— Живого. Настоящего. Мы даже тяпнули с ним по чашечке кофе.
— Знаешь, сынок, — усмехнулся Ричард, — на карнавале еще не то бывает. И с духами покойников пьют на брудершафт.
— Я серьезно, па. Он телепортировал.
— Ну и что? Это и люди могут. Я тоже могу из кухни в прихожую, хотя гораздо проще дойти пешком.
— Дело не только в этом. Я это почувствовал, понимаешь? Он был чужой. С ним было неуютно… и потом, он проник в меня, как едкий дым. Я его вытолкнул, сам не знаю, как это получилось, просто разозлился.
— Он был синий? — спросил Ричард на всякий случай.
— Нет. Нормальный. Очень красивый. Назвался Лаокооном.
— Может, одет был во что-то синее?
— В черный плащ.
— Расскажи-ка поподробнее.
Сын рассказал о встрече с незнакомцем в плаще домино.
— Он не спрашивал про Зелу?
— Нет. Ни слова. Па, ему это было не нужно. Он считал с меня всю информацию, какую я знаю, и смылся. Зачем ему задавать лишние вопросы?
— Считать информацию не так просто.
— Даже если это эрх?
— Никто еще не сказал, что он эрх. Зела опасается кого-то другого. Она называет их аппирами.
— Аппирами? Она заговорила наконец?!
— Рано радуешься. Кроме этого словечка и того, что они навевают на нее ужас, я ничего нового не узнал.
— Где она?
— Спит.
Сын уловил досаду в его голосе.
— Па, у вас что-то случилось?
— Да, в общем, ничего, — сказал Ричард, не желая копаться в деталях, — она увидела в толпе синюю маску, ей показалось, что это аппир. Навязчивая идея, понимаешь? Какие на Земле могут быть аппиры? Кто их сюда пустит?
— А мой Лаокоон?
— Скорее всего, это какой-то розыгрыш. К тому же ты был пьян.
— Опять ты мне не веришь!
Ричард встал, подошел к окну, за которым раскачивались на тонких ножках садовые ромашки, и мирно жужжали пчелы. Было обычное теплое утро и обычная послепраздничная депрессия. Только нервы что-то совсем расшатались.
— Да верю я тебе, верю! Только объяснить ничего не могу!
— Па, ты что?
Откуда он знал, что! Надоело всё. Задергали, замучили. Загнали в угол и поставили в совершенно идиотскую ситуацию. И как себя можно чувствовать, если от тебя шарахаются как от гигантского, наглого слизняка с планеты Парсифая…
— Извини, я устал, — сказал Ричард.
— Я тоже. Но надо же что-то делать. Они же ее ищут, понимаешь?
— Предлагаешь им помочь?
Ольгерд смотрел на него с плохо скрываемым возмущением.
— Я иногда тебя совсем не понимаю. И шутки твои тоже.
Пришлось объяснить.
— При чем тут Зела? — раздраженно сказал Ричард, — что ты на ней зациклился? Мы еще не видели этих аппиров, которых она боится. И, возможно, никогда не увидим. Я знаю наверняка только одно: что некто Лаокоон интересовался моим сыном. Тобой. Ольгердом Оорлом. И мне это не нравится.
— В тебе говорит отцовский инстинкт. А я уверен, что все дело в ней. Я только промежуточное звено в этой истории.
— Мне так почему-то не кажется. И вообще, меня больше волнует, что будет с тобой, а не с ней. У меня один сын, а этих инопланетян — сотни.
— А меня волнует она. Понятно? Я привез ее сюда, и я за нее отвечаю. Хоть и поручили это тебе.
— Рад, что ты это еще помнишь.
Ричард видел, что сын имел глупость влюбиться в эту женщину. Это делало его необъективным, он все воспринимал через нее, не обращая внимания на себя самого. И это только усложняло все дело.
— Знаешь, что я хочу тебе сказать, Ол?
— Что?
— Выбрось ее из головы. И поскорее.
Совет, как и следовало ожидать, Ольгерду не понравился. У него даже глаза сверкнули.
— А это уже мое дело.
— Я просто не хочу, чтобы ты еще раз обжегся. Послушай меня, я все-таки кое-что понимаю в космопсихологии. Эта женщина чужая для нас, а мы — для нее. Она, безусловно, хороша, но влюбляться в нее глупо. Она нуждается в нашей помощи, но не в нашей любви. Наш мир ее не интересует, люди ей физически неприятны.
— К тебе, это, однако, не относится, — усмехнулся Ольгерд.