Потом морды исчезли. В полной темноте он измученно приоткрыл глаза и увидел далекий свет в конце туннеля, он медленно приближался. Это был слуга со свечкой в руке…
Ольгерд очнулся. Его не тошнило. Это было наведенное, чужое. Просто ему долго пришлось приходить в себя, бродить по балкону, дыша сладким ночным воздухом и рассматривая застывшие созвездия в черном небе. Он проходил и медицину, и психологию и хорошо понимал, что информация, которую он невольно считал, была искажена и разбавлена его собственными страхами, ожиданиями и тайными обидами.
Во сне из человека выползает подсознательное. Уродливые морды, сосущие энергию — это какой-то символ, какой-то его страх и отвращение, помноженные на предостережения бабушки. И это не Эрих Третий кричал своему отцу: «Она тебя не любит». Это уже он сам. Ему этого хотелось, и он нашел способ высказаться.
Прохладный ветер, в конце концов, загнал его обратно в спальню. Все что угодно он отдал бы, чтобы рядом оказалась эта женщина, здесь, сейчас, на этой самой постели, но сказка о любви была написана, кажется, не про него.
На праздник он решил напиться, как следует. Дома с утра собралась целая толпа: друзья отца, подружки Ингерды и Челмер с Виктором. Костюмов хватило всем, тем более, что кое-кто привез свои. Челмер, например, уже нарядился папуасом и с восторгом расхаживал по дому босыми ногами в бряцающих браслетах.
Женщины не отличались большой фантазией, они все хотели быть принцессами и прекрасными феями, хотя Карнавал был нужен для того, чтобы как следует посмеяться, а не влюбляться друг в друга. У Ольгерда, по крайней мере, было именно такое настроение. Он отдал свой утонченный костюм Эриха Третьего Виктору, а сам намотал себе на голову тюрбан и завернулся в простыню.
— Маг-прорицатель, — объявил он, — читает мысли и предсказывает будущее.
— Нам с тобой проще всех купаться в фонтане, — глубокомысленно сказал Челмер, — а вот у этих господ в сапогах вода будет хлюпать.
Алина, правда, не подкачала, нарядилась черной пантерой, наверно, взяла костюм в театре. Она была так достоверна, что даже Рекс на нее рычал. Они лениво сидели в гостиной на диване, когда эта черная бестия вошла, покачивая короткой, чисто символической юбочкой.
— Кис-кис-кис, — позвал Ольгерд, — иди, выпьем.
Алина веселиться умела и любила. Впрочем, кто тут не любил? Она осушила свой далеко не первый бокал и лукаво уставилась на Ольгерда.
— Ты, маг-прорицатель, предскажи мне будущее.
— Звездой будешь, — утешительно сказал Ольгерд.
— Я и так звезда! — обиделась она.
— Квазаром будешь, — поправился он.
— Что ты все не о том? Я о любви спрашиваю.
Нашла, кого спрашивать…
— В любви у тебя все будет отлично, — сказал он и добавил, — много раз.
— Дурак, — фыркнула она.
Из комнаты отца доносился хохот, очевидно, наряжали необъятного Силина. У Ингерды стоял визг. Сестра оказалась верна слову и всю ночь кроила себе юбочку и головной убор для Клубнички. Что касается Зелы, то она, в полном шоке от происходящей суеты, забилась в свою комнату и не показывалась оттуда.
Барон Оорл вышел в сопровождении огромного медведя в панаме, навороченного межпланетного робота, утащившего с кухни пару кастрюль, и судьи в черной рясе, белом парике и треугольной шляпе.
— А это что? — басом спросил Силин, указывая на Ольгерда, — сифилитик в сауне?
— Я Маг, — оскорблено заявил Ольгерд.
— Ты, Сил, упаришься в своей шкуре, — вступился за него Челмер, — а Ол моментально останется в одних трусах.
— Если я останусь в одних трусах, — пробасил Силин, — наши дамы разбегутся.
— Просто попадают в обморок, — уточнила Алина, давясь от смеха.
Судья, дядя Мик, уже еле стоял на ногах. Отец его поддерживал плечом. Он был настоящим бароном Оорлом, только берет сидел на нем как-то по-анархистски, на одном ухе.
— Ну что, по коням? — спросил он бодро.
— Я с Силом в один модуль не сяду, — заявила, смеясь, Алина, — дно провалится.
— Растопчу! — пригрозил ей Силин.
— А как же Зела? — спросил Ольгерд, подходя к отцу.
— Полетит с нами, — ответил тот непринужденно.
— Спроси, может, ей лучше остаться?
— Пусть привыкает.
Отец относился к ней как к бедной родственнице: терпеливо-снисходительно, но без особых церемоний. Через минуту он ее вывел, совершенно растерянную и явно не понимающую, зачем столько народу и столько шуму. Платье на ней было обычное, темно-синее, роскошные волосы скромно подобраны, лицо подкрашено чуть-чуть, скорее, ради приличия, чем для красоты. У нее была изумительная линия шеи и плеч. Когда Ольгерд смотрел на нее, фантазия уводила его далеко.
— Непорядок, — заявил пьяный судья, — девушка без костюма.
Зела посмотрела испуганно.
— Так надо, — сказал Ричард, — отстань.
— Слушай, где ты берешь таких красивых женщин?
— Там больше нет.
— Это просто возмутительно… — начал было дядя Мик, но тут на лестнице показались подружки Ингерды, — ну вот! — весело сказал он, — а ты говоришь, больше нет!
Ольгерд подумал, что он так быстро, как дядя Мик, утешиться не сможет. Отец подозвал робота.
— Если позвонит Кеттервааль, или его секретарь… если вообще хоть какой-нибудь чертов вааль позвонит — ты не знаешь, где я. Понятно?
— Я не знаю, что ты на Карнавале, — пробубнил Мотя.
— Пусть катится к лешему.
— Пусть катится к лешему.
— Это не передавай.
— Ясно.
— Все, — сказал отец, — пора. Пузыри по карманам и посыпались отсюда! Зела, идем. Чел, кончай надираться…