— Ты эрх? — спросил он без всяких предисловий.
— Я? — Зела искренне удивилась, — с чего ты взял?
— Не важно.
— Я не эрх, Ольгерд. Я аппир. И уже все вам рассказала.
— Но ты подчиняешься эрхам?
— Я никому не подчиняюсь.
— А Маррот? Ты знаешь, кто такая Маррот?
— Нет.
— Почему же она утверждает, что может указывать тебе, кого тебе любить?
Зела даже отпрянула от него после такого вопроса.
— Ол, я не понимаю, о чем ты говоришь? — сказала она, набрасывая на плечи ветровку, — ни о какой Маррот я не слышала никогда в жизни… Пойдем домой, а то простынешь…
— И кто такой Лаокоон ты тоже не знаешь?
— Нет. Я с ним не знакома.
— И, тем не менее, он ищет тебя здесь, в нашем доме.
— Меня?
— А кого же?
— Откуда я знаю? Это же ваш дом. Может быть, тебя? Или Ингерду?
— Мы были дома.
Ольгерд вдруг запнулся. Зела посмотрела на него и сказала то, о чем он сам уже подумал.
— Значит, Ричарда.
— Ты-то мне и нужна, — сказал Антонио, поднимаясь из-за стола, — как себя чувствует наша пациентка?
— Прекрасно, — ответила Флоренсия.
У Антонио Росси были синие круги вокруг глаз, и даже его благополучная полнота куда-то спала.
— Я скоро свихнусь с этими аппирами, — вздохнул он, — Фло, мне нужно знать твое мнение.
Флоренсия пришла к нему сама. Потому что ей тоже было как-то тревожно после вчерашнего визита инопланетной гостьи. Ничего конкретного она сказать не могла, тревога была на уровне ее женской интуиции.
У Антонио в кабинете были глубокие мягкие кресла, идеально убранный рабочий стол и сверкающий черной полировкой стол для совещаний, он любил порядок и комфорт, сам напоминая с виду уютного домашнего кота.
— Что произошло вчера? — спросил он деловито.
— В общем-то, обычный медосмотр.
— В каком она состоянии?
— Я бы сказала, что у нее идет расслабление после длительного стресса.
— Значит, причина стресса исчезла?
— Нет. Я поняла, что нет.
— Почему?
— По глазам. Это глубоко несчастная женщина. Вот что я могу тебе сказать.
— С чего бы, да? — усмехнулся Росси, включая один за другим все экраны, — она меня совсем запутала, эта дамочка. Я был уверен, что охота идет на Ричарда. Посмотри сюда — мышеловка захлопнулась… В номере мы не стали ставить камеры, но тут и так все ясно, они занимаются любовью, где попало, как мухи…
— Промотай, — сказала Флоренсия, — я не сексопатолог.
— Очень интересно следить за ее лицом, — продолжал невозмутимый Антонио, — это она с ним. А это — когда он отошел. Как будто две разные женщины. Такое двуличие подозрительно. Я не сомневался, что ей от него что-то нужно. С первого момента своего появления здесь она приклеилась к Ричарду Оорлу.
На экране они шли по полосе прибоя, Зела запрыгнула на большой плоский камень, протянула руки и растрепала ему волосы. Лицо у нее было совершенно счастливое. Потом он снимал ее с камня, держа на весу, на полусогнутых руках, и медленно, как пушинку, опуская ее все ниже и ниже, пока ее лицо не приблизилось к его лицу, и ее губы не встретились с его губами. Флоренсия поняла, что не может на это смотреть. Конечно, она была выше ревности и выше зависти. Ей просто было больно.
Кадры неумолимо мелькали. У нее с Ричардом все было как-то по-другому, не так ярко, не так радостно, он не наслаждался ею так изысканно, так неторопливо и так жадно. Да и сама она была не так прекрасна, как эта маленькая золотоволосая женщина, созданная именно для того, чтобы ею наслаждались.
Лицо у Зелы действительно менялось, когда Ричард отходил. На нем появлялись усталость и разочарование. Никакого праздника, никакой радости. Тоска и пустота. И это было ее настоящее лицо.
— Тони, ты препарируешь бедную девочку как лягушку! — не выдержала Флоренсия, — никому не дано залезть другому в душу.
— Да, — сказал он хмуро, — препарирую. И буду препарировать. Пока она не скажет нам сама, что ей здесь нужно.
— А если ничего?
— Ничего?.. Посмотри сюда.
Флоренсия увидела кухню в доме Ричарда и Зелу, на этот раз с его сыном. Они целовались у раскрытого окна, за которым хлестал дождь.
— Любвеобильная дамочка, не правда ли? — усмехнулся Антонио, — только на этот раз в мышеловке Ольгерд.
— После того, как ты развелся с Эльгой, ты стал неисправимым циником.
— Обрати внимание, — все так же невозмутимо продолжал Антонио, — всё то же самое. Это она с ним. А это — без него. Как будто ее кто-то включает и выключает… Я не сомневался, что все дело в Ричарде, он, знаешь ли, экземпляр… Но когда она так запросто переключилась на его сына, я впал в задумчивость.
— По-твоему, дело в Ольгерде?