Глава 28
Эбби
Не знаю, сколько провалялась на ледяном полу в позе эмбриона. Очнулась с надеждой, что весь прошедший день был лишь сном, ужасным, больным, все разрывающим изнутри сном… Но увы! Даже несмотря на холод, проникающий во все клеточки тела, я помнила только последние слова этого ублюдка. Убили! Они его убили!
Сердце сжала тоска, черная, съедающая. Не верю. Никогда не смогу смириться с тем, что на земле вдруг не стало моего любимого. Не могу. Скоро словила себя на мысле, что нахожу какое-то извращенное удовольствие в том, что постоянно прокручиваю в голове картинки последних недель. Каждое воспоминание било током по нервам. От каждого возвращения в прошлое всю меня бросало в болезненную, тугую дрожь. Но я все равно, раз за разом, доставала из памяти все немногочисленные эпизоды нашего с Эдвардом счастья. Казалось, будто наяву я ощущала его поцелуи, его руки, обнимающие, ласкающие, такие теплые, нежные … И такие теперь нереальные.
Понятия не имею, в какой момент я полюбила. Но полюбила это точно. В моем сердце поселился человек из прошлого. И сейчас он мертв. Странно. Ни разу не подумала о себе, о своей участи вот в этой измененной реальности. А смысл? Сначала время отобрало у меня мою жизнь, а теперь украло и все, что делало меня счастливой.
Если бы не эта пугающая чернота перед глазами, я может быть и попробовала мыслить разумно. А так, просто лежала и пялила глаза в темноту.
Нет, плоть сильнее. Холод становился все невыносимее. Привстала на колени, пытаясь посильнее запахнуть на себе эту клоунскую куртку, которую Эдвард выбрал для меня. Эдвард… Ну вот опять душат слезы. Так не пойдет. Если я буду представлять его мертвым, сама протяну недолго. Да и что это я? Вдруг Василиск меня просто обманул? Специально соврал, чтобы я ни на что не надеялась. А я тут раскисла и собралась сдаваться. Ну нет!
Аккуратно ощупывая пространство перед собой, попыталась проползти вперед. Немного пугал тихий шорох справа и слева, как-то подозрительно он напоминал звук мелких лапок, быстро перебегающих туда-сюда. Встретиться с крысами сейчас до жути не хотелось.
Но, видимо, сегодня грызуны были не настроены на общение, или в этом подвале оказалось слишком холодно для них. Ко мне они не подбирались, а я все ползла и ползла. Ледяные камни под ладонями сменились чем-то вязким, боже, надеюсь, это просто земля! Наконец, мой лоб уперся в что-то твердое. Ага, стена. Оперевшись на нее ладонями, встала и побрела вдоль.
Чего искала не знаю. Пожалуй, эта была отчаянная попытка найти нечто теплее пола. Через несколько шагов под ногами зашуршало. Я радостно охнула и упала вниз. Солома! Никогда не думала, что буду так радоваться сену. Воняло от кучи знанто, наверно, здесь оно лежало ни один месяц. Не важно. Главное, в него можно закопаться и не замерзнуть на смерть.
Кое как устроившись и почувствовав, что ноги и руки потихоньку отмирают, я вновь позволила себе окунуться в собственные мысли. Определенно он жив. Просто все эти перемещения во времени настолько сложны и запутанны, почти не верится, что они произошли случайно! Хотя ведь мать Эдварда. Она же пропала! Имею любящего мужа, сына, прожив в 19 веке более 20 лет, она исчезла. Почти уверена, что не по своему желанию. Но почему тогда?
Мысли о временных перемещениях помогли чуть отвлечься, но лишь на время. Я то и дело проваливалась в короткий сон. Сколько он длился не знаю, но каждое пробуждение начиналось с мучительной боли воспоминаний. И с каждым разом я все больше убеждалась, он не придет. Все это правда. Вся эта жестокая жизнь настоящая, а вот я здесь чужая.
Вот хотя бы кусочек света увидеть. Нет. Казалось, я попала в царство тьмы, бесконечной, беспощадной. И самое страшное, что выхода из нее нет. А если обо мне забудут? А если специально замуровали здесь? Не удержалась, разревелась в голос. Слезы, которых становилось все меньше, жгли ладони. Накатывало отчаяние.
