Скоро заметила, что любое, даже краткое расставание — боль. Когда его нет рядом, я будто теряю ориентир, становится тошно и небезопасно. Поначалу даже немного пугалась этого чувства, походило на какую-то зависимость. Но самую прекрасную зависимость в моей жизни!
В салон Оливии Эдвард привёл меня чуть ли ни силком. У меня были ох какие сомнения, что смогу разобраться во всем этом разнообразии чуждых мне туалетов.
Но всё оказалось не так страшно. Да, впервые попав в этот рай тканей, рюшечек, бантиков и шляпок я просто потерялась. В своём мире одежда для меня почти ничего не значила. Были у меня пара красивых платьев, одни любимые туфли, костюм брендовый, а вот всё остальное в моём гардеробе было либо удобное, либо то, что заставила купить мама.
А вот в Париже 19 века я вдруг превратилась в заправскую модницу! Часами пропадала в салоне мадам Жули, выбирая, меряя, болтая. Оливия оказалась очень смешливой и приятной в общении. Мы с ней быстро нашли точки соприкосновения и скоро сплетничали, словно две старые подружки.
Но сегодня её шедевр удивил даже меня. Когда я обернулась к зеркалу, то даже выдохнула от переизбытка чувств. Платье были потрясающем. Слегка блестящая ткань кремово-бежевого цвета ровными, полукруглыми складками обвивали мою талию, книзу волны усиливались и удлинялись, создавая эффект струящегося ручья. Лиф и длинные рукава нежно обвивали тело, подчеркивая все его достоинства. Не знаю, как это удалось портнихе, но в этом платье грудь казалась ещё больше и плотнее. А её очертания аккуратно, но слегка дразняще выглядывали из под лифа белыми полушариями.
По крою платье напоминало свадебное. Но кремово-бежевый цвет и простота линий стирали признаки торжественности. И всё же, оно было какое-то особенное.
Оливия была настолько впечатлена эффектом, что чуть ли не силой, заставила меня ждать подгонки платья. С упорством, свойственным только настоящим мастерам своего дела, она уже сегодня хотела видеть свое творение в деле.
По привычке я рвалась к Эдварду, в нашу небольшую уютную квартиру с мансардой. Но ещё раз взглянув на своё отражение, решила повиноваться. Я, действительно, была хороша. И, да, не буду врать, хотела увидеть тот самый блеск в глазах любимого мужчины.
Час пролетел быстро, тем более Оливия почти не на минуту не замолкая, пересказывала мне все сплетни Парижа. Иногда в разговоре улавливала фамилии будущих знаменитых писателей, поэтов, политиков, от чего каждый раз отбрасвсло в реальность. Напоминало, кто я и как здесь очутилась. А ведь иногда так хотелось забыть обо всём, что было до Эдварда! Как бы я не любила маму, братьев и подруг, сейчас в моём сердце существовал только он.
— Ну всё, я довольна. Сегодня ты идешь в нём.
— Что? Прямо сейчас? Не знаю, Оливия, оно такое прекрасное. Мне кажется кощунством одевать его просто на улицу, — ответила я, проводя ладонями по нежно-прохладной ткани платья.
— Поверьте, моя дорогая мадемуазель, сегодня это платье вам идеально подойдёт.
С недоумением смотрю на модистку. Да, не показалось, смотрит на меня как-то по заговорчески, даже подмигнула. Может намекает на бурную реакцию жениха на меня в новом образе? Пожала плечами, вряд ли это важно.
Оливия проводила меня до самых дверей, даже помогла накинуть пальто. А почти у выхода торжественно вручила мне коробку. Небольшой, круглую, украшенную розово-коричневым огромным бантом.
— Что это? — вроде всё заказанные аксессуары забрала ещё вчера.
— Это тебе. Подарок от меня. Только пообещай, что не откроешь коробку, пока не придёт время.
— Какое время? Ты о чем?
— Ты поймёшь, — в следующий момент подмигнула мне и буквально вытолкала на улицу в объятия Эдварда.
— Я уж подумал, ты решила здесь заночевать. Уже трижды отправлял мальчишку-посыльного сюда.
Герцог стоял всего в нескольких сантиметрах от меня. Но и этого расстояния ему показалось много. Эдвард просунул свои пальцы между пуговиц моего пальто и притянул ещё ближе к себе. Покорно шагнула, погружаясь в ауру запаха своего мужчины. Древесина, корица и что-то ещё, сладкое, но тонкое.
Опять теряю дыхание, пока его глаза перебегают с глаз до губ и обратно.
— Перестань так на меня смотреть.
— Я? — с неохотой отмираю. — Это ты так смотришь, будто хочешь залезть мне под одежду. Эдвард! — пытаюсь освободится из рук, которые уже припечатали меня к своему телу и теперь пытаются забраться под подол пальто. — Эдвард! Здесь же люди кругом!
Шиплю я ему почти в плечо. На нас и правда уже стали коситься. Во всяком случае, мужчина, что жевал табак у соседнего входа, стал сплевывать его в два раза чаще.
