Мне вольным голосом всеобщего суда.
Ты должен мне сказать, что город наш великий
Взаправду думает о нежной Беренике.
Ужель, назвав ее супругой, цезарь Тит
Народ нечаянной ошибкой оскорбит?
Паулин
Да, государь! Увы, никто в твоей столице
Назвать бы не хотел ее императрицей.
Пусть гордый стан ее и красота лица
Достойны и твоей порфиры, и венца,
И есть в ней римский дух, у чужеземцев редкий,
Но, государь, цари - ее отцы и предки.
Ты знаешь, есть у нас незыблемый закон:
Брак с чужеземцами нам запрещает он.
Законным отпрыском и гражданином Рима
Дитя такой любви считать недопустимо.
К тому же, некогда изгнав своих царей,
Мы имя царское, что было всех святей,
Возненавидели так яростно, что ныне,
Как память о былой свободе и гордыне,
Рим, верный цезарям, непобедимый Тит,
Ту ненависть в сердцах своих сынов хранит.
Сам Юлий, даже он, кто подчинил впервые
Своим велениям обычаи родные,
Своей женой назвать египтянку не смог, {20}
Как яростно огонь любви его ни жег.
Антонию она была милее жизни. {21}
Он стал изменником и славе и отчизне,
Но браком все-таки не сделал эту связь.
Он млел у ног ее, покуда, разъярясь,
Рим не настиг его в их царственных покоях
И смертью праведной не покарал обоих.
Прошли еще года. Калигула, Нерон, - {22}
Увы, не обойти столь мерзостных имен!
Имевшие один лишь облик человека,
Поправшие все то, что люди чтут от века,
И те единственный уважили запрет:
И брака гнусного при них не видел свет.
Как требовал ты сам, тебе напомню честно,
Что Феликс, бывший раб, Палласа брат безвестный,
Став мужем двух цариц, {23} почти достиг венца;
И раз уж быть правдив я должен до конца,
Скажу тебе о том, что знают все на свете:
С твоей возлюбленной в родстве царицы эти.
Ужели родине понравится твоей,
Что ложе цезаря разделит дочь царей,
Когда в краю, где рок назначил ей родиться,
Вчерашнего раба в мужья берут царицы?
Так, благородный Тит, в столице говорят,