Начинала болеть голова. Хотелось пить. Голод тоже просыпался, но мучал не так как жажда. Но зато стало теплее. Намного теплее. Сначала я отбросила с себя охапку сена, потом расстегнула куртку. Черт, как жарко то! Горели пятки и щиколотки. Слышу писк под своей рукой, но почему-то не отдергиваю ее. Не могу. Зато глазам стало веселее, передо мной будто бы летали круги и черточки, цветные, черно-белые. К чему бы? И темноты как-будто нет. Или это я глаза закрыла? В этой темноте и не поймешь.
Где-то на фоне увядающего сознания окатила мысль про болезни и бред. Но я так и не поняла про меня это я думала или чего-то вспоминала. Поймала себя на том, что сползаю с кучи сена и растягиваюсь на каменном полу. Развожу руки и ноги в сторону. И почему я раньше не делала снежных ангелов? Ну ничего, сейчас наверстаю упущенное.
Шум вокруг меня уловила не сразу. Сначала вроде был стук, потом скрежет, чей-то вскрик. Это что Эдвард? Улыбаюсь. Тянусь к нему рукой и опять не могу. Мой воображаемый Эдвард все так же прекрасен. Шепчу «Люблю тебя», а он хватает меня на руки, прижимает ближе, что-то говорит, не слышу. Я улыбаюсь. Это мой самый прекрасный бредовый сон.
****
— С ней точно все в порядке?
— Да, можете выдохнуть. Кризис миновал. Девушка молодец, настоящий боец. Честно скажу, два дня назад мои прогнозы были более пессимистичными. Но молодой организм справился. Вот вам рекомендации, я еще зайду вечером. Так, я же сказал, успокойтесь, она будет жить.
Это обо мне говорят. Почему-то определила это безошибочно. Первый голос такой знакомый, второго мужчину не знаю. С трудом пытаюсь открыть глаза, не могу. Слышу шорох, затем шаги и то, как кто-то закрывает дверь. Потом ощущаю тепло чьей то руки. Неужели? Это он… Из груди вырывается вздох, пробуждая во мне силы. Распахиваю глаза и натыкаюсь на лицо, его лицо!
— Так ты не сон… — почти не слышно шепчу, губы, будто ватные.
— Эбби… Единственная моя, мое сердце — его голос дрожит. А как он похудел! Скулы заострились, под глазами глубокие тени и огромный синяк на пол лица. Боже! Только сейчас дошло! Это не сон, Эдвард жив! Тянусь к нему, но тело не слушается, дергаюсь и оседаю на кровати.
— Нет! Нет, малышка! Лежи! Ты сильно болела, долго. Я чуть с ума не сошел. Прости меня, любимая, прости! — Эдвард хватает мою ладонь и аккуратно, будто фарфоровую, подносит к своим губам. Я плачу. Все закончилось. Я снова с Эдвардом. Накрыло такой волной облегчения, что глаза опять защипало от слез. На этот раз счастья.
Мое восстановление после болезни шло на удивление быстро. Уже к вечеру того дня, что очнулась, я съела несколько ложек бульона и выпила чашки три примерзкого пойла. Правда, врач, приятный мужчина средних лет с удивительно прямой спиной, называл это лекарством. Из уважения к его чрезвычайно умному лицу, я выпивала все до капли, искренне надеясь, что горький напиток останется при мне, а не найдет более удобный для себя выход.
Удивил Эдвард. Поначалу мне льстило его удвоенное внимание. Он, словно коршун, распростер надо мной крылья, не разрешая никому приближаться или что-то спрашивать. Ну за исключением доктора. Но постепенно его ежеминутные «Ты в порядке, Эбби?», «У тебя ничего не болит, Эбби?», «Давая я поправлю тебе подушку» начали веселить и даже немного подбешивать.
Когда прошли первые минуты счастья от встречи, Эдвард вдруг стал упорно вымаливать у меня прощение. На мой непонимающий взгляд (разговаривать он мне больше не разрешал) герцог вздохнул, засмущался и пустился в признания.
Новость о том, что весь наш маскарад был им задуман, как способ отговорить меня от поездки во Францию, сначала удивил, а потом разозлил. Вот вроде взрослый человек, а повадки как у ребенка, ей богу! Но Эдвард уловил мой гневный взгляд и пустился в такие дотошные объяснения мне в любви, что я быстро оттаяла и смягчилась. Да и черт с ним, что там было в прошлом. Главное, что сейчас мы вместе. Рядом.
Вздохнула с облегчением, когда узнала об освобождении других пленниц. Эдвард сказал, что его люди в этот же день сопроводили девушек домой и заверили родителей, что им не было нанесено никакого оскорбления. Про судьбу бандитов он промолчал. А я и не стала дальше расспрашивать, в душе подозревая об их участи.
