Они так и стояли на пороге. Вид у Ричарда был изможденный, черный свитер болтался на его плечах, как на вешалке.
— Ты же понимаешь, что ни одна комиссия меня в космос не выпустит, — усмехнулся он, — вопрос об экспедиции уже решен. Полчаса назад.
— Ричард, милый, куда тебе лететь? Ты даже на небо посмотреть не можешь! Какая экспедиция?!
— Это уже мои проблемы.
— Ты понимаешь, о чем ты меня просишь? — отчаянно спросила Флоренсия, зная, что ни в чем ему отказать не сможет.
— Мне надо спасать сына, — устало, без выражения сказал Ричард, потому что говорил это, наверно, раз пятьсот за последние три дня, — Фло, я могу угнать звездолет. Но одному мне будет гораздо сложнее.
— Посмотри на себя, — проговорила она с жалостью.
— Ты что, меня таким не видела? — усмехнулся Ричард.
— В том-то и дело, что видела, — вздохнула она.
Они помолчали.
— Прилетай завтра с утра, — наконец сказала она, — надо полностью инсценировать медосмотр, подогнать все данные, сам понимаешь, это не шутки…
— Спасибо, — коротко сказал он и отступил назад, на крыльцо.
— Ты что, даже не зайдешь? — спросила она удивленно.
— Я устал от разговоров, — ответил он, — пока пробивал эту экспедицию, чуть не остался без ног, без языка и без чувства юмора. Извини.
— Я провожу тебя.
Они прошли, сбивая вечернюю росу, по темной садовой дорожке к стоянке. Ричард слегка хромал.
— Что у тебя с ногой? — спросила она чисто профессионально.
— Завтра увидишь, — ответил он.
— Подвернул?
— Сцепился с тигром.
— Вот видишь, — они остановились возле модуля, — а говоришь, растерял чувство юмора.
Вечер был теплый, алый закат медленно таял над ближним лесом.
— Жду тебя завтра в восемь, — напомнила Флоренсия, так и не решившись больше ни о чем его спросить.
Отпускать его вот так не хотелось, но и помочь ему она ничем не могла. Она вернулась домой в скверном настроении. Конс это сразу почувствовал.
— Кто тебя расстроил, Фло?
— Ричард, — сказала она, устало опускаясь в кресло, — он ужасно выглядит.
— Я предупреждал его, что с этой женщиной лучше не связываться.
— Знаешь что! — не выдержала Флоренсия, — ты сам притащился за ней с того света! Так что не говори мне…
Конс не ответил.
Она поняла, что сказала лишнее. Поэтому встала и ушла к себе.
Утро выдалось хмурым. Мелкий дождичек накрапывал по подоконнику.
— Кофе ты, как выяснилось, не любишь, — сказала Флоренсия, заваривая чай.
— Когда ты меня распакуешь? — спросил Конс, отыскивая на столе чашку с блюдцем.
— Когда вернусь.
— Вечером?
— Конечно.
— Послушай, я больше не могу. Мне осточертели эти примочки!
— Конс, ты же был терпеливым.
— Но ты сказала: «Завтра». Завтра наступило.
— Сейчас у меня нет на это времени. Пей чай и жди до вечера.
Пациент неожиданно оказался капризней, чем она думала.
— Мне надоело есть в темноте! — заявил он, срывая с лица бинты.
— Конс!
Он опрокинул заварной чайник, и на пол посыпался серпантин бинтов.
Флоренсия ахнула, но тут же взяла себя в руки.
— Сиди спокойно, — сказала она строго, — не дергайся. Я сама.
Она переступила через лужу заварки и быстрыми, точными движениями освободила его лицо и веки от аппликаторов.
— Подожди, не открывай глаза. Свет очень яркий.
На лице его осталось еще несколько синих полос, бритые волосы торчали недельной щетиной, такая же щетина пробивалась на щеках и подбородке, ресниц не было. Конс, щурясь и морщась, медленно открывал глаза. Она догадалась задернуть шторы, чтобы было потемнее.