертели эти инвалиды…
— Это у тебя пройдет, Ол, — попыталась она его утешить, — Зела еще вернется, и все у вас будет хорошо. Это у меня уже ничего не будет.
Ей снова стало жалко себя до слез. Она всхлипнула и отвернулась к окну.
Леций заглянул проститься только перед самым отлетом. Он был в чем-то серебристо-сером с засученными рукавами, в коротком черном парике. В руках у него были белые розы.
— Как на свадьбу, — усмехнулась сквозь слезы Ингерда.
— До твоей свадьбы они все-таки завянут, — улыбнулся он.
— Что могу я одна, — вздохнула Ингерда, — все против меня, даже ты. Ничего не поделаешь, кажется, я тут лишняя, — она вспомнила пригорок, их первую встречу и даже попыталась улыбнуться, — кто только будет бинтовать твою несчастную ножку?
— У вас уже зима? — спросил он вместо ответа.
— Да, — она коротко кивнула, — холодно.
— Смотри, не простывай там.
— Я закаленная.
Они смотрели друг на друга.
— Оставь мне что-нибудь на память, — вдруг сказал Леций.
— Оставлю, — охотно кивнула она, — только что?
Быстро расстегнув рюкзак, она стала выкидывать из него на кровать так тщательно уложенные вещи.
— Ерунда какая-то: белье, носовые платки, шарфик, носки… я же не брала с собой сувениров!
— Подари мне кепку, — усмехнулся он.
Кепка была желтая, но порядком выгоревшая.
— Хорошо, — улыбнулась она сквозь слезы, — протянула руки и надела кепку ему на голову.
Рассмотреть его она не успела, потому что они уже целовались. Как-то само собой получилось, что она просто растворилась в нем.
— Я не поеду никуда! — твердила она потом, стуча ему в грудь кулачками, — ну что ты молчишь?! Я же люблю тебя! Скажи, чтоб я осталась, и я останусь! Забери меня, спрячь меня, не отдавай меня, Леций, неужели ты испугался моего отца?! Ты же Прыгун, ты же такой сильный! Ну почему? Я не понимаю, почему!
— Тебе лучше улететь, детка, — сказал Леций.
— Как?
— Мне будет не до тебя.
— Но я не буду тебе мешать! Я, наоборот, буду о тебе заботиться. Как никто!
— Мне не нужна опека, — сказал он.
— Неправда…
— Пойми, девочка, — Леций посмотрел на нее с жалостью, — я вряд ли смогу ответить любовью на твою любовь.
— А зачем же ты так целовал меня? — ужаснулась Ингерда своей наивности.
— Это было затмение, — объяснил он.
У нее сердце сжалось от обиды в маленький болезненный комок, да так и не разжалось.
— Сними кепку, — сказала она холодно, — ты в ней как шут.