Встать мне разрешили только через три дня. И то только после моей пронзительной тирады о тиранах и наседках. Эдвард улыбнулся, но видимо смирился с возвращением моего обычного настроения.
Через неделю я чувствовала себя вполне здоровой и уже готовой к разговору, который мы все откладывали.
Герцог мерил шагами просторную комнату гостиницы, где мы жили со дня моего освобождения. Его лицо было мрачными и решительным. Мое тоже. Только сейчас будто все с ног на голову перевернулось.
— Не понимаю. Ты же хотел, чтобы мы вернулись в Лондон! Вон даже какую схему оригинальную придумал мен убедить, — поймав затравленный взгляд Эдварда, осеклась, ему больно вспоминать об этой своей глупости, — Прости. Но я в замешательстве, — для убедительность развожу руками, — Еще недавно я настаивала на поисках Бертона, а ты не хотел. Что изменилось то?
Эдвард остановился, оперся спиной на подоконник, ладони тоже легли на деревянную поверхность. Я же сидела на кровати, прямо напротив, из-за чего наши взгляды пересекались на одной линии. Как всегда, от такого зрительного контакта, затрещали все чувства, встрепенулись и размножились мурашки. За эти дни мы почти не контактировали физически. Я понимаю, что Эдвард боялся за меня, но роль хрустальной вазы начинала надоедать. И сейчас, под этим мужским взглядом, тело напомнило о той любви, которую могут дарить эти руки, губы…
— Многое изменилось, Эбби. Когда я тебя потерял, казалось что вокруг меня вдруг все прекратилось. Я даже не ощущал себя живым. Сначала думал это стыжусь. Что этот дикий страх рожден моими душевными терзаниями — ведь ты страдала по моей вине! Но оказалось, что все намного глубже. — мужчина на минутку замолчал, а я перестала дышать, ожидая нечто личное, — А потом я понял простую вещь. Ты моя судьба. Моя любовь, единственная во всем мире.
Мужчина отталкивается от подоконника и подходит ближе. С замиранием сердца смотрю, как он встает на колени, кладет свою голову мне на колени и зарывается лицом в мои ладони. Дыхание перехватывает от интимности момента. Сглатываю, с трудом борясь с тем ощущением красоты любви, что то накатывает, то отступает, словно волны океана.
Эдвард поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.
— Я понял, что больше не смогу тебя отпустить. Не выживу вдали от тебя. И если есть хоть малейшая надежда узнать правду о всех этих временных шутках, если есть хоть один шанс сделать так, чтобы ты не исчезла, мы должны узнать все. Сейчас.
Киваю и улыбаюсь. Ну разве можно быть такой счастливой?
— А еще, Эбигейл, мм, а как твоя фамилия?
— Дэвис, — улыбаюсь еще шире. Так странно, мы столько знакомы, а ведь он даже не знает моей фамилии! Эдвард удовлетворенно кивает, поднимается на одно колено, берет мою ладошку в свою, а затем… Достает из-за пазухи черную лакированную коробочку! Хорошо, что сижу, а то бы точно в обморок хлопнулась. Этого быть не может!
— Так вот, Эбигейл Дэвис, согласишься ли ты стать моей женой?
Падаю на колени рядом с ним, обвиваю руками, как самую драгоценную драгоценность. И шепчу моему герцогу в ухо: «Да! Да! Миллион раз — да!».
Глава 29
— Вам очень идёт это платье, бежевый просто идеальный для вас. Ах, даже не ожидала, что так хорошо получится, учитывая необычный цвет ваших волос! Правильно, что отказались от голубого, оно здесь не к месту.
— Спасибо, Оливия, мне тоже безумно нравится. Вы волшебница!
Девушка тепло улыбнулась и продолжила собирать иголками материю, подгоняя платье под фигуру. Она была настоящей мастерицей своего дела, её тоненькие пальчики, будто в невесомости, летали по ткани, создавая просто таки художественные складки. Не удержалась, ещё раз взглянула в зеркало. Да, мадам Жули не зря считали одной из лучших портних Парижа. Всего за 4 дня она всего с одной помощницей с нуля сшили мне целый гардероб!
Идея приодеть меня принадлежала Эдварду. В той гостинице, где я лежала больная, нашлось простенькое платье от хозяйки, которое почему-то неимоверно раздражало моего жениха.
— Эдвард, поверь, мне всё равно как я выгляжу. Ну правда, это не важно и может потерпеть.
— Нет, Эбби, ты теперь моя невеста, моя половинка. Неужели ты думаешь, я позволю своей будущей жене ходить в обносках?!