Орпонсц молчал. Надо бы остеречь, сказать этой бойкой бабенке, чтоб ее парнишка не рассчитывал па легкий морской хлеб. В мореходке, как и на "Орионе", его встретит но медоречивая мама, а суровая рында, колокол, подвешенный посреди двора мореходки, чтобы регулярно отбивать скляпки, чтобы не оставлять хлопцам времени па битье баклуш!
Будет она гонять хлопца, как зайца, будет постоянно звенеть в его ушах своей беспощадной литой медью, будет стеречь каждую курсантскую минуту. Не успеешь зарядку сделать - уже скорей, хлопче, на занятия, в классы, где ждут тебя дебри таблиц, экраны, лоции, всякие мудреные приборы... По секундам расписана вся жизнь; с раннего утра и до поздней ночи все на ногах да на ногах, от подъема и до отбоя, до тех пор, покуда отпустят вас "в экипаж", говоря попросту - в обыкновенное общежитие, где столь же обыкновенные комнаты называются почему-то кубриками...
- Л может, и вправду не рыпаться? - продолжала допытываться Ноля.Может, пускай попробует в рыболовецкое? Сказывают, правда, что там сейчас полно иностранцев, их, вишь, принимают вне очереди... А они девчат наших заманивают в свою Африку. Слыхали люди, в городе черненькие родятся! Была, говорят, такая пара супружеская, он блондин и она светловолосая, а родилось черненькое...
- Выдумки это базарные, бабьи сплетни! - не удержалась Инна.- Ну а если даже и африканец, то что с того?.. У Пушкина в роду тоже были африканцы, ну и что?
- Может, и вправду сплетни, базарное радио разнесло,- быстро согласилась Неля и снова обратилась к старому моряку: - Ну так как же, Гурьевич, похлопочете за моего, аль как? Замолвите словечко? Аль уж пускай и не рыпается, не тратит попусту нервов?..
- Пришли его ко мне, я сам с ним поговорю,- буркнул орионец.
Возле двора взвизгнула тормозами машина, приехал Чередниченко. Механизаторы как по неслышной команде тотчас же поднялись. Хозяин дома, Ягнич Федор, стоял впереди, лицом к уличной калитке, готовый, кажется, принять на себя ответственность за всех. Был он сейчас густо орошен потом, не меньше, чем на комбайне, и воротник рубахи стал ему вдруг тесен, хотя и был расстегнут.
- Вот где они рекорды ставят,- загремел с напускной строгостью председатель.- Что это вы, хлопцы, надумали?
Жатва в разгаре, а вы тут банкеты затеяли?
- Да мы, да мы... - заторопился, "мыкая", хозяин, виновато улыбаясь.Видите, нет, кто тут у нас...
- Да вижу, вижу.- Чередниченко вперил суровый взгляд в орионца.- Это ты, диверсант старый, надумал жатву нам сорвать? Не мог выбрать другого времени для своего отпуска?.. Ну, да куда тебя теперь денешь.- И. вмиг повеселев, шагнув вперед, надвинулся на гостя: - С прибытием! - Они крепко обнялись, расцеловались.
Механизаторам не нужно было указывать, как вести себя дальше: без прощаний, без лишних слов, один за другим бочком-бочком да со двора, через минуту слышалось лишь тарахтение мотоциклов, увозивших владельцев в разные стороны. Вскоре поубавилось и женщин, из посторонних остались только Неля да соседская молодуха - обе, перекочевав на веранду, о чем-то там шушукались с хозяйкой, а потом и они потихоньку убрались со двора.
Вечерело, груша окуталась тенью, и мать включила наружную лампочку, чтобы падал свет с веранды, чтобы собеседники могли лучше видеть друг друга - не каждый же день встречаются старые приятели, друзья молодости.
Скоро за столом остались только двое - Ягнич и Чередниченко. Догадливая Инна примостилась со своим стулом за грушей, но не настолько далеко, чтобы не слышать этих двух верных побратимов (так она их мысленно называла).
- Ну, так как оно там у тебя? Еще скачешь, старая коняга? - обратился Чередниченко к другу, и в голосе его отчетливо прозвучала теплая нота.
- Кажись, отскакался, отпрыгался.- Орионец закурил сигарету и поник головой.
- Не то ветры повеяли или от чего другого загрустил, моряк? Неужели в чине понизили? Набуянил? Или, может, в Марселе с моряками из-за девчат-француженок подрался? - И, не дождавшись отклика на шутку, серьезно спросил: - Надолго к нам?
- Надолго,- глухо промолвил Ягнич.- До последнего, может, вздоха...
- Да ты что? - даже отпрянул от него Чередниченко.- Что ты городишь? Я думал - в отпуск... Неужели списали?
- Похоже на то. Принимай, говорят, дед, свою грамоту - и будь здоров... - Он понуро уставился в край стола.- Кура, брат, кура...
И это последнее вырвалось у него с такою душевной тоской и болью, с таким отчаянием, что Инна ужаснулась.
Никто посторонний не взял бы в толк, что такое "кура".
Будто шифрограмму, понятную лишь посвященным, подбросил Ягнич товарищу эту старипную чабанскую присказку. Был когда-то у них дед-чабан по фамилии Лебедь, кураевский ведун, ему вроде бы принадлежало авторство.