— Эдвард!
Уже почти кричу почувствовав его руки на бёдрах.
— Мм? Прости. Ты что-то сказала, — упираемся взглядами и я теряюсь от того, насколько его глаза переполнены страстью, — Я слышал только, залезь мне под одежду..
Бью его кулаком в плечо.
— Не смешно. Мы и так с тобой живём, как, ну не знаю, неправильно вообщем, а ты чуть ли не стриптиз устраиваешь посреди улицы.
На лице Эдварда расцветает ухмылка. Будто заботливая мамочка, он одергивает моё пальто, застегивает последнюю пуговицу и чинно предлагает свою руку.
— Моя девочка, не только ты об этом думаешь. Я тоже устал ловить на тебе жадные мужские взгляды без возможности сказать: "А ну отошёл от моей жены!".
Рассмеялась от гримасы, которую скорчил Эдвард.
— Неужели так часто приходится это делать? — спрашиваю с истинно женским лукавством.
— Ты даже не представляешь, насколько часто, — наклоняется и целует меня в нос. Привычно прижимаюсь ближе.
К моему удивлению мы не сели в карету, которой, к слову вообще не было. Эдвард потянул меня на мощеный битым камнем тротуар, который вёл вглубь улицы. Этого места я ещё не видела. Красиво.
Снег лежал повсюду тонким, девственно-белым слоем, и красные кирпичные дома на его фоне казались будто сказочными. Я в восхищении крутила головой, пытаясь охватить взглядом всю эту улочку, будто сошедшую с иллюстраций к книгам средневековых писателей. Прохожих почти не было, только парочка детей резвились у одного из дворов, да пожилая женщина вся в чёрном медленно шла позади нас.
Улочка изогнулась вправо и я чуть не захлебнулась от восхищения. Впереди показалось одно из самых удивительных зданий, которые я когда-либо видела. Это была церковь, без сомнения, но такой необычной архитектуры я ещё не встречала. Ярко выделялись готические мотивы, высокие стены, узорчатые витражи, иглы шпилей и всё это на фоне ярко-синего неба. Смотрелось монументально, будто не из человеческого мира.
— Эдвард, — шепчу я, не хотелось говорить громко рядом с таким сокровищем, — Что это? Зачем мы сюда пришли?
Эдвард берёт мое лицо в свои ладони, долго смотрит в глаза и, наконец, говорит:
— Эта церковь, где меня когда-то крестили. Да, я родился в Париже. Мои родители путешествовали, когда узнали о беременности мамы. До этого у неё дважды рождались мертые дети, — мужчина вздохнул, видимо, ему было сложно возвращаться в прошлое даже в мыслях, — Они побоялись возвращаться в Англии и оставались здесь до моего рождения. Мама рассказывала, что часто ходила в эту церкви, когда ей было плохо, и после всегда чувствовала себя лучше. В этом месте точно что-то есть. Я родился здоровым и в срок, а больше детей у них не было.
Я слушала, почти не дыша. Впервые Эдвард так откровенен со мной, а ведь я знаю, как ему тяжело вспоминать всё это. В каком-то порыве потерлась своей щекой о его ладони. Шершавая кожа так приятно, по-родному пахнет. Стояла бы так вечность.
— А три дня назад я узнал, что церковь сносят.
Поднимаю на него удивлённый взгляд. Сносят? Такую красоту? Так вот почему об этом здании ничего не известно в будущем, скоро оно исчезнет, а жаль.
— Да, я не знаю точную причину. Да она и не важна. Важно другое. Я понял, что не хочу ждать возвращения в Англию. Хочу жениться на тебе здесь, прямо сейчас. Эбигейл, ты готова стать моей по закону?
Теперь я поняла выражение «язык отсох». Забыла как говорить, да ещё ноги задрожали и грозились подкоситься. Как!? И это все не сон? Точно не сон??
Оказалось, что нет. Все остальные события отпечатались в памяти, словно через пелену тумана. Настолько неожиданным, фантастическим был этот новый поворот жизни.
Мы подошли к церкви, Эдвард забрал из моих застывших пальцев коробку, данную мне мадам Жули, откинул крышку и достал лёгкую, изящную вуаль. Так вот о чем говорила портниха. Они сговорились за моей спиной! И это бежевое платье, фата, причёска, которую Оливия сделала мне «по-дружески». На глазах навернулись слезы благодарности.
Но что-то проанализировать не успеваю. Эдвард открывает передо мной широкие, тяжёлые деревянные двери и ведёт вглубь церкви. Краем глаза замечаю груду кирпичей с обеих сторон, видимо это обвалились стены, здесь же повсюду валялись деревянные балки и прочий строительный мусор. Ну теперь понятна причина сноса. Но даже этот беспорядок не смог испортить атмосферу места.
Успеваю заметить просто бесконечный узкий купол убегает куда-то очень высоко, каменные стены источают вековой холод и торжественность храма. Эдвард ведёт меня между рядами длинных дубовых сидений, а я всё яснее начинаю осознавать — это реальность, я выхожу замуж!