Приходя из степи в осеннюю непогоду, с герлыгой ', в мокром дубленом армяке, он имел обыкновение отвечать, если кто интересовался его жизнью и самочувствием: "Кура, брат, кура..." Истолковывать, что такое эта "кура", можно было по-всякому, на разные лады: один посчитает, что злющими пронзительными ветрами повеяло в степях, другой - что ноги крутит, спать нету моченьки, что чабанский век этого Лебедя, видно, неумолимо приближается к крайней, самой продельной черте... Инне и прежде доводилось слыхивать об этой загадочной "куре", молвилась она когда с шуткой, а когда с легкой грустью, но чтобы вот так, как сейчас... это впервые. И пояснения к их "куре" тут были бы лишними: эта полутаинстпенная старинная чабанская формула будто вобрала в себя все такое, чего пи в какое другое слово не поместишь, и удивительным образом объединяло их сейчас обоих, объединяло, как горький какой-то пароль, только им доступный тайнослов.
Чередниченко в самом деле сразу и с надлежащей глубиной постиг этот грустноватый шифр Ягнича, понял его жгучее, щемящее значение,
- Рано нам про "куру" думать,- сказал после молчания.- Пам, Андрон, держаться да держаться. Дороге еще не конец.
- Изъездилось колесо.
- Скрипучее колесо дольше ходит...
И они снова умолкли. Инна сидела но шелохнувшись, будто боялась спугнуть обуревавшие стариков думы. Мать, видно, нутром почуяла, что тут, под грушей, что-то неладно. Подошла, подсела к этим двоим. Ведь брат ничего не сказал ей о себе - не успел или нарочно утаил, чтобы сразу, с порога, не омрачить встречи. И сестра, и все веселились, считали - и на этот раз отпуск, а он, выходит...
списанный, забортный.
- Не кручинься,- с напускной бодростью сказал Чередниченко товарищу.Это как раз такой момент, когда нельзя голову терять! Кураевка примет тебя, по бросит на произвол судьбы... Что-нибудь подыщем.
- Чем же я могу вам пригодиться? - затоптав сигарету, вздохнул Ягнич. Узлы вязать? Это вам вроде пи к чему...
- И парусов нет,- вздохнул и Чередниченко,- растаял кураевский флот. Это когда-то было: жагель поставит или старухину юбку на "дубке" натянет и айда с кавунами v губернию на базар... Помнишь, как деда Швачку буря загнала с кавунами и со старухой аж в Туретчину? Пешком через два месяца возвратился - пи байды, ни кавунов, только бабу за руку привел... А теперь и кавуиы контейнерами подбирают прямо с бахчи... - И снова к Ягничу: - Па комбайн тебя тоже нс посадишь. Мог бы еще косой махать по обочинам, но это у пас только раз в году практикуется - на праздник первого снопа. К "фрегату" бы, который делает нам дождь, так его поворачивать не нужно, он сам себя поворачивает...
- Выходит, только и гожусь на чучело гороховое.
Обескураженный сидел и Чередниченко. Получается, что Ягничева проблема - и для него проблема тоже...
- Говорил я тебо когда-то, Андрон: не связывайся ты с тем "Орионом"...
- "Ориона", Савва, не трогай,-строго оборвал Ягпич, и но тону, которым это было сказано, Чередниченко понял, что касаться этой темы не следует можно обжечься.
- А ежели сторожем на полевой стан? - улыбаясь, предложил он.- Ты только не гневайся. Мы тут люди свои, а сторож - это тоже, брат, фигура, не какое-то там чучело.
- Братца моего, видать, все-таки больше к морю тяпет,- только теперь, не удержавшись, встряла в разговор и хозяйка дома.
- А что? Это мысль! У нас же и море свое! - сразу оживился Чередниченко.- И кураевская наша "рыбтюлька", может, еще не все сети пропила. Правда, у нас в прудах и каналах рыбы сегодня, пожалуй, больше, чем в Черном... Там только медузы, будто шляпы, плавают.
- А он, похоже, и по медузам будет скучать,- с тонким женским участьем заметила Иннина мать.
- Скучать не дадим. Да и он не из скучливых. Верно, Андрон? Знаю твою натуру. А вообще, хороший морской узел завязали они тебе на память. И когда? На закате жизни! Хотя могли бы и повременить, не торопиться с этим: казачина ты еще любо посмотреть...
- Медики списали.
- Стало быть, дело дрянь,- нахмурился Чередниченко,- с медиками не очень повоюешь. Выходит, и в самом доле вроде бы кура... - Помолчав, продолжил: - Ну, так как же? Берданку через плечо и на пост? Воров пока не слышно, но все ж таки сторож нам нужен, для порядку хотя бы. Работа в самый раз: днем подремывай себе в тони, отсыпайся после всех своих орионских вахт, а ночью в космос посматривай, звезды считай!..
Оба подняли головы вверх, поглядели сквозь ветки на звезды.
- Подумаю,- сказал Ягнич погодя,- Может, и придется... Может, в самом деле буду считать эти кураевские зве:!ды, пока все не пересчитаю.
* * *
Так встал здесь па якорь старый морячина.
Когда речь зашла, где ему располагаться на ночлег, Инна предложила свою чистенькую девичью светлицу, но гость решительно отказался. И вообще от хаты отказался, хоть она пустовала - комбайнеры в степи, к тому ж, кроме кроватей, была еще тахта на пружинах. Не нужно ему и тахты - много-де курит, по ночам часто встает. Попросил для себя раскладушку, сам пристроил ее под грушей, так-то, говорит, будет лучше. "Ну, летом куда ни шло, а когда наступит осень?" - хотела было спросить сестра, но вовремя удержалась из опасения причинить брату еще одну